Отец Лири нахмурился:
— Вы имеете в виду здесь, на земле?
— Именно. Мы приходим сюда слишком ненадолго, чтобы наше пребывание здесь имело какое-то значение.
— Скажите это человеку с бомбой в кармане. Каждый из нас имеет здесь значение.
— Я говорю не о человеке с бомбой. Я о том, как его остановить.
— Вы говорите о том, что такое быть полицейским.
— А, ладно, может, я вообще ни о чем не говорю.
Отец Лири позволил себе мимолетную улыбку, ни на мгновение не отрывая глаз от Ребуса.
— Не мрачновато ли для воскресенья, Джон?
— А разве не для этого существуют воскресенья?
— Может быть, для вас, отпрысков Кальвина, это и так. Вы говорите себе, что обречены, а потом целую неделю пытаетесь свести это к шутке. А вот мы придаем этому дню особое значение.
Ребус поерзал в своем шезлонге. Ему все меньше и меньше нравились разговоры с отцом Лири. Они попахивали прозелитством.
— Не пора нам перейти к делу? — спросил он.
Отец Лири улыбнулся:
— Протестантская трудовая этика.
— Вы пригласили меня сюда, чтобы обратить в свою веру?
— Зачем нам нужен такой мрачный тип, как вы! И потом, мне легче обратить в мою веру штрафной удар с пятидесяти ярдов на стадионе «Мюррейфилд» при боковом ветре. — Он глубоко вдохнул. — В сущности, моя проблема — не ваша проблема. Может быть, это вообще не проблема. — Он провел пальцем по стрелочке брюк.
— Тем не менее попробуйте мне о ней рассказать.
— Поменяться ролями? Что ж, я думаю, именно это и было у меня на уме. — Он чуть подался вперед в шезлонге, материал натянулся и издал жалобный звук. — Ну, тогда слушайте. Вы знаете Пилмьюир?
— Не валяйте дурака.
— Да, глупый вопрос. Квартал Гарибальди в Пилмьюире?
— Гар-Би — самый гнусный район в городе, а может быть, и в стране.
— Там есть хорошие люди, но вы правы. Вот почему церковь послала туда социального работника.
— И у него начались неприятности.
— Возможно. — Отец Лири допил пиво. — Это была моя идея. Там есть общественный центр, только он был уже несколько месяцев как заперт. Я подумал, что мы могли бы открыть в нем молодежный клуб.
— Для католиков?
— И для протестантов тоже. — Он откинулся на спинку. — Даже для тех, кто не верит. В Гарибальди преимущественно протестанты, но там есть и католики. Мы заключили соглашение и собрали кое-какие деньги. Я знал, что руководить этим может не всякий, тут нужен по-настоящему динамичный лидер. — Он нанес удар по воздуху. — Кто-то, кто смог бы объединить две стороны.
«Миссия невыполнима», — подумал Ребус. Эта схема саморазрушится за десять секунд.
Не последней из проблем Гар-Би было непримиримое разделение между католиками и протестантами или отсутствие такового — это как посмотреть. Протестанты и католики жили на одних и тех же улицах, в одних и тех же многоэтажках. По большей части они жили в относительной гармонии и равной бедности. Но поскольку делать в районе практически было нечего, молодежь стремилась организоваться в противостоящие друг другу банды и развязать военные действия. Каждый год происходило по меньшей мере одно генеральное сражение, в которое приходилось вмешиваться полиция. Обычно это случалось в июле, обычно где-то вокруг двенадцатого числа,[11] в святой для протестантов день.
— И вы призвали на помощь спецназ? — спросил Ребус. Отец Лири не сразу оценил шутку.
— Ни в коем случае, — ответил он. — Мы нашли молодого человека, самого обычного, но у него есть внутренняя сила. — Его кулак рассек воздух. — Духовная сила. Сначала это был сплошной кошмар. В клуб никто не ходил, зато окна били исправно — не успевали вставлять заново, все исписано пуще прежнего, только теперь еще с личными оскорблениями. Но потом начался прорыв. Казалось, чудо свершилось. Посещаемость стала расти, причем с обеих сторон.
— И что же случилось?
Плечи отца Лири обвисли.
— Как-то все пошло не туда. Я-то мечтал привлечь ребят к спорту, может, создать свою футбольную команду, что-нибудь в этом роде. Мы купили форму и подали заявку в местную лигу. Но ребятам все это было не нужно. Они приходили и часами ошивались в клубе, остальное их не интересовало. Да и о балансе говорить теперь не приходится — католики прекратили вступать в клуб. А из прежних большинство перестало ходить. — Он посмотрел на Ребуса. — Не подумайте, что я просто ищу себе оправданий.
Ребус кивнул:
— Клуб захватили протестантские банды?
— Я этого не говорил.
— Очень похоже на то. А что же этот ваш социальный работник?
— Его зовут Питер Кейв. Он по-прежнему туда ходит, на мой взгляд слишком часто.
— Все равно пока я не вижу проблемы.
Вообще-то, проблему он видел, только предпочитал, чтобы ему о ней сказали прямо.
— Джон, я общался с людьми и там, и в других частях Пилмьюира. Банды не стали ни лучше, ни хуже, только теперь они объединили усилия и поделили сферы влияния. В результате они теперь лучше организованы: вместо потасовок устраивают в клубе собрания и перекраивают территорию.
— Ну, хоть не торчат на улицах.
Отец Лири не улыбнулся.
— Так возьмите и закройте ваш молодежный клуб.
— Легко сказать. Для начала выглядеть это будет неважно. И разве это решит что-нибудь?
— А с мистером Кейвом вы говорили?
— Он меня не слушает. Его как подменили. Это-то и беспокоит меня больше всего.
— Прогоните его.
Отец Лири сердито затряс головой:
— Он мирской человек, Джон. Я не могу ему приказывать. Мы сократили финансирование клуба, но деньги на содержание откуда-то поступают.
— Откуда?
— Я не знаю.
— Много?
— Да много-то и не нужно.
— И чего же вы хотите от меня?
Ребус долго пытался удержать себя от этого вопроса.
Отец Лири снова устало улыбнулся ему:
— Откровенно говоря, я не знаю. Может быть, мне просто нужно было кому-нибудь об этом рассказать.
— Не морочьте мне голову. Вы хотите, чтобы я туда съездил.
— Только если сами захотите.
Теперь пришел черед улыбаться Ребусу.
— Я бывал в местах и поприветливее.
— Но и в местах похуже.
— Я вам и про половину из них не рассказал, святой отец.
Ребус допил пиво.
— Еще?
Он покачал головой.
— Здесь так хорошо и тихо, верно?
Отец Лири кивнул:
— Вот в чем прелесть Эдинбурга — спокойное местечко всегда где-нибудь неподалеку.
— Так же как и беспокойное. Спасибо за пиво. — Ребус поднялся.
— А ваша команда вчера выиграла.
— С чего вы взяли, что я болею за «Хартс»?
— Они же протестанты? И вы тоже протестант.
— Сгинь, нечисть протестантская, — рассмеялся Ребус.
Отец Лири поднялся на ноги. Морщась от боли, распрямил спину. Он намеренно демонстрировал свою немочь. Что взять со старика?
— Что касается Гар-Би, Джон, — сказал он, широко разводя руки, — то я целиком в ваших руках.
«Как гвозди, — подумал Ребус, — как гвоздь столярный ты в моих руках».
3
В понедельник утром Ребус снова был на службе — в кабинете старшего суперинтенданта.
Фермер Уотсон лично разливал кофе себе и старшему инспектору Лодердейлу. Ребус отказался. Он в последнее время пил только декафеинизированный, а Фермер даже слова такого не знал.
— Ну и вечерок выдался в субботу, — сказал Фермер, протягивая Лодердейлу захватанную кружку. Лодердейл принялся незаметно большим пальцем стирать с кромки темные пятна. — Кстати, как ты себя чувствуешь, Джон, получше?
— Гораздо лучше, сэр, спасибо, — сказал Ребус и глазом не моргнув.
— Чтобы такие — и прямо под зданием муниципалитета!
— Да, сэр.
— Так что у нас есть?
Настала очередь вступить в разговор и Лодердейлу.
— У жертвы семь пулевых ранений; стреляли, похоже, из револьвера калибра девять миллиметров. К концу дня поступят результаты баллистической экспертизы. Доктор Курт говорит, что смертельным оказался выстрел в голову — последняя пуля. Его заставили помучиться. — Лодердейл отхлебнул кофе (кромку он уже очистил).
Дальше по коридору развернули оперативный штаб для расследования убийства, ответственным назначили Лодердейла. Поэтому сегодня на нем был его лучший костюм. Предстояло общаться с прессой и, может быть, раз или два мелькнуть на экране телевизора. Лодердейл явился в полной готовности. Ребус с удовольствием опрокинул бы кружку кофе на сиреневую рубашку и галстук с «турецкими огурцами».
— Какие мысли, Джон? — спросил Фермер Уотсон. — Кто-то вроде бы упоминал шестерной комплект.
— Да, сэр, в Северной Ирландии так обычно карают провинившихся.
— Я слыхал про коленную чашечку.
Ребус кивнул:
— За небольшие провинности простреливают локти и голеностопные суставы. За серьезные проступки — колени. И наконец, шесть выстрелов подряд — в оба локтя, обе голени, оба колена.
— Ты хорошо осведомлен.
— Я служил в армии, сэр. До сих пор интересуюсь этими делами.
— И в Ольстере был?
Ребус задумчиво кивнул:
— В самом начале.
Старший инспектор Лодердейл осторожно поставил кружку на столешницу.
— Но ведь обычно они провинившегося не убивают?
— Обычно не убивают.
На несколько секунд в кабинете воцарилось молчание, которое нарушил Фермер.
— Карательный отряд ИРА? Здесь, у нас?
Ребус пожал плечами:
— Может, кто-то обезьянничает. Банды копируют то, что видят по телевизору.
— Однако используют серьезное оружие.
— Очень серьезное, — сказал Лодердейл. — Это может быть как-то связано с угрозой взрывов.
Фермер кивнул:
— В прессе об этом и пишут. Может быть, наш потенциальный бомбист пустился во все тяжкие, нарушил инструкции — и его прикончили.
— Тут есть еще кое-что, сэр, — сказал Ребус. Он заранее позвонил доктору Курту и убедился в своей догадке. — Коленки ему простреливали сзади. Максимально тяжелое ранение. Перед тем как пробить коленную чашечку, пуля разрывает артерии.