– О, самое прямое, – невозмутимо сказал приор. – Отона де Монфора и его приближенных подозревают в связях с сектой. Точнее в том, что они сами – маски, которых люди так боятся.
– Это возможно? – одна бровь Эймерика поползла вверх.
– Не думаю. Но – да или нет – по сути не столь важно, как то, что их таковыми считают. При следующем появлении масок мы опасаемся восстания. Как вы понимаете, оно сильно расстроит наши планы.
– Какой смысл поднимать восстание в Кастре? Рядом и Авиньон, и Каркассон… Недовольных легко усмирить.
– Так было еще несколько лет назад, – вздохнул старик. – Однако теперь на южные деревни часто нападают банды бывших наемников из армий Эдуарда и Иоанна. Среди них восставшие легко найдут себе союзников, пусть и не самых приятных. К тому же наместник Кастра, Гийом д’Арманьяк, вынашивает тайные планы захватить власть в свои руки. Воспользовавшись ситуацией, он может занять место Монфора – а Гийом далеко не такой преданный нам человек. Тогда мы потеряем не только Бретань, но и фактический контроль над землями.
Несколько секунд Эймерик молчал, разглядывая сумки с книгами и документами.
– В общем, – наконец резюмировал он, – моя задача не в том, чтобы уничтожить осквернителей крови. Главное – развеять подозрения, нависшие над Монфором.
– Мы надеемся, – отец де Санси чинно сложил руки, – что эти две задачи не противоречат друг другу. В противном случае нам останется только полагаться на вашу мудрость.
– Надеюсь, что не разочарую вас. – Эймерик поднялся.
– Когда вы намерены отправиться в путь? – Приор тоже встал.
– В ближайшее время, если вам больше нечего мне сказать.
– Вы не хотели бы взглянуть на маску?
– Вы же говорили, что не поймали ни одного. – Эймерик остановился в дверях.
– Есть один подозреваемый. Просто мы не знаем, считать его палачом или жертвой.
– Как это?
– Следуйте за мной, и вы все увидите сами.
Старик быстро засеменил к маленькой двери. Эймерик поспешил за ним. Они снова прошли через набитый просителями зал, где воцарилась хрупкая тишина. Но вместо того чтобы свернуть в крытую галерею, приор направился к одному из стражников позади сидящих за столом доминиканцев и прошептал «люк», не обращая внимания на толпу.
Огромный рыжеволосый парень, видимо, фламандец, молча кивнув, проводил Эймерика и отца де Санси к нише, занавешенной потертой тканью. Отодвинул ее, пропустил монахов внутрь, а сам остался снаружи.
Они оказались в маленьком закутке, где вместо пола зияла большая яма. Из нее торчали концы лестницы.
– Придется спуститься, – сказал приор. – Другого входа нет.
Старик поднял рясу, согнулся и полез вниз. После некоторого замешательства Эймерик последовал за ним.
Лестница уходила в глубину всего на несколько ступеней, но сюда уже не долетал шум из зала. Комнатушка внизу, без окон и бойниц, оказалась лишь немного больше верхней. От дыма закрепленных на стенах факелов слезились глаза. К столбу, поддерживающему свод, был прикован мальчик. Он сидел на земле, в собственных экскрементах, лишь кое-где виднелись пучки соломы да стояла щербатая миска – по всей видимости, инквизиция уготовила ему суровое обращение.
Опираясь на алебарду, рядом дремал стражник в доспехах, который тут же любезно поспешил подойти к приору.
– Чем могу служить, святой отец?
– Он что-нибудь говорил? – Де Санси сделал шаг к пленнику.
– Нет, только бредил, как обычно, – пожал плечами солдат. – Я думаю, он умирает.
Эймерик посмотрел на заключенного. Это был
мальчишка лет пятнадцати, очень бледный, в изорванной и залитой кровью крестьянской одежде – очевидно, его долго пытали. Пленник тяжело дышал, уставясь глазами в пустоту. По лицу землистого цвета текла кровь. Жизнь ощущалась только в пульсации странно вздутых вен на висках.
– Как дела, друг мой? – добродушно спросил его приор.
Мальчик не ответил. Тогда старик своей тонкой рукой распахнул лохмотья на груди. Костлявое тело, перетянутое цепями, было изрезано глубокими ранами с запекшейся кровью. Приор молча впился ногтями в один из порезов, откуда тут же потек алый ручеек.
Пленник вздрогнул и прищурил глаза. Издал какой-то звук – видимо, стон, только очень хриплый. Чуть-чуть зазвенели цепи.
– Я спросил, как дела, – невозмутимо прошептал приор, глядя на кровь, стекающую по пальцам. Потом перевел взгляд на Эймерика. – Вас это смущает?
От неожиданности инквизитор не сразу нашелся, что ответить.
– Нет, падре. Однако по правилам подобные вещи должны совершаться светской рукой.
– Вижу, вам не чуждо право, – улыбнулся старик, вытирая пальцы о черный капюшон. Потом повернулся к пленнику. – Почему ты не хочешь говорить? Тебе необходима помощь врача. Только от тебя зависит, получишь ты ее или нет.
Заключенный мотнул головой, откидывая с лица длинные волосы соломенного цвета. Хотел что-то сказать, открыл беззубый рот, но из него потекли лишь красноватые слюни. Задыхаясь, он несколько раз кашлянул. Наконец, капая слюной, смог прохрипеть несколько фраз.
