— Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Дежурный по училищу срочно вызывает к себе курсанта Андреева.
Адмирал поморщился — он не любил, когда прерывают его занятия, тем более вызывают курсантов с них, но если срочно...
— Курсант Андреев!
— Я!
— Вас вызывает дежурный по училищу, идите.
— Есть.
Анатолий вышел из кабинета и бегом направился через плац к дежурному по училищу.
— Курсант Андреев по вашему приказанию прибыл, — переведя дыхание, доложил он, войдя в помещение дежурного.
— Идите на проходную, к вам приехала сестра, — сказал дежурный офицер, добродушно улыбаясь, — разрешаю встречу до конца занятий.
Анатолий был озадачен. Сестры у него не было. Что все это значит? Возможно, это недоразумение? Однако, ничего не сказав дежурному, он побежал на проходную, чтобы выяснить все на месте. Возле проходной он увидел черную легковую машину и девушку в шинели. На голове ее была шапка-ушанка, из-под которой выглядывали пышные каштановые волосы.
Дежурный по контрольно-пропускному пункту, получив указание, беспрепятственно пропустил курсанта за пределы территории, и Анатолий, сгорая от любопытства, подошел к девушке.
— Здравствуй, Толя! Не узнаешь?
Анатолий и в самом деле не сразу узнал Зину. Она как-то изменилась, стала полнее, на ее лице кое-где были какие-то пятна.
— Здравствуй, Зина. Извини. Произошло все так неожиданно. Да и в таком наряде я ведь никогда тебя не видел.
— А я таким тебя и представляла. Ты почти не изменился.
— Сколько же времени мы с тобой не виделись?
— Три года.
Они прошли на территорию училища. Поблизости был питомник инжирных деревьев. Погуляли, поговорили. Зина рассказала о своих подругах, с которыми приходится выполнять нелегкую работу в санитарном поезде. Она говорила, а он внимательно слушал девушку, смотрел на нее и никак не мог увидеть в ней ту Зину, которую так любил, с которой мысленно беседовал, когда писал ей письма или читал ее весточки. Анатолий смотрел на Зину и не понимал, почему же теперь, когда они, наконец, встретились, между ними возник какой-то невидимый барьер.
В разговоре Зина часто спрашивала, нет ли у Анатолия девушки, а когда он отвечал, что нет, не верила; заявляла, что сейчас все проще смотрят на отношения парня и девушки. Война. Сегодня жив, а завтра... Да и вообще война все спишет. Больше того, Анатолий уловил намек на то, что можно было бы и им немного развлечься. Зина сказала: "Вон машина стоит, поедем в наш поезд, там есть отдельное купе..." Анатолий чувствовал, как рушится его идеал, который он бережно хранил в своем сердце и не подпускал к нему никого. Они расстались спокойно, улыбнулись друг другу на прощание, обнялись, как старые добрые друзья.
Прошло три месяца. На письмо Анатолия к Марии Васильевне (родственнице Виктора Казинцева, у которой Анатолий жил на квартире, когда учился в школе) пришел ответ: "Дорогой Толя, ты пишешь, что к тебе заезжала Зина, что вы переписываетесь, но почему же она тебе не рассказала, что уже полгода как вышла замуж?.."
ГЛАВА 3
Рота готовилась к бою. Шла обычная фронтовая работа. Отрыли окопы, оборудовали ячейки, проверили оружие.
После выпавшего утром дождя кое-где появились лужи. Было тепло и тихо. Вдруг эту тишину разрезал рев моторов.
— Воздух! — крикнул наблюдатель.
Из-за леса с немецкой стороны на небольшой высоте вылетела группа самолетов. Часто заработали зенитки. Но вокруг траншей уже заплясали шапки разрывов. Отбомбившись, самолеты скрылись.
Приподнявшись над бруствером траншеи, Виктор стал рассматривать боевые порядки гитлеровцев. Его внимание привлекла опушка леса, перед которой были немецкие окопы и траншеи. Виктору показалось, что там происходит какое-то невидимое движение. До его слуха донесся шум моторов, и в следующее мгновение он обнаружил рельефно выделяющиеся на фоне зеленой листвы дымки.
— Внимание! — громко скомандовал Виктор, подавив подступившее волнение. — В лесу — танки. Гитлеровцы готовятся к атаке. Приготовить гранаты! Бронебойщики, по местам! По линии доложить командиру роты: немцы начинают атаку!
И в этот момент вздрогнула земля, ударила немецкая артиллерия. Вокруг окопов и траншей начали рваться снаряды. Казинцев инстинктивно свалился на дно ячейки. Какое-то щемящее, гнетущее чувство ожидания овладело им. Длилось оно недолго. Виктор овладел собой, встал на ноги и осторожно выглянул из ячейки. Кругом бушевал огонь, поднимались дым и пыль. Через несколько минут огонь гитлеровцев по окопам и траншеям передней линии заметно ослаб и передвинулся в глубь нашей обороны.
— Танки! — услышал Виктор доклад, и в следующее мгновение он увидел пять немецких танков, мчавшихся на предельных скоростях.
— Бронебойщики, огонь!
Выстрел, второй, третий. Младший лейтенант увидел, как загорелся один танк, за ним — второй. Остальные, поворачивая то влево, то вправо, продолжали идти на позицию роты. Рвались гранаты, заливисто трещали пулеметы.
— Не выпускать фашистов из подбитых танков! — скомандовал Виктор, заметив, как через верхние люки стали выбрасываться танкисты. Вот упал один, пули сразили второго, третьего. Фашистские автоматчики приблизились к траншеям.
— Гранатами огонь! — младший лейтенант метнул гранату. Загрохотали разрывы.
— Товарищ младший лейтенант, слева еще шесть танков! — услышал Виктор и увидел группу приближающихся машин.
На бруствере, за которым лежал Виктор, запрыгали пылевые фонтанчики. Выглянув из траншеи, он увидел надвигающийся на него танк. Это его пулемет решетил насыпь. Высвободив из безжизненных рук бронебойщика ПТР, Казинцев прицелился и выстрелил. Танк продолжал наседать на траншею своим огромным тяжелым телом.
"Что делать? Гранат при себе нет". Виктор схватил ПТР и бросился на дно траншеи. Вглядываясь в ее стенки, подумал: "Выдержит или не выдержит?"
Вот над головой проскрежетала страшная громадина. Виктора обдало землей, гарью и пылью. Совсем рядом раздался мощный взрыв. Лейтенанта отбросило в сторону, ударило о стенку траншеи. Наступила страшная тишина. Он лежал на спине и видел, как над ним проплывают белые кучевые облака, на ветру играет своими зелеными лапами свесившийся над траншеей куст. Виктору показалось, что лежит он уже давно, но прошло всего несколько секунд. Виктор попытался встать, но гудящая боль в голове, тяжесть во всем теле не дали этого сделать.
"Контузило, — подумал он, — какая тишина". И вдруг увидел склонившегося над ним Егорова. Тот что-то говорил, но что, Виктор не услышал.
Узкий луч солнца медленно полз по стене. Виктор внимательно следил за ним и думал: "Вот так движется Земля, враoаясь вокруг своей оси. Движение это кажется медленным. На самом же деле скорость огромная — за двадцать четыре часа вот эта деревянная избушка вместе с ним промчит расстояние около сорока тысяч километров, а сколько она пролетит за год? Какое же расстояние пролетел я за свои девятнадцать лет?" Он начал считать, напрягая мозг, но чувствовал, что сделать этого не может. Ему мешали постоянный звон в голове и ноющая боль во всем теле. И вдруг в памяти Виктора совершенно четко стали всплывать один за другим дни недавнего прошлого...
На редкость спокойный солнечный теплый день. Враг — за лесом, километрах в пяти. Покуривая и переговариваясь, коммунисты идут на собрание. Повестка дня уже известна. И каждый при встрече с Виктором, обмениваясь рукопожатием, обязательно добавлял: "Не робей, лейтенант". Собрание открыл секретарь партбюро старшина Егоров. Первый вопрос — "Прием в партию". Ознакомив коммунистов с заявлением Виктора, его анкетными данными, боевой характеристикой, рекомендациями и решением партийного бюро, Егоров пригласил Виктора к столу.
— Расскажите свою биографию, — попросил он.
А биография у Казинцева была предельно простая: окончил среднюю школу, затем военное училище, а теперь воюет.
— У кого есть вопросы? — спросил парторг
"Ну, теперь начнется", — подумал Виктор.
— Какую общественную работу выполняли? — спросил замполит.
— И в школе, и в училище был секретарем комитета комсомола.
— Трудовой стаж есть?
— В летние каникулы работал на пристани, чтобы помочь семье.
Вдруг где-то рядом разорвался снаряд. Все насторожились. Снова послышался характерный нарастающий свист. Снаряд пролетел над головами. Все залегли. Виктор продолжал стоять, не двигаясь. Рванул взрыв, за ним второй, третий. Когда обстрел прекратился, собрание продолжилось. Все смотрели на лейтенанта, а он по-прежнему стоял у стола. Глядя на него, по-видимому, у каждого боролись два чувства: восхищение и смущение. Восхищение его выдержкой, смущение тем, что они прибегли к обычному приему спасения от осколков.
Позднее Казинцев признался, что просто растерялся и не знал, что же ему делать, и посчитал неудобным в момент приема в партию, когда только что зачитали его боевую характеристику, броситься на землю. На вопрос младшего лейтенанта Смирнова, неделю назад прибывшего в полк: "Неужели ты не испытывал чувство страха?" — Виктор откровенно ответил: "Конечно, испытывал". Он вспомнил, как еще в училище курсанты часто спорили между собой: "Что же такое страх и что такое мужество и совместимы ли они?" А однажды они обратились с аналогичным вопросом в училище к фронтовику, на груди которого сверкали орден Красного Знамени и две медали "За отвагу". И тот ответил: "Если кто-нибудь будет вам говорить, что никогда не испытывал страха, не верьте ему. Ничего не боятся только ненормальные люди. Мужество состоит не в том, чтобы не испытывать страха, а в том, чтобы его преодолевать".
Парторг встал из-за стола и обратился к коммунистам:
— Итак, товарищи, есть еще вопросы к Казинцеву?
Наступила тишина. После некоторого молчания, которое Виктору показалось бесконечным, замполит, откашлявшись, произнес: