– Почему ты решил, что она поехала к Ави? – спросил папа.
– Не знаю. – Я все еще глядел в окно. – Потому что Дейзи умерла. Я подумал, может…
– Дейзи умерла? – переспросил папа. – Я этого не знал. Когда это случилось?
– Ее усыпили прошлой ночью.
– Она болела?
– Пап, никаких подробностей я не знаю!
– Ладно, ладно, не кипятись.
– Просто… я бы хотел, чтобы вы рассказали мне про аварию раньше! Кто-то должен был мне сказать.
Папа снова посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
– Мы не хотели тебя беспокоить, Крис. Все было под контролем. И все равно ты ничего не мог сделать.
– Я все утро прождал маму, чтобы она привезла мне мои вещи! – Я скрестил руки на груди.
– Это был безумный день для всех, Крис. Я весь день разбирался с отчетами об аварии и страховками, арендой машины, бегал туда-сюда в больницу…
– Я мог бы поехать в больницу с тобой.
– Ну, тогда тебе повезло. – Папа барабанил по рулю. – Туда мы и едем.
– Погоди, мы едем в больницу?
– Маму только что выписали, и мы едем ее забирать. – Он снова посмотрел на меня в зеркало. Я отвернулся. – Здорово, правда?
– О да.
Некоторое время мы ехали молча. Дождь не утихал. Папа переключил дворники на быстрый режим. Я прислонился головой к окну.
– Ну и денек, – прошептал я. Подышал на стекло и накорябал пальцем грустное лицо.
– Ты в порядке, Крис?
– Да. Просто ненавижу больницы.
В больнице
До этого я был в больнице только один раз – Ави навещал. Нам тогда было лет по шесть. Ави сделали уже миллион операций, и вот моя мама решила, что я достаточно взрослый, чтобы его проведать.
Ему удалили «петлю» на шее. Так Ави называл трахеальную трубку – маленькую пластиковую штучку, которая в буквальном смысле слова торчала чуть ниже кадыка. Эту «петлю» вставили Ави сразу после рождения, чтобы он мог дышать. Теперь ее удаляли, потому что врачи были уверены: он уже сможет дышать сам.
Ави очень ждал этой операции. Он ненавидел свою «петлю». И когда я говорю «ненавидел», я имею в виду «НЕНАВИДЕЛ». За то, что она так заметна, ее нельзя было прикрывать. За то, что он не мог ходить в бассейн. Больше всего он ненавидел, когда она случайно чем-то забивалась, непонятно чем, и он начинал кашлять, задыхаясь, как будто подавился. Тогда Изабель и Нейту приходилось вставлять в петлю трубку и высасывать лишнее. Я пару раз за всем этим наблюдал, страшное зрелище.
Помню, я очень радовался, что пойду навещать Ави после операции. Больница находилась в центре города, и мама сделала мне сюрприз, остановившись у магазина игрушек «ФАО Шварц», чтобы я мог выбрать большой красивый подарок для Ави (набор лего «Звездные войны») и небольшой подарок для себя (плюшевого эвока). Мы купили игрушки, а потом пообедали в моем любимом ресторане, где делают лучшие в мире хот-доги в тридцать сантиметров длиной и шоколадные молочные коктейли.
А после обеда мы поехали в больницу.
– Крис, мы увидим и других детей, которым делают пластические операции на лице, – прошептала мама, когда мы были уже внутри. – Как Хадсон, друг Ави, помнишь? Не забывай, что не надо на них глазеть.
– Не буду! – ответил я. – Терпеть не могу, когда дети глазеют на Ави, мам.
Когда мы шли через холл в палату Ави, везде были воздушные шарики, а на стенах – плакаты диснеевских принцесс и супергероев. Мне это понравилось. Было похоже на гигантский день рождения.
Я заглянул в некоторые палаты и тогда-то понял, что мама имела в виду. Эти дети были как Ави. Не то чтобы они выглядели так же, как он, хотя кто-то и был на него похож, но все с лицевыми аномалиями. У некоторых лица замотаны бинтами. У одной девочки я заметил опухоль на щеке размером с лимон.
Я сжал мамину руку и вспомнил, что нельзя пялиться, и тогда стал смотреть под ноги и крепко прижимал к себе своего плюшевого эвока.
Когда мы дошли до палаты Ави, я обрадовался, увидев там Изабель и Вию. Они обе встретили нас в дверях, обняли и расцеловали.
И подвели нас к Ави, который спал у окна. На кровати у двери лежал другой ребенок, и мне показалось, что Изабель попыталась заслонить его от меня, и поэтому я украдкой взглянул на него, когда мы уже прошли. Мальчику было года четыре, он тоже смотрел на меня. Под носом у него, там, где обычно рот, зияла огромная красная дыра, и внутри этой дыры виднелось что-то похожее на сырое мясо. Из этого мяса торчали зубы, а над дырой висели обрывки кожи. Я сразу отвернулся.
Ави спал. Он казался таким крошечным в огромной больничной кровати! Его шея замотана белым бинтом, и на бинте виднеется кровь. Из руки торчат какие-то трубки, и одна – еще и из носа. Рот широко открыт, и язык свисает на подбородок. Ави был какой-то желтый и высохший. Я видел раньше, как он спит, но таким – никогда.
Мама и Изабель говорили об операции вполголоса – они явно не хотели, чтобы я или Ави слышали, о чем речь. Что-то об «осложнениях» и «кризисах». Мама обняла Изабель. Я перестал слушать, а смотрел на Ави, мысленно заклиная его закрыть рот.
Вия подошла ко мне и встала рядом. Ей тогда было десять лет.
– Как здорово, что ты пришел навестить Ави.
Я кивнул.
– Он умрет? – прошептал я.
– Нет, – ответила она тоже шепотом.
– Почему у него кровь? – спросил я.
– В этом месте делали разрез, – ответила она. – Заживет.
Я кивнул.
– Почему у него открыт рот?
– Он не может его закрыть.
– А что с маленьким мальчиком на другой кровати?
– Он из Бангладеш. У него расщепление губы и нёба. Родители прислали его сюда на операцию. Он не говорит по-английски.
Я подумал о большой красной дыре у мальчика на лице. О кусках кожи.
– Ты в порядке, Крис? – Вия легонько подтолкнула меня плечом. – Лиза! Лиза, кажется, Крису нехорошо…
И тут тридцатисантиметровый хот-дог и шоколадный молочный коктейль фонтаном хлынули во все стороны – попало на меня, на огромную коробку лего, которую я принес Ави, на пол у его кровати.
– О боже! – воскликнула мама, оглядываясь в поисках полотенец. – Ох, милый!
Изабель нашла полотенце и принялась меня вытирать. Мама неистово терла пол газетой.
– Лиза, не надо! Ничего страшного. – Изабель все еще смахивала остатки хот-дога у меня с подбородка. – Вия, дорогая, найди санитарку и скажи ей, что здесь нужно прибрать.
Вия выглядела так, словно ее саму сейчас стошнит, но спокойно повернулась и направилась к двери. Через несколько минут в палате появились санитарки с ведрами и швабрами.
– Мам, пойдем домой? – Я все еще ощущал вкус рвоты во рту.
– Да, дорогой. – Мама забрала у Изабель полотенце и теперь тоже приводила меня в порядок.
– Мне так жаль, Лиза. – Изабель смочила еще одно полотенце в раковине и протерла им мое лицо.
С меня лил пот. Я повернулся, чтобы уйти, даже не дожидаясь, пока мама с Изабель меня дочистят. Но потом я случайно взглянул на маленького мальчика в кровати, который продолжал за мной наблюдать. Увидев большую красную дыру над его ртом, я разревелся.
Тогда мама обняла меня и потихоньку вывела за дверь. До лифта она практически тащила меня на себе. Я уткнулся лицом в ее куртку и рыдал.
Изабель и Вия вышли попрощаться.
– Простите, – сказала Изабель.
– Это вы простите, – одновременно бормотали друг другу извинения наши мамы. – Передай Ави, нам жаль, что не смогли остаться.
– Конечно, – сказала Изабель. Она опустилась на колени передо мной и вытерла мои слезы. – Ты в порядке, милый? Мне так жаль. Я знаю, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Я помотал головой.
– Это не из-за Ави, – еле-еле выдавил я.
У нее на глазах вдруг выступили слезы.
– Я знаю, – прошептала она. Потом обхватила мое лицо руками. – Ави так повезло с другом.
Приехал лифт, Изабель обняла меня и маму на прощание. Я видел, как Вия помахала мне, когда закрывались двери лифта. И хотя мне было только шесть, я помню, что очень жалел ее, ведь она не могла уйти с нами.
На улице мама усадила меня на скамейку, и мы долго сидели обнявшись. Она ничего не говорила. Просто целовала меня в макушку снова и снова.
Когда я наконец успокоился, я протянул ей эвока.
– Ты можешь вернуться и подарить ему?
– Ох, дорогой. Но Изабель отмоет лего, оно будет как новенькое, не волнуйся.
– Нет, другому мальчику, – ответил я.
Она секунду смотрела на меня в растерянности.
– Вия сказала, что он не говорит по-английски. Наверное, ему очень страшно в больнице.
Мама кивнула.
– Да, – прошептала она. – Наверное.
Она закрыла глаза и снова обняла меня. А потом отвела меня к стойке охраны, чтобы я ее там подождал, поднялась на лифте и минут через пять спустилась.
– Понравилась ему игрушка?
– Милый. – Мама ласково убирала волосы с моего лица. – Не то слово.
19:04
Когда мы добрались до маминой палаты, она смотрела телевизор, сидя в кресле-каталке. У нее был огромный гипс – от бедра до щиколотки.
– А вот и мой мальчик!
Она протянула ко мне руки, я подошел и обнял ее. И с облегчением увидел, что папа сказал правду – если не считать гипса и пары царапин на лице, мама выглядела совсем неплохо. Она была одета и готова к выходу.
– Как ты себя чувствуешь, Лиза? – Папа нагнулся и поцеловал маму в щеку.
– Гораздо лучше. – Она выключила телевизор и улыбнулась. – Поехали поскорее домой.
– Мы принесли тебе цветы. – Я протянул ей горшочек, который мы купили в магазине подарков внизу.
– Спасибо, милый! – Мама поцеловала меня. – Очень красивые.
Я посмотрел на ее гипс.
– Болит?
– Не особо…
– Мама очень храбрая, – сказал папа.
– Храбрая не храбрая, мне просто повезло.
– Нам всем повезло, – тихо добавил папа. Он взял маму за руку и сжал ее. Мы помолчали.
– Тебе не нужно оформлять никаких бумаг для выписки? – спросил папа.
– Все уже готово. Поедем домой.
Папа взялся за кресло-каталку.