Рина Иосифовна испуганно выглянула из-за дверей, но наткнувшись на гневный взгляд мужа, исчезла.
— Вам нужна моя помощь? — вдруг догадался Даня.
Куркотин опять зашептал, что да, да, конечно, ему нужна помощь, ему поручили «на самом верху» организовать срочную эвакуацию писателей, на московских вокзалах хаос, паника, никто вагонов не дает, все нужно решать на месте, а причем тут я, удивился Даня, ну вы же видите, что у нас происходит, я не справлюсь и с погрузкой, и со всем на свете, Даня, умоляю, я нашел в вас настоящего, подлинного друга, Даня опять поморщился, ну простите, Даня, мне больше не к кому, вообще не к кому обратиться, помогите отвезти семью на Казанский вокзал, когда, спросил Даня, завтра с утра, прошу вас, умоляю, и Куркотин встал на колени…
«Может быть, он сошел с ума?» — холодно подумал Даня. Ведь так бывает…
Все, о чем говорил Куркотин, действительно не было для него секретом. Еще неделю назад Надя, придя из бомбоубежища, рассказывала, как целый час кто-то очень громко и очень нехорошо рассуждал, что евреи бегут из города, оставляя «простых людей» на растерзание оккупантов. Люди слушали потрясенно, задавали уточняющие вопросы, никто не возражал. Когда тревога кончилась и свет зажегся, стали искать говорившего, но его и след простыл. О том, что евреи бегут из Москвы, судачили в очередях. На остановках. Все это было неприятно, но ничего удивительного в этом Даня не находил. Новостью для него в рассказе Куркотина была только дата — эвакуация, например, предприятий легкой промышленности была намечена на конец октября. Он же говорил про ближайшие дни, чуть ли не про завтра.
И самое главное, он никак не мог взять в толк, каким образом спасти семью Куркотина от народного гнева мог он, Даня Каневский.
Но все оказалось проще.
Куркотин просто хотел, чтобы Даня помог его семье доехать до вокзала и погрузиться в поезд. Сам он должен был всю ночь дежурить на Казанском, чтобы, наконец, «выбить писательский вагон».
— Это вы будете выбивать вагон для писателей? — спросил Даня.
Куркотин радостно закивал.
— Даня! — он снова перешел на громкий торжественный шепот. — Я вам найду место! Я вам обещаю. Помогите моей семье, и можно будет ехать в нашем вагоне…
— Ну что вы… — легко сказал Даня и встал. — Мы эвакуируемся совершенно в другой город. Я подъеду завтра рано с утра, я вам обещаю.
Все оказалось совсем не так легко, как он думал, посмеиваясь про себя и выходя в то утро из квартиры Куркотина. 16 октября в шесть утра, как и договаривались, он нажал на кнопку звонка, дверь мгновенно открылась, как будто его тут давно ждали, и Даня ахнул. Вся прихожая и полкомнаты были заставлены чемоданами, баулами, тюками и корзинами. Рина Иосифовна не спала всю ночь, Любочка сидела уже одетая, в пальто и шапочке, тут же была и растерянная теща Куркотина — Ребекка Израилевна.
— Куда же вы едете? — спросил Даня, пытаясь успокоиться и успокоить их.
— Чистополь. Татарская республика, — сказала Рина. — Вы нас простите, пожалуйста. Но у меня безумный муж.
— Он действительно сможет организовать целый вагон? — спросил Даня. — А то ведь писатели не уедут. Весь цвет, можно сказать, социалистической литературы…
— Я не знаю… — прошептала Рина, чуть не плача. — Я только знаю, что нам сейчас нужно оказаться на Казанском вокзале.
Даня поднял первый чемодан и тихо охнул… Вся долгая жизнь Куркотина, показалось ему, была набита в этот чемодан.
— Простите нас… — еще раз сказала Рина.
— Знаете, что… — разозлился Даня. — Давайте договоримся — вы помогаете мне, я вам, и больше никаких изъявлений чувств. А то я все брошу, и на моей совести будет огромный тяжелый камень.
Она кивнула молча.
Даня спустился вниз к лифтеру. Как оказалось, Куркотин еще вчера ночью оставил лифтеру ключи, попросил присмотреть за квартирой, сунул на хранение самые ценные вещи и попрощался. Совершенно он не был безумен, этот Куркотин. «Наверное, главный безумный в этой ситуации — я», — подумал Даня.
Лифтер согласился придержать лифт и предупредить жильцов, пока Даня спускает вещи. Всего было двадцать шесть мест. Пришлось съездить на четвертый этаж второй раз. А потом и третий — уже за людьми.
В опустевшей квартире сидели три женщины — старенькая, средняя и маленькая. Печально тикали ходики. Даня остановил их, тоже присел, и тогда они, вздохнув, сразу втроем, встали и взялись за руки.
Даня пожал лифтеру руку, денег не требовалось, как выяснилось, Куркотин уже сколько-то ему заплатил.
— С богом! — сказал лифтер и перекрестился.
Видимо, он хорошо относился к их семье. Куркотин и его успел вдохновить.
Даня никак не мог взять в толк, почему именно он должен помогать вывозить скарб и семью из этой огромной богатой квартиры, почему именно на его плечи легла эта святая обязанность по спасению советской литературы, мастеров, так сказать, социалистического реализма, но потом плюнул и решил больше голову не ломать.
— Значит так, — сказал он Рине, — послушайте меня. Я переношу вещи к трамвайной остановке, вы стережете все остальное. Нанять и попросить я никого не могу, все растащат. Если будут пытаться что-то украсть, зовите милиционера.
На остановке Дане пришлось оставить Ребекку Израилевну с маленькой Любочкой — тут присматривать за вещами должны были они. Пошел обратно, практически побежал. Двадцать шесть мест он перетащил один за пятнадцать минут. Его слегка подташнивало (с утра не успел ничего поесть, сказал, что торопится на работу), руки отваливались, в голове шумело. Они немного передохнули в ожидании трамвая.
Но дальше все было сложнее. Во-первых, в этот день трамваи ходили редко. А метро не ходило вообще. Даня попытался взять извозчика — и это тоже было невозможно, да и не влезли бы они с вещами.
Когда люди увидели, как он втаскивает первый чемодан в вагон трамвая (нужный номер подошел минут через двадцать), поднялся ропот.
Но Даня вошел в кабину вожатого и быстро с ним договорился, незаметно сунув рубль.
— Граждане! — невозмутимо заговорил водитель громким поставленным голосом. — Соблюдайте спокойствие! Помогите товарищу, а то будем стоять еще двадцать минут.
Народ, быстро сообразив, что к чему, помог закидать вещи на заднюю площадку. Трамвай, прозвенев, медленно тронулся в сторону Крестовского моста.
Кое-как, с пересадкой, они добрались до Казанского…
Народ уходил из столицы пешком, иногда на гужевом и колесном транспорте. Уходил по восточным направлениям — по шоссе Энтузиастов и Рязанке. Уходил и с вещами, и налегке. Вагонов и грузовиков на всех не хватало. Женщины катили перед собой детские коляски с сумками и чемоданами, держа детей на руках. Мужчины тащили узлы, закинув на спину. В районе Садового все потоки со всех улиц соединялись, и начиналась давка. Даня видел, как обезумевшие люди пытались выкинуть какие-то вещи из грузовика, где ехала явно всего лишь одна семья, и погрузить на грузовик своих.
Там была драка. Милиционер выстрелил в воздух. Закричала какая-то женщина.
Все это было страшно.
Впрочем, думать было некогда. Нужно было скорей перетаскивать чемоданы.
На Казанском стало совсем плохо. Огромный гулкий вокзал был наполнен обезумевшим народом. Пройти сквозь толпу к перронам было невозможно. К тому же не пускали милиционеры и солдаты. Вооруженные люди стояли цепью, рассекая вокзал на две части. За их спинами тоже клубилась толпа, но значительно более редкая — там виднелись какие-то организованные очереди, люди даже ели пирожки, то есть осмысленно чего-то ждали. Здесь — пытались прорваться поближе к цепи солдат.
— Что же мы будем делать? — растерянно спросила Рина, когда он наконец перетащил все чемоданы от остановки.
— Не знаю. Стойте здесь. Сейчас отправим вас в Чистополь.
Выйдя на Комсомольскую площадь, он закурил. Руки тряслись от напряжения, он с трудом зажег спичку.
Очень хотелось повернуться и уйти, в конце концов, он свое обещание выполнил, пусть дальше сами. Но так нельзя. Их тут просто затопчут.
Наконец он сообразил и подошел к милиционеру, который охранял какую-то дверь.
— Товарищ, где стоят литерные вагоны? — спросил Даня.
— Какие? — не понял милиционер. Даня терпеливо объяснил.
Милиционер адресовал его к товарищу в штатском, который вышагивал взад-вперед возле той же загадочный двери.
Штатский выслушал молча и скрылся. Там, за дверью, тоже стоял часовой.
Вышел еще один штатский.
— А вы сами-то кто будете? — лениво осведомился он.
— Я родственник товарища Куркотина, — сказал Даня. — Сам он занимается оргвопросами, а я привез его семью.
— Неплохо… — усмехнулся штатский. — Ладно, сейчас я узнаю, стойте тут.
Писательский вагон находился очень далеко от вокзала, на каком-то семнадцатом пути, идти туда надо было с километр, если не больше.
Небо меж тем потемнело, и посыпался ранний мелкий снег.
На фоне странного темно-малинового неба он смотрелся празднично.
Даня перетаскивал чемоданы уже около часа.
Белая, как скатерть, Рина пыталась успокоить маму и дочь.
— У вас есть еда? — спросил Даня. — И вода… Возможно, вам придется ждать тут до утра.
— Еда есть. Хотите?
— Нет… — сказал Даня. — Я хочу скорей выполнить поручение вашего мужа.
— Даниил Владимирович! — закричал вдруг кто-то у него над ухом.
Скача по шпалам, их догонял Куркотин.
— Господи, как хорошо, что я вас нашел!
— Это мы вас нашли, — уточнил Даня.
— Вы не представляете, что тут творится! — кричал старый газетный волк. — Это какой-то ужас, бардак, это вредительство… Но давайте же я вам помогу.
Вместе с Даней они быстро перетаскали чемоданы к вагону.
Даня, наконец, не выдержал и спросил:
— Зачем так много вещей, Сергей Яковлевич?
Куркотин покраснел и сказал негромко:
— Бог знает, сколько мы будем ехать, бог знает, когда обустроимся. Взяли все, что можно поменять на продукты. Ребенка чем-то кормить надо…