Лев Ленчик
По краю игры
Избранные стихи и
переводы
Нью-Йорк
2000
ОТ АВТОРА
Автор глубоко признателен своему другу и поэту Александру Фрейману за неоценимую помощь в отборе стихотворений и составлении этой книги.
LEV LENCHIK
ON THE EDGE OF PLAY
Selected poems and translations
ЛЕВ ЛЕНЧИК
ПО КРАЮ ИГРЫ
Избранные стихи и переводы
ИЗДАТЕЛЬСТВО
СЛОВО-WORD
PUBLISHER:
SLOVO-WORD
Publishing House
139 East 33rd Street #9M
New York, NY 10016
Tel: (212) 686-0199
U.S.A.
Library of Congress Cataloging Number: 00 135075
ISBN: 1-930308-16-7
По краю игры
СОДЕРЖАНИЕ
Природы мастерская
Рождение танца
Домик, взятый напрокат
Снимки памяти
Еврейская тема
Эха звон
Скажите Каину…
Парад закончился
По краю игры
В капкане равновесия (Венок сонетов)
Х.-Н. Бялик (Перевод с иврита)
Средневековые анонимы (Перевод с английского)
Природы мастерская
* * *
Искусна так природы мастерская,
кого и что угодно может сделать -
и делает, то радостью сверкая,
то гневом проливаясь без предела.
Не требует труда ее работа,
усталость ей, как будто, не знакома -
играючись, зверей и насекомых,
и нас творит без ропота и пота.
В ней знание пропорции и меры,
а может, лишь случайные химеры -
я не о том, а просто - что ни разу
в ней ничего не сшито по заказу.
А нам же почему-то все не спится,
и то не так, и это не годится,
и птицей лучше было бы родиться,
да хобот, что ни делай, - не крыло.
Такая уж природы мастерская,
крылом - дерзка, а хоботом - смешная,
но в том, что мы все это понимаем,
нам, как ни как, а все же повезло.
* * *
Проснулся - солнце. Честь такая!
Губастый день, как Пастернак,
вставал, славянясь и сверкая -
судьбы моей лукавый знак.
Высокий строй славянской речи
разил и слух, и разум мой,
и снег садился мне на плечи,
объяв их нежной бахромой.
Такая честь, судьба такая,
такая светлая зима!
А я молчал, не умолкая,
боясь совсем сойти с ума.
* * *
И рисовать - не нарисуешь,
и передать - не передашь,
как по ветвям сползают струи
дождя, и пестрая гуашь
трепещет, силы набирая,
чтоб устоять в осенней мгле,
еще держась, уже сгорая
и отдых близкий предвкушая
на остывающей земле.
Мгновенье то или поверье,
метабиоз, метаболизм -
что в имени тому преддверью
печальных дней? Лишь символизм
родства и прихоти сердечной,
еще живой, уже беспечной,
способен в этой теме вечной
случайно нечто приоткрыть
и старость в младость претворить.
* * *
Океан - не вода, а такое же,
только очень большое на вид,
неуемной души бестолковище,
заключенное в каменный скит.
И бушует, и дышит неистово,
и про отдых забыв, и про сон,
чудо жизни и силы немыслимой -
а на вечный острог обречен.
Сверхдитя или ультрачудовище,
а все та же небесная клеть,
те же скука, печаль и позорище -
только знать, что цепями греметь
И травить свою душу фантазией,
миражами свободы шальной,
и со скалами споры завязывать,
побивая их звонкой волной.
Ну на что тебе спесь окаянная,
океан мой, дружище, беда?
Берега наши - цепи гуманные,
никуда нам от них. Никуда!
* * *
Отведав пламени вулкана,
живу, забросив все дела,
в стране зеленых великанов,
взметнувших кроны и тела.
Большие чуткие устройства,
сплетенье душ и рук, и ног,
в них даже удаль беспокойства -
всего лишь жест, поклон, кивок.
Под сенью их, под тихим ветром,
прильнувши к ним одной щекой,
качаюсь мерно, словно ветка,
в купели младости земной.
Ничем от них не отличаясь,
не чая радостей иных,
я их тревоги и печали
переношу в стихи за них,
Чтоб как-нибудь, когда в мерцанье
замкнется чисел череда,
войти в разлив их вен и ткани
и слиться с ними навсегда.
* * *
Не дерево - тоска по лету
в стволе горбатом и нагом,
сверля свинец, тянулась к свету,
как будто ведала о том,
что где-то там, за толщью мрака,
сокрыто чудо вещества,
что возрождает жизнь из праха
со щедрой силой волшебства
и вводит нас в соблазн потешный
на то же чудо уповать,
как будто можно ад кромешный
унять - и деревом не стать.
* * *
Снега еще не начинались,
дожди закончились уже,
безмолвной азбукой печали
стояли дни – в карандаше.
И то ли небо стало ниже,
и то ли тише стал простор –
но разрослась тоска по ближним,
но сократился кругозор.
Приопустилась мысль и проще
сходилась с вестью о былом,
и глаз задерживался дольше
на неприметном и простом.
Природа ли остановилась,
остановилась ли душа –
но все предельно оголилось,
осиротелостью дыша.
Как будто сбросив неизбежность,
вне красок, криков и затей,
мир обретал вторую нежность
в незащищенности своей.
И неделимая на мненья,
в щемящей скудости холста
струилась светлым отрешеньем
ненаносная красота.
* * *
Все чаще наплывают дни,
когда блаженно или тихо
живет душа, не зная лиха
и всей лихой его родни.
И мысль молчит, и мы одни,
и не гоняешься за смыслом,
и кисть Шагала или Листа
так близко - руку протяни.
В оконной раме - белый дом,
пред ним слониха со слоном
и дети: девочка и мальчик.
С открытой крышкой патефон
охотно в хобот заключен,
и снег на всем - зимы подрядчик.
* * *
Клетки делятся, клетки стареют,
отмирают и снова растут,
вырастают в людей и деревья
без излишних потех и потуг.
Все по кругу бежит колесница
разнородных начал и концов,
в ней трясутся различные лица -
удаль клеток под звон бубенцов.
И в ее непреложном круженье
есть иллюзия той прямоты,
где дороги и цели движенья
выбираешь, как будто бы, ты.
Но не вяжется так или этак,
скорость, что ли, не та или цель -
это вольное воинство клеток
сочленилось не в иву, а в ель.
Так прими это таинство пляски,
эту темную силу глубин,
видишь: снег порошит над коляской,
и - совсем ты уже не один.
* * *
То спешим вовсю куда-то,
то вовсю чего-то ждем,
наполняясь многократно
веком, ветром и дождем.
Но и в солнечном распахе
(у порога ль, у черты) -
та же в нас томится плаха
ожиданья и мечты.
Скоро будет, скоро станет,
скоро все пойдет на лад,
скоро крест твоих метаний
обратится в чистый клад.
За желанием - желанье
(не убавить, не изжить) -
нет еще ему названья,
а оно уже бежит.
А оно уже на гребне
голышом, стрелой, дугой -
то ли чудо, то ли бредни,
то ли жизнