— А я вас везде разыскиваю, — взволнованно сказала Валя, — к вам приехали гости.
И Виктор узнал в ее спутниках командира первого взвода своей роты гвардии младшего лейтенанта Ветрова и помощника командира взвода гвардии сержанта Меркушова. Ветров и Меркушов бросились к Казинцеву и крепко по-братски обняли его. Валя приветливо улыбнулась:
— Поговорите немного. Вам, Виктор Павлович, через час нужно делать перевязку, не забудьте, — и поспешно удалилась.
— Ну рассказывайте, как воюете? — Виктор радостно еще раз обнял каждого, и они расположились на маленькой лужайке среди кустов.
— Все нормально, — начал Ветров, — вскоре после того боя нас отвели на отдых и пополнение. Вот мы первым делом решили тебя проведать.
— Спасибо, ребята, я так рад вам!
— Как вы себя чувствуете, товарищ гвардии лейтенант? — спросил Меркушов.
— Пошел на поправку, рана зарубцевалась, вот в голове еще шумит, но, думаю, скоро и это пройдет, — Виктор весело улыбнулся. — Ну, а как там ребята, что нового в нашей роте?
— Пополнение пришло. Обживаются. В основном молодежь. Пятеро после госпиталя.
— Как молодежь врастает во фронтовую обстановку?
— Стараются. Ждут, когда пойдут в бой. А пока с завистью поглядывают на наши награды, — Меркушов сел поудобнее и продолжил: — Не сразу у них необходимая сноровка появляется. Опыт ведь приходит постепенно, а до того и всякие казусы случаются. Вот недавно во взводе у нас произошел такой случай. Послали за ужином двух молодых солдат. Стемнело уже. Нацепили они на себя термосы и отправились в лесок, где кухня располагалась. Получили первое, второе и стали возвращаться. Идут, разговаривают. Голодные, разговоры, конечно, вокруг еды крутятся. Еда-то за спиной, но не будешь же из термосов есть ее, тем более взвод ожидает. Идут и предвкушают, как сейчас горяченького борща поедят и гречневой кашки на второе. А под ложечкой посасывает. Остается метров триста до траншеи. Один из них, по фамилии Рязанов, говорит: давай, дескать, отдохнем. Второй, Федотов, согласился. И они в кустарничке прилегли. Чуть полежали, Рязанов закурить предложил. Свернули самокрутки. Рязанов чиркнул зажигалкой, прикурил и огонек Фелотову подает. Только протянул руку, огонек пропал. Щелчок какой-то послышался, а где-то вдали раздался выстрел. Поняли, снайпер на огонек сработал. Искушать судьбу не стали, хорошо, что голову не продырявил. Рязанов ткнул самокрутку в землю, и они лощинкой быстро пошли к траншеям. Поспешают. А Федотов вдруг плечами начал дергать, будто блох ему за шиворот напустили. Рязанов спрашивает: "Чего задергался, как припадочный?" А тот отвечает: "Спину припекать стало". Метров сорок им уже оставалось. Федотов взвыл: "Не могу, горю!" Пришлось прилечь. Сняли термос. Рязанов посмотрел и говорит: "Ну, брат, ты же весь в борще, термос-то твой с дыркой, видно, снайпер не только огонек потушил, но и борща похлебал". Так вот взводу от борща один запах и принесли. Долго еще от федотовской гимнастерки борщом пахло. Ну, конечно, командир отделения разобрался во всех деталях и принял меры: целую неделю оба новичка за пищей на полевую кухню ходили.
Рассказ Меркушова развеселил Виктора. Он любил этого жизнерадостного земляка. Они были из одного города, были у них и общие знакомые. Часто в свободные минуты, особенно на отдыхе, они подолгу вспоминали Волгу, друзей, товарищей, знакомых, делились даже сердечными тайнами, поскольку были ровесниками; относились друг к другу с мужской заботливостью, предусмотрительностью, трогательным вниманием. Здесь, на фронте, вдали от отчего дома, для обоих эта дружба была особенно необходимой, спасительной. И каждый понимал это и ценил.
Прекрасна белгородская земля с ее холмами, просторными полями, живописными перелесками, речками.
Невольно в сердце каждого солдата вскипает ярость при мысли, что часть этой красивой, богатой, исконно русской земли испоганили и продолжают поганить фашистские варвары. Ярость стучится в сердца, и стук этот откликается раскатами неутихающего грохота орудий и рвущихся бомб.
Июль в разгаре. Сквозь тучки низко, у самого горизонта, пробилось солнце. Оно ударило багряными пучками по дальнему лесу, сверкнуло по речной глади, среди холмов отыскало высунувшуюся из-за деревьев церквушку. Свет бежал, накатываясь все ближе и ближе, и вот уже полыхнула цепочка стройных тополей, стоящих вдоль дороги, зеленью затеплились поля. Посветив немного, солнце опять затянулось хмурой наволокой, и по краю разлилась багровая полоса заката. А вскоре предвечерняя синь вовсе скорбно окутала холмы. Тут и там за горизонтом были видны всполохи горящих деревень.
Обходя боевые порядки своей роты, Виктор подолгу беседовал с командирами и бойцами, чувствовал, какой суровой решительностью исполнены их сердца, как высок их боевой порыв. Они готовы к новому бою.
Заалел восток. Казинцев вернулся с командного пункта командира батальона, собрал командиров взводов и поставил перед ними задачу: овладеть первой линией обороны, проходящей метрах в трехстах от деревни, а затем второй линией обороны и деревней.
Едва солнце поднялось над лесом, воздух содрогнулся от грохота орудий. Над головами проурчали снаряды, и в расположении противника выросли черные веера разрывов. Они в клочья рвали землю и все, что скрывалось на ней и под ней. Минут через пятнадцать канонада стихла и со свистом, оставляя огненно-черные шлейфы, пронеслись снаряды "Катюш".
"Через пять минут атака", — про себя отметил Виктор и по линии траншей скомандовал:
— Приготовиться к атаке!
В небо взвились две ракеты. Казинцев взволнованно крикнул: "За мной в атаку! За Родину!" — выскочил из траншеи и бросился в сторону врага. Он не оглядывался, знал, что рота движется за ним. Свистели пули, рвались мины и снаряды, редели ряды бойцов, но остальные стремились вперед, стреляя на ходу. Вот уже метров сорок отделяли их от траншеи. Полетели гранаты. Обгоняя друг друга, гвардейцы ворвались в траншею, завязался рукопашный бой. Виктор увидел прямо перед собой ствол ручного пулемета и целящегося в него рыжего верзилу. Мгновение, и автоматная очередь бежавшего рядом с Виктором Меркушова сразила гитлеровца. Рукопашная схватка была быстрой и решительной. Первая линия обороны была смята.
Необходимо закрепиться. Немцы могут перейти в контратаку. Сразу овладеть второй линией обороны не удастся. Она хорошо защищена. С двух сторон подступы к деревне прикрыты дзотами. Казинцеву было приказано уничтожить их гранатами перед началом атаки. Местность была открытой. Незамеченным подобраться к дзотам было практически невозможно. Для выполнения этой задачи надо было подобрать опытных, смекалистых и решительных солдат. "Такие есть в первом взводе", — подумал Виктор, ведь этим взводом раньше командовал он. Придя в первый взвод, Казинцев объяснил бойцам задачу и обратился к командиру взвода младшему лейтенанту Ветрову:
— Кому поручить уничтожение дзотов?
— Разрешите мне, товарищ гвардии лейтенант? — подошел к Казинцеву гвардии сержант Меркушов.
— И я пойду. Разрешите? — попросил гвардии ефрейтор Богданов.
— Я так и думал, что эту задачу лучше всего поручить вам, — сказал командир роты, — готовьтесь.
Наступила ночь. Темная, безлунная. С юга тянул теплый сухой ветерок. Время от времени со стороны немцев взлетали осветительные ракеты, пускались короткие пулеметные очереди.
Вдруг ударила наша артиллерия.
— Пора, — сказал Казинцев и дал знак Меркушову и Богданову. Вооруженные противотанковыми гранатами те поползли вперед. Бойцы заранее распределили между собой, кому какой дзот уничтожать, на каком участке продвигаться вместе, где разойтись.
Используя для прикрытия бугры, траву, воронки, неровности, гвардейцы ползли вперед. Через небольшие промежутки времени из амбразур дзотов фашисты давали короткие очереди, не подозревая, по-видимому, что тем самым помогали гвардейцам ориентироваться.
Вот Меркушов уже увидел черную щель, через которую вырываются смертоносные струи, вырвал чеку гранаты, приготовился к броску. Где-то справа один за другим рванули два взрыва. Меркушов прицелился, метнул гранату и сразу же за ней вторую. Почти одновременно темнота разорвалась пламенем взрывов. Дзоты замолчали.
Сзади раздалось мощное: "Ура!" Батальон пошел в атаку.
Виктор со своими боевыми товарищами бежал по изрытому снарядами и минами темному полю. Ночной мрак рассекался густыми нитями трассирующих пуль. Вот уже в траншеи полетели гранаты, сотрясая ночной воздух. Наступательный порыв был мощным и неумолимым. Вскоре враг был отброшен за пределы деревни.
...Над украинской степью висело яркое августовское солнце. В высоком небе светились жидкие облака. Стоял жаркий день. В тонкий многоцветный аромат полевых трав неприятно вторгались запахи пороховой гари и взрыхленной земли. Там и тут темнели пятна воронок, исковерканные машины, артиллерийские орудия, застывшие обгорелые танки. Через поле тянулась прямая, словно натянутая струна, дорога. По обе стороны от нее — окопы, траншеи, блиндажи. Несколько дальше, у небольшой рощицы, расположилась тщательно замаскированная батарея.
Виктор Казинцев стоял в траншее и внимательно всматривался в березовую рощу, раскинувшуюся по другую сторону поля. "Какая тишина, — подумал он, — не верится, что в любой момент ее разорвет грохот нового боя и опять вздрогнет земля, гарь и копоть осквернят дивные запахи мирной природы".
— Товарищ гвардии лейтенант! Справа танки! — услышал он взволнованный голос наблюдателя.
Через поле вдоль дороги, дымя и громыхая, двигались броневые машины с черно-белыми крестами.
— К бою! — скомандовал Казинцев, и команда его от солдата к солдату пронеслась по траншее.
За танками, с автоматами наперевес, сверкая касками, двигались гитлеровцы в зеленых мундирах.
Вот один танк приостановился, и из жерла его орудия вырвалось пламя. Перед траншеей взметнулись груды земли и раздался мощный треск разрыва. Но и перед танком вырос серо-огненный столб, за ним второй, третий — это заработали артиллеристы.