Тот в ужасе отшатнулся. Арсений шагнул и выхватил у него вилы, обернулся к Смарокову.
– Йыых! – вскрикнул Смароков, отступая, поворачиваясь и бросаясь назад, к дому, где у него оставлена была верная винтовка.
Арсений метнулся следом, замахиваясь вилами. Смароков глянул через плечо, споткнулся и упал, быстро перевернулся, и тут его и настигли вилы, все четыре длинных острых чуть загнутых зубца впились легко в живот и вошли в землю. Смароков выпучил синие глаза с такой силой, что они должны были лопнуть. Рот его разевался в беззвучном крике. Наконец он засипел, захрипел и вырыгнул кровь. Но сквозь кровь вырвался и сдавленный вопль. Тогда Арсений выдернул вилы и второй раз ударил уже в грудь, под зубцами захрустела грудная клетка, Смароков дернулся и тут же затих, плотно сомкнув глаза и окровавленные губы. Еще мгновенье Арсений стоял и смотрел на него, потом резко обернулся. Старик стоял истуканом с прилипшей к нижней губе дымящейся сигаретой. Арсений шагнул к нему, заставляя того отступить в хлев, внутри оглянулся, увидел на гвозде веревку, схватил ее и связал старика. Тот лишь покряхтывал. Арсений привязал его концом веревки к столбу. Подумал и сорвал с него шапку да и запихал в беззубый рот. Затем вырвал вилы из мертвого тела, взял за ноги и втащил труп в хлев, бросил возле старика, тот пучил глаза и побагровел, шерсть шапки, видно, перекрыла вовсе дыхание. И Арсений хотел выдернуть шапку, но вдруг передумал и просто стоял и ждал, смотрел, как из распухшего носа пузырятся сопли… Глаза старика лезли из орбит. И наконец он сник, затих. Арсений отступил, запнулся о распростертое тело, повернулся, шагнул наружу, захлопнул дверь и быстро пошел со двора, нагнулся, сорвал пук сухой травы и шел дальше, тщательно вытирая руки.
Открыл дверцу и сел в кабину.
– Недолго, – одобрил шофер. – Давай закурим твоих и поедем к мамке на обед.
Арсений молча протянул ему сигареты. Шофер взглянул на него и поперхнулся.
– Э-э, Алеша, ты чего?.. Жив друг-то?.. Или чего такое стряслось?
– Ничего, – с трудом проговорил Арсений.
Руки его тряслись. Скулы сводили судороги.
Шофер хотел еще что-то сказать, но, потянув носом, промолчал, завел мотор, прогрел и поехал. Арсений вдруг тоже почуял этот запах, уже знакомый ему, – запах смерти. Он смотрел широко открытыми глазами вперед.
Навстречу им катил мотоциклист в плаще и каске. Потом по обочине шла девчонка в лаптях, гнала тощую корову с поздней осенней пастьбы или на пастьбу. Арсений не мог ее вспомнить. Да и Касплю уже совсем не узнавал.
Полуторка выехала на главную дорогу.
– Ну куда? Где это Белодедово?
Арсений махнул рукой.
– По дороге?
Он кивнул, хотя поворот на Белодедово остался уже позади.
И полуторка поехала, подпрыгивая, скрипя бортами. Вился табачный дым и немного перешибал этот запах. На выезде у бетонной коробки их остановили уже другие часовые. С ними был офицер. Проверили документы, заглянули в кузов, и полуторка устремилась дальше.
Ехали уже полчаса.
Арсений наконец тоже закурил.
Шофер уже ни о чем не спрашивал. Арсений выкурил сигарету и сказал:
– Без обеда сегодня.
Шофер только посмотрел на него. Гнал полуторку дальше и дальше по дороге среди еловых мрачных стен. И конца и края не было этим лесным стенам, этому лабиринту, уводящему куда-то.
Ехали еще полчаса. И когда дорога пошла в низину, к какой-то небольшой речушке в рдяных осинках, Арсений попросил остановить.
– Да, пора отлить, – согласился шофер и затормозил у обочины и тоже вылез, обошел полуторку сзади, отвернулся к лесу.
Арсений достал из кузова мешок с веревками в виде лямок, надел его.
Шофер вернулся на свое место.
– Поезжай, Серега! – сказал Арсений. – Спасибо тебе!
– То есть… это ты чиво? – изумленно спросил шофер.
– Давай! Без меня дальше.
– Так ты… Уходишь? – догадался шофер.
– Пошли со мной, – предложил Арсений.
Круглолицый шофер глядел на Арсения будто видел впервые.
– Не! Уж извиняй! У меня жёнка на счету, дитё. Не могу. Не!..
И он замотал головой.
Арсений захлопнул дверцу. Полуторка еще стояла, мотор урчал. Тронулась и покатила по дороге дальше.
Арсений глянул направо и налево и сбежал с обочины, хотел просто идти, но не удержался и побежал дальше – к лесу, смотревшему на него смолистыми душистыми сизыми глазами и дышавшему навстречу чистотой.
Послесловие
Не клевало. Февральское солнце ярко светило, и снега, лед вокруг как будто плавились, грозя и вовсе растаять и унести с собой черные фигурки рыбаков, застывшие над лунками с короткими удочками.
Зима в этом году была добрая, и на Волге нарос хороший лед. Всю зиму Арсений Андреевич не выезжал на рыбалку, перебарывая всякие хвори, то грипп, то привязавшийся кашель, а потом зашкаливающее давление. Нинушка просто спрятала ключи от «Нивы», и все. Зятю Славке строго-настрого заказала возить его на реку. И Арсений Андреевич только и ловил рыбку вместе с внуком – на магнитную удочку маленьких цветных рыбок, морских звезд и черепах. Особенно нравилось внуку, когда дед с черно-седой головой вылавливал морских звезд, – ведь дед был звездочетом. Они уже не раз ходили с внуком в планетарий в конце улицы Мира, похожий на храм. Разглядывали карту звездного неба, смотрели и в телескоп на живые звезды. В фойе их встречал портрет Сталина из перламутра, яшмы и малахита – из уральских самоцветов, стыдливо замаскированный в хрущевские годы и вновь открытый в ельцинские времена… Вроде две оттепели, а результат разный. Деда там все знали, он несколько лет проработал лектором, после того как вышел в отставку. Дослужился до полковника, комдива на Курилах. Внук думал, что комдив – существо из восточных сказок. А Курилы он рисовал в виде большой черной курицы с трубкой. Это было смешно.
…Арсений Андреевич улыбнулся, вспомнив этот рисунок. В лунке снова плавала ледяная кашица и, вынув леску с наживкой, он принялся черпать ее специальным ковшиком с дырками.
Да, вот все устроилось ладно, думал он, озирая солнечную Волгу, уходящую к островкам. И хвори отступили, и погода установилась. Но одного его Нинушка не отпустила, только со Славкой. Да беда в том, что Славка не рыбак. И пока Арсений Андреевич сидит над лункой, зять ходит по селу Покровка, покупает что-нибудь. Или поехал куда-то еще, может, и в Волгоград. Хотя теща наказала ему бдительно следить за стариком.
Все хорошо, да вот ни одной поклевки.
Арсений Андреевич вздохнул. Оглянулся на соседей. Не хотелось ни к кому подходить, разговаривать. Ладно, надо набраться терпения. Рыбалка – это медитация, как говорит Анька. У нее все медитация – мытье посуды, чистка картошки, уборка дома. Но главная медитация, конечно, это сидение на коврике в позе лотоса. Она так может сидеть целый час и слушать рагу… или как это правильно, он всегда не то говорит. Ну, в общем, заунывную индийскую музыку.
Арсений Андреевич снова опустил наживку в лунку.
Ловись рыбка большая, не маленькая. Нинушка поджарит тебя на подсолнечном… то есть на оливковом масле. Новые времена – новое масло. Она вычитала, что оливковое полезно для сердца, и теперь у них все с этим маслом. Мол, итальянцы не знают проблем этих наших сердечно-сосудистых, потому что едят оливковое масло и рыбу. А вот последнее – верно. Это по сердцу старому рыбаку.
Солнце так сильно пригревало, что захотелось даже расстегнуть куртку и вообще снять шапку. И Арсений Андреевич так и сделал. Шапку сдвинул на затылок.
Посмотрел на реку, уходящую за поворот. Вдалеке курились дымы Райгорода. Правда, это вовсе и не город, а село. Названьице… Ну а еще дальше – Светлый Яр, тоже село. И это название всегда волнует. Хотя Светлый Яр совсем и не тот Светлояр. Тот Светлояр выше по течению Волги, на каком-то ее притоке в Нижегородской области. И не село, а озеро, в которое погрузился град Китеж с праведниками, сокрылся от монголо-татарского войска.
…Вот и сейчас при мыслях об этом Арсений Андреевич почувствовал прилив к сердцу.
Ну как же. Этот Китеж будто некий брат, да, побратим другого града, что стоял некогда еще выше по течению Волги, – а с Волги мысль переваливает, как ладья торговцев или варягов, на Западную Двину и дальше движется до смоленского Велижа, ниже до Суража, а оттуда по речке Каспле на речку Гобзу и – ко граду Вержавску, конечно. Тот град не потонул в двух своих озерах, а исчез, в земле и воздухе растворился. Наверное, и в водах отразился. Да никто не может поймать отражения…
Сколько лет собирался Арсений Андреевич на родину, да все как-то не получалось. То есть приезжать-то приезжал пару раз, пока жива была мама Фофочка, но до Вержавска так и не добрался. И на это лето он объявил дочке и зятю и Нинушке ультиматум: едем в Вержавск.
Название всех заинтриговало. Ну, Нинушка-то знала. А дети – нет. И он кое-что им поведал. Про лодочную экспедицию под началом Адмирала Евграфа Васильевича Изуметнова, где-то так и сгинувшего то ли в лагерях, то ли на войне. Про неудачную поездку туда на велосипедах. И про полет туда на «ишачке», про знакомство с зеленоглазой рыжей медсестрой отряда Лесничего, ставшей теперь светлой бабушкой, но все такой же рыжей и зеленоглазой… Ну, правда, глаза уже и не зеленые, повыцвели, и волосы, скорее, льняные…
Да, в Вержавск.
И теперь Арсений Андреевич ждал лета.
…И вдруг понял, что оно может и не наступить.
Это осознание пришло внезапно, прямо сейчас, здесь, на волжском льду над дышащей живой черной лункой. Оно коснулось прямо его сердца, и сердце судорожно сжалось и забилось сильнее, сильнее. Спину прошиб холодный пот. И все лицо стало мокрым.
Арсений Андреевич осторожно повел головой в сторону рюкзачка, где у него были припасы, снасти и аптечка, собранная Нинушкой. Аптечка. Надо было просто протянуть руку. Но он боялся пошевелить рукой. Сердце бешено колотилось. Нет, нет, говорил он себе, спокойно, спокойно. Чуть выждать.