– Свободные от тела… Свободные от тела… Больше не слуги Иалдабаота…
Эти слова отняли у него последние силы. Набухшие вены на висках пугающе запульсировали. Мальчик задрожал, глаза закатились. Короткий вздох – и голова упала на грудь, а изо рта потекла кровь.
– Умер, – констатировал отец де Санси, пощупав вялые конечности. – Впрочем, когда его привели, было уже ясно, что он не жилец.
Эймерику не терпелось уйти отсюда. За время службы в инквизиции ему приходилось быть свидетелем и даже виновником гораздо более ужасных смертей, но это зрелище казалось каким-то грязным, непристойным. Противен стал и сам старик с испачканными кровью руками – как будто он тоже заразился неизвестной болезнью. А большего отвращения у инквизитора не вызывало ничего на свете.
– Лучше я пойду, – резко бросил он, поворачиваясь к лестнице.
Приор удивился, но ничего не сказал. Отдал распоряжения стражнику, поднялся наверх и поспешил за Эймериком, который, не дожидаясь своего спутника, быстрым нервным шагом пересек канцелярию и миновал крытую галерею.
Только выйдя на край насыпного вала, инквизитор почувствовал, что тошнота отступила. Он остановился и набрал полные легкие свежего воздуха. Тут наконец его догнал приор и встал рядом.
– Вы сказали, – Эймерик старался говорить спокойно, не желая показывать обуревавшие его эмоции, – пленник может быть как жертвой, так и палачом. Что вы имели в виду?
Запыхавшийся отец де Санси медлил с ответом, вглядываясь в лицо инквизитора, словно хотел прочитать его мысли.
– Мальчика взяли под стражу, – наконец прервал молчание старик, – по обвинению в том, что он пил человеческую кровь, хотя все признаки заражения Красной чумой были налицо. Мы не знаем, маска он или жертва, если, конечно, маски существуют. Обвиняемый так ничего нам и не сказал.
– А теперь уже тем более ничего не скажет, – Эймерик окинул взглядом залитые солнцем окрестности, чтобы избавиться от ощущения сырости, впитавшейся в каменные стены. Потом повернулся к приору. – Отец Арно, вы сообщили достаточно. Я постараюсь выполнить задание, если такова воля Церкви. Но поеду один и прямо сейчас.
– Один? Вам нужны сопровождающие!
– Отряд привлечет внимание, а я хочу приехать в Кастр тайно. Прошу вас позволить мне не надевать рясу в дороге.
– Хорошо, – приор озадаченно кивнул.
– Также прошу вас разрешить мне носить оружие, несмотря на запрет ордена.
– Меч?
– Нет, просто кинжал.
– Я не только разрешаю вам взять его с собой, но и рекомендую незамедлительно воспользоваться им в случае необходимости. Когда вы едете?
– Прямо сейчас. Я уже приказал оседлать лошадь.
– Но тогда ночь застанет вас в дороге, а это опасно.
– Я тоже могу быть опасным, если нужно, – улыбнулся Эймерик.
Приор не ответил, но глаза говорили о том, что он в этом не сомневается.
Не прошло и часа, как Эймерик рысью пустил коня по каменистой дороге, с западной стороны огибавшей горный хребет под названием Черные горы. Жара еще не спала, поэтому он снял плащ и убрал его вместе с рясой и сандалиями в седельную сумку, оставшись в простой саржевой рубахе, перетянутой кожаным поясом, да грубых холщовых штанах. Войлочная шляпа с широкими полями, хоть и доставляла немало неудобств, но скрывала тонзуру. Тяжелые сапоги были крепко обмотаны веревкой на лодыжках.
Вскоре рубашка на спине намокла от пота. Солнце раскалило камни плато, покрытого зарослями испанского дрока – никакой другой растительности тут не было. Яркие лучи слепили глаза, позволяя разглядеть лишь темный профиль крепости Ластур – мощного укрепления из четырех замков, которое много лет назад взял Симон де Монфор во время наступления на катаров.
Эймерик, сухощавый и неврастеничный, легко переносил жару и даже любил ее. Но после переезда в Арагон она стала ассоциироваться в его сознании с чем-то потусторонним и коварным, скрывающимся в знойном мареве, которое колышется над землей. Чума, оставившая свой след в этих краях, где многие деревни опустели, больше не возвращалась; но все же инквизитору казалось, что воздух по-прежнему отравлен, и только дождь или холод могут вернуть ему чистоту. Правда, по словам приора, дождя не было уже много месяцев, и частые трещины на земле напоминали пересохшие губы человека, умирающего от жажды.
На этом участке река Орбиэль совсем обмелела, обманув надежду инквизитора напиться воды. Подъем казался бесконечным, лошадь с каждым шагом дышала все тяжелее. Позади осталась большая деревня, разграбленная и разоренная, видимо, бандой наемников из нерегулярного войска. Толстые стены домов из дерева и глины, называемых в тех краях остали, обгорели, двери и ставни были выбиты или сломаны. На задних дворах и на гумне валялись трупы домашнего скота – значит, мародеры искали деньги или ценные вещи, которые легко унести с собой. Похоже, после нападения на деревню прошло не больше трех дней.