– Я знала, что сегодня кто-то появится.
– Кто?
– Ты.
Но следом за Ильей в коридоре возник какой-то офицер, а за ним – Пален. Пален Хупель в мышиной шинели с погонами, в фуражке, поблескивающий стеклами новеньких очков в тонкой бронзовой оправе. Сомнений не было: голубые глаза навыкате, тяжелая челюсть, ослепительная улыбка.
– Добрый день, фрау… – тут он замешкался, но Илья быстро подсказал ему и он продолжил: – Пелагия и фройляйн Анна.
– Па… Павел… – проговорила мама. – Вы живой?
– Живой зондерфюрер, как видите, – ответил Пален. – Не сгорел. Или возродился из пепла. Как птица… сирин, Илья?
– Феникс, – подсказал Илья.
– Но это же… не древнерусская птица?
– Да, но обрусевшая, – ответил Илья.
– А это еще одна птица, но важная, – с улыбкой проговорил Пален, оборачиваясь ко второму офицеру. – Штурмбаннфюрер Харри Фурман.
Харри Фурман был высоким толстяком с серебряными висками, носом картошкой и светлыми ясными глазами. Он свысока глядел на Пелагию и Анну.
– Но сейчас его интересуют не древности, а поступивший к вам на днях обер-лейтенант Дитер Мёллер, – продолжал Пален.
– Офицерик без стопы? – тут же спросила мама.
– Отрезали? – спросил Пален.
– Да. Там были одни ошметки.
Пален перевел крупному офицеру. Тот нахмурился и что-то бросил.
– Ведите нас к нему, – сказал Пален.
И они прошли в палату, где лежали немцы и среди них худенький смуглый обер-лейтенант с отрезанной левой стопой. Как выяснилось, он был племянником этого большого штурмбаннфюрера Харри Фурмана. Вся палата затихла, глядя на вошедшего офицера, обращавшегося с нарочитой бодростью к небритому раненому с запавшими глазами. Уже по лицу раненого пробегали судорожные улыбки…
Илья взял за локоть Анну и увлек за собой.
47
Они вышли из больничного корпуса и направились к беседке в голом саду. Аня накинула пальто, повязала платок. День был ветреный, холодный, хотя солнце, вырвавшееся утром и разбившееся в озере на тысячи лучей и бликов, так и блистало в чистом ноябрьском небе.
Илья достал сигареты и прикурил, повернувшись спиной к ветру. Это были какие-то немецкие сигареты.
– Ты же не куришь? – проговорила Анна.
Он повернулся к ней, жадно сверкая солнечными стеклами очков.
– Аня… ну рассказывай, как вы тут, что?
– А ты? Откуда ты? Почему с ними?..
– Нет, сначала ты.
Анна молчала, не зная, с чего начать… Потом заговорила – и начала рассказывать торопливо все, перескакивая с одного на другое, иногда сбиваясь и путаясь. Илья слушал ее, мрачнея, снова закуривая.
– А я знала, что ты появишься.
– Откуда?
– Нашла вчера книжку одну… Помнишь, ты поминал «Лимонарь»?
Илья смотрел на нее, соображая…
– Ну когда за солью ездил? Помнишь?
Он кивнул.
– Это седьмой век, старцы живут в пещерах всяких.
Илья ошарашенно смотрел на нее, поправлял очки.
– «Духовный луг», – продолжала Анна.
– Луг?..
– Ну там, где мы остановились на этой речке… Гобзе!
– Погоди… Да там же был лес?
– Да не там.
– А где?
– В Палестине!.. Или в Египте. Ну где странствовали эти два монаха.
– Какие монахи?
Теряя терпение, Анна ему объясняла. Наконец он уразумел.
– «Лимонарь»?
– Лимонарь – это просто луг.
Илья закивал.
– Ага, там за рекой и были луга, их еще солнце так красиво освещало… А соли-то и не привез.
– В книжке этой есть и про соль. Последняя глава.
И она пересказала ее суть.
– А этот монах и прав, так и есть. Женщина – соль этой жизни, – согласился Илья.
Анна пытливо смотрела на него сбоку, оправляя надуваемые ветром волосы.
– Кстати, соль сейчас на вес золота, как говорится. На соль все можно обменять: картошку, хлеб, молоко, водку, табак… Ее в распоряжении управы много оказалось, бургомистр ею, солью, и зарплаты выдает.
– Миншагин? – спросила она.
– Меньшагин.
– А кто он такой?
– Бывший адвокат. Я о нем слышал и раньше еще. До войны. Он умудрялся вырывать из застенков безвинно приговоренных к расстрелам. Был процесс землеустроителей, потом животноводов… Он ездил в Москву, подавал прошения, или как это у них там называлось? И всех вырвал. Знаешь, как я с ним познакомился? Он, оказывается, прятался со своими близкими и друзьями по соседству, в стене, в нише. А мы в Поздняковой башне. Но столкнулись не там, а в лагере в Тихвинке. Меня ночью арестовали у башни, а утром туда отконвоировали. А его взяли где-то в городе с другими. Это совхоз «Тихвинка», ну раньше был. На юг, по Рославльскому шоссе. В хлев загнали. Там мы и познакомились. А в соседнем хлеву сидели наши военные. – Он глубоко затянулся, роняя пепел на куртку.
Анна машинально отряхнула с его куртки пепел.
– Но, подожди, ты так и не объяснила, почему к вам в дом поселили чужих? – спросил Илья.
Анна вздохнула и хотела продолжать, но тут из больницы вышел Пален, он сразу увидел их и поманил Илью. Тот встал и направился к больничному корпусу. Анна смотрела на них. Они о чем-то переговорили, и Илья вернулся в беседку.
– Аня, у нас, оказывается, вообще нет времени. Харри Фурман хочет забрать племянника в Смоленск, в госпиталь. И он… просит тебя сопровождать раненого. Вдруг ему понадобится срочная помощь.
Анна растерянно глядела на него.
– Почему меня? Есть же медбрат Антон.
– Русский?
– Нет, Баумгартнер. Антон Баумгартнер.
Илья смотрел в землю.
– Ну-у… – Он поднял глаза и глянул на нее в упор. – Это я предложил.
– Зачем?
– Поговорим! – с жаром ответил он.
– А… как же потом?
– Он снова предоставит автомобиль. Буквально завтра ты вернешься.
– Но… Слушай, Илья, нас преследует Лёвка.
– Какой Лёвка? – спросил он, поправляя очки.
– Смароков!
– Князь Серебряный?! Он здесь? Как?..
И Анна ему рассказала об ультиматуме Смарокова. Илья помрачнел еще сильнее.
– Где его найти?
– Ах, Илья, это ни к чему, конечно. Ты что, собираешься с ним подраться? – Она покачала головой. – Опомнись. Он в полиции, говорю же тебе. И всегда с ружьем. Если уж воздействовать на него, то… пожалуй, через Палена, например, а? Кем он служит?
– Хупель? Он зондерфюрер.
– Фюрер? – удивленно переспросила Анна.
– Да это… ну буквально, фюрер-специалист. Такой чиновник в погонах. Он вообще-то преподаватель. А здесь зондерфюрер-Ка. То есть капитан. Капитан из штаба рейхсляйтера Розенберга.
– А что за штаб?
– А это… в общем, они занимаются книгами, собирают различные сведения о России, ведают музеями.
Аня расширила глаза.
– И ты у них?
– Нет, нет! Я в своем музее и остался. При горуправе. Меньшагин меня пригласил, он первым уехал из Тихвинки, а потом и меня вытащил. Отдел культуры возглавил Мушкетов. Ты же была на его выставке?
Анна наморщила лоб.
– Ну исторические картины, стена, башни… Наполеон…
– Ах, как он выезжает зимой из Смоленска?! – вспомнила Анна. – Все мрачное такое, ворона следом за ним летит? Отступление?
Илья кивнул.
– Базилевский, ты его знаешь? – продолжал Илья. – Ну директор обсерватории, профессор. Он преподавал астрономию, физику в институте. Такой лысоватый, с усиками щепоткой?
Анна отрицательно покачала головой.
– Короче, он вице-бургомистр, то бишь зам Меньшагина… Ладно, подожди… – Он потер лоб. – Придумаем. Вот Фурман – да, офицер абвера.
– Мм?
– Контрразведка ихняя… Дочь Фурмана училась у Палена, так тут переплелось удачно… Но слушай, Ань, мне надо успеть к моим старикам, я же их тоже с тех пор не видел. Как они?.. Я сбегаю пока, а там придумаем.
И они пошли к корпусу, у входа Илья свернул и направился было к дороге. Но тут вышел Пален и окликнул его:
– Илья?
– К родителям повидаться, – ответил он, – я быстро.
– Возьмите автомобиль.
Илья замешкался.
– Я бы с ними тоже познакомился, если вы не против, – проговорил Пален.
Илья ответил, что времени совсем нет, он на минуту.
– Да нет, постойте, Илья, – проговорил Пален. – Корнелиус Ланг уже отговорил Фурмана везти племянника, по крайней мере, сейчас. Рана может открыться, риск ни к чему. И здесь за ним хороший уход. С такой медсестрой. – Он кивнул на Анну.
Илья собирался с мыслями.
– Так когда мы поедем назад? – спросил он.
Пален посмотрел на часы.
– Штурмбаннфюрер настаивал на четырнадцати, сразу после обеда, но мне удалось выговорить еще час, чтобы осмотреть церковь и ее архив.
– Сомневаюсь, что вы успеете.
– Возможно, удастся выговорить еще час, либер Илья. Я бы хотел приступить прямо сейчас. Давайте съездим в церковь, а потом к вашим родителям.
– Нет, герр Хупель, вы поезжайте к церкви, а я все же побегу к родителям.
– Ну хорошо! Садитесь, сначала вас отвезем, а потом уже поеду сам, – настойчиво повторил Пален.
И Илье ничего не оставалось, как согласиться.
Анна вернулась в больницу. Тут же к ней подошла мама Пелагия, спросила, тревожно заглядывая в лицо, что сказал Илья. Анна устало пожала плечами.
– Анечка, вы или я на уколы? – крикнул издали фельдшер.
– Станислав Маркелыч, пожалуйста, мне сейчас трудно, – ответила Анна.
– Хорошо-с.
– Надо, наверное, обед какой-то приготовить для них, – сказала мама.
Анна вздохнула.
– Перестань, мама. Они сами о себе позаботятся.
Но фельдшер настоял, чтобы Пелагия пошла к нему и приготовила обед для гостей. И она отправилась в его дом. Вскоре в больницу вернулся пешком понурый Илья.
– Что случилось, Илья? – спросила Анна.
– Отец не захотел разговаривать… Мать в слезы… – Он взглянул на Анну. – Что я мог сделать?
– С отцом? – переспросила Анна.
Илья поморщился.
– Нет. С музеем, например.
Анна глядела на него удивленно.
– С музеем?
– Ну да. Бросить все и, как прочие, драпать?
Анна смутилась.
– Илья… я не знаю… А его не эвакуировали?