— Грузите их на телегу и лодку, ближайшее время мы очень много времени проведём в море, — хмыкнул я, показывая солдатам заняться погрузкой. Наследник дома Контарини лишь проводил всё это недоумённым взглядом.
— На этом я здесь закончил сеньор Франческо, — я повернулся к компаньону, — завтра ещё зайдём к монахам и будем ожидать, что у всех получится. Думаю мне придётся переехать на время сюда, есть готовый свободный дом из строящихся?
— Найдём Витале, — кратко ответил он, — Бертуччи составит тебе компанию, чтобы тебе не пытались перечить.
Я перевёл взгляд на второго компаньона и тот покорно кивнул головой.
— Ну тогда ещё раз спасибо, сеньор Франческо, — поклонился я, — мы же отправляемся тестировать паруса.
— Завтра встречаемся здесь в это же время? — уточнил он.
— Да, всё верно.
***
Мы оба вымокли, устали, но до самого позднего вечера пробыли в море, возвращаясь в гавань Арсенала только чтобы сменить следующий комплект парусов. Рабочие безропотно всё делали, вот только по глазам Бертуччи я видел, что он не понимает смысла.
— Ладно, спрашивайте уже, — сжалился я над взрослым, когда мы причалили к его личной пристани, закончив на сегодня.
— Зачем? — задал он единственный вопрос.
— Потому что я не знаю характеристик парусов из различной ткани, — ответил я, — а поскольку нам понадобятся их для плавания целых два комплекта, не считая штормовых, я хочу быть твёрдо уверен в том, что выбор был сделан верно.
— Но все давно приняли льняные паруса, как стандарт! — по-прежнему не понимал он, — зачем тратить деньги на ещё что-то? Или ты и правда бы сделал себе шёлковые паруса?
— Ну, если бы они показали отличные характеристики, то почему нет? — я пожал плечами вызвав у него лишь тяжёлый вздох.
— Стоимость корабля тебя вообще, что ли не волнует?
— Бертуччи, именно поэтому я строю первый пробный корабль, проверяя все свои теории, — приоткрыл я часть тайны.
Его глаза полезли на лоб.
— Ты строишь пробный корабль, тратя огромные деньги?
Я спокойно кивнул в ответ.
— Нужно убедиться, что мои расчёты верны.
Он замотал головой.
— Ты безумен.
— А ты всегда можешь нас покинуть, — улыбнулся я, — пока ни в какие секреты ты не посвящён, выход пока для тебя свободен.
— А для дяди Франческо уже нет? — исподлобья спросил он, на что я конечно же не стал ничего отвечать на такие провокационные вопросы.
Глава 4
На следующий день, я отправил гонца к дому Бадоэр об отмене встречи в Арсенале, поскольку и сегодня был занят тестированием парусных комплектов, поскольку за вчера смогли проверить чуть больше половины. Последним был мной оставлен самый перспективный образец: хлопковые паруса, несколько суток вымачивающиеся во льняном масле, а затем тщательно высушенные.
Я внимательно смотрел, как мы идём по ветру, как они ведут себя и последним тестом вылил на них ведро воды, смотря как большая её часть оказалась у нас на ногах. Переведя взгляд на ошарашенное лицо Бертуччи, я сказал.
— Ну вот, похоже и нашли то, что нужно.
— Но, как? — тихо выдохнул он, оставляя румпель и бросаясь к мачте, чтобы потрогать на ощупь нынешний комплект.
— Ткань чем-то пропитана, — тут же сообразил он, — она более гладкая и маслянистая, чем у простого хлопка.
Я не стал ничего отвечать, лишь улыбнулся в ответ. Если бы он ещё знал, что сами мастера не знали в чём конкретно они вымачивали паруса, поскольку масло доставили мне из другого места, то думаю у наследника дома Контарини возникло бы ещё больше вопросов. Уж не говоря о том, что я искал выходы на русских купцов, поскольку мне нужен был берёзовый дёготь в огромных количествах.
— На сегодня всё сеньор Бертуччи, — я показал в сторону берега, — мне нужно будет проследить, что все мои вещи перенесли в домик рядом с мастерскими.
— Мои уже доставлены, — уведомил меня он, — только зайду предупрежу жену.
— Тогда завтра встречаемся уже там, — согласился я.
***
Вся огромная, неповоротливая и неэффективная из-за моих перестраховок конструкция большого производства, кряхтя, скрипя и постоянно ломаясь, медленно раскачиваясь, но всё же набирала обороты. Тому, кто ленился или сопротивлялся, тут же выписывали десять плетей, тот кто трудился и предлагал улучшения, получал денежные премии, и такой неоднократно опробованный мной приём снова сработал. Все мастера вскоре зареклись спорить с ребёнком, словам которого потакали оба сопровождавших его взрослых, которые не слушая ни слова из доводов уважаемых людей, лишь повторяли.
— Делайте, как он сказал.
Поэтому корабелы и остальные ремесленники, плевались, морщились, но делали, сами не веря в то, что их труд не утонет при первом же спуске на воду. И вера эта крепла день ото дня, когда из соседних цехов Арсенала, где собирали обычные, приличные корабли, не привезли огромные сосны. Разметив которые для распила, ребёнок показал куда и как их устанавливать в собирающийся корпус. Прикинув получавшуюся высоту мачт, все до одного мастера тут же, бросились к сеньору Франческо, убеждая его, что корабль перевернётся уже на стапелях, как только две громадины мачт будут установлены в корпус, да ещё потом на них будут наращены стеньги, и это не говоря уже про точащий из носа кусок бревна, непонятного предназначения. Тот тяжело вздохнул, и словно мантру произнёс привычное словосочетание.
— Делайте, как он сказал.
И так было во всём. Если бы не два взрослых, которые меня везде сопровождали отметая любые возражения деньгами или ударами плетей, этот проект я бы ни за что не потянул в одиночку. Мастера, цеха, да и все вокруг просто сопротивлялись, чтобы сделать что-то, отличное от их привычного мировоззрения. Кузнецы бунтовали, не понимая зачем делать латунные гвозди, если железные были им привычнее, парусинных дел мастера затягивали работу, не понимая зачем им нужно готовить столько верёвок и канатов, про корабелов я уже вообще молчу. Они видимо решили, что я демон во плоти, не зря отлучён от церкви лично Папой и поэтому просто скрипя зубами работали, периодически огребаясь за отклонения от графика или нарушение пропорций моих рисунков.
И если я думал, что это проблемы, то общение с упёртыми монахами, которые никак не могли понять, зачем мне нужны длинные и тонкие колокола, необычной конструкции, заставило меня изменить решение об этом. Теперь, чтобы эти твари не накосячили и не испортили мне формы под пушки, пришлось вместе с Бертуччи поселиться у них при церкви, следя за каждым этапом литья. Если вначале я хотел использовать бронзу, чтобы делать те пушки, которые мне нужны, то быстро понял, что и литейщики заняты заказами, сыплющимися им со всех производств и с медью проще будет работать, поскольку монахи запороли уже шесть форм подряд, чем привели меня в бешенство и только сеньор Франческо спас их от расправы, убедив их, что не стоит доводить заказчика до греха, иначе они все дружно повиснут на входе в свою же собственную церковь, причём рядом со своими семьями, а мы отправимся искать более послушных изготовителей колоколов.
Те, посмотрел на моё искажённое от ярости лицо, вняли предупреждению и дорогущую медь теперь лили в формы только после того, как неоднократно убеждались что их глиняно-соломенные формы полностью готовы. Я пытался перевести их на гипс, но потерпел неудачу, эти были совершенно не прошибаемы и я попросил сеньора Франческо подыскать более прогрессивных товарищей, перекупая их у монастырей за любые деньги. Он пообещал заняться, а пока я мучился с тем, что имелось. Причём эти ослиные головы, даже готовые изделия назвали специально, чтобы мне якобы было стыдно — «колокола Дандоло». Если бы они знали, как и для чего будут звучать эти «колокола» думаю по-другому бы заговорили, но пока я никого ни во что не посвящал более того, что каждому было необходимо.
Даже не понимающем компаньонам, смущённым моей новой просьбой сделать клич среди городских и деревенских жителей, чтобы те соскабливали белый налёт с выгребных куч, туалетов и привозили к нам в Арсенал, где я всё скупал до малейшей крупицы, я не говорил зачем мне это. Ошалевшие от халявных денег люди за пару недель забили все свободные склады, а сеньор Франческо с Бертуччи лишь разводили руками, не имея ответов на вопросы, которыми их мучали все знакомые — зачем они в таком количестве покупают говно? Остряки даже предлагали им каждодневные свежие поставки в любых количествах, но те лишь хмурились и переводили все стрелки на меня.
Одна была радость. Заслышав, что я набираю алхимиков, ко мне толпами потекли проходимцы и мошенники всех видов и возрастов, предлагающих за сущие гроши научить меня производить золото из свинца. Для этого им нужно было лишь лаборатория и золото, естественно для опытов. Из этой толпы я выбирал методом опросов и простейших химических опытов, самых толковых, которые хоть как-то приблизились к попыткам понимания сути вещей, остальных же стал вешать прямо на сваях пристани, обзаведясь за короткий срок небольшим собственным лесом висельников. Правда мама попросила их быстро снять, поскольку мертвецы пугали как слуг в доме, так и прибывающих гостей, но зато желающих попользоваться моей добротой на халяву, среди различного вида бродяг, резко поубавилось. Менестрели так те давно не приближались к нашему дворцу на полёт стрелы, после последнего знакомства со мной их братии. После похода Генриха VI, а конкретно взятия Палермо, музыкантов почему-то люто невзлюбили жители Сицилии и ближайших материковых городов, вешая и гоняя розгами почём зря. И эти балаболы теперь почему-то ополчились из-за этого на меня, тренькая гнусные стишки и сонаты про мою персону во всех тавернах и городах, но всё время держась от Венеции и дворца Дандоло в частности, как можно дальше.
Самое интересное было то, что церковь, привыкшая к моим многочисленным закидонам, даже не пыталась со мной поговорить, чем это таким интересным я тут занимаюсь. К маме единственное, что приходил епископ, который узнав, что я, несмотря на отлучение, каждый день молюсь и прошу Господа, чтобы меня допустили опять к службам, довольный ушёл к себе и больше не появлялся. Посланников от Папы также не было, поэтому я, несмотря на расстройства мамы по этому поводу, сам не предпринимал никаких попыток хоть как-то помириться со Святым престолом. В конце концов даже с императора, выплатившего штраф Папе, сняли экс-коммуникацию за сицилийский поход. Как рассказал отец, причиной примирения выступила Констанция, которая понесла ребёнка, и попросила мужа загладить свою вину перед Господом и его наместником на земле. Генрих, от таких новостей опешил, поскольку не думал, что при возрасте его жены такое возможно, поэтому сделал всё, как она просила. Так что на данный момент единственной пострадавшей стороной от зимних событий оставался только я, ну и наверно жители городов, которым не повезло попасть в мясорубку столкновения интересов. А поскольку Генрих VI при штурмах городов был не менее безжалостным к побеждённым, чем наёмники, которых временно возглавлял я, то горожане пострадали бы при любом раскладе, именно поэтому совесть меня и не мучала по ночам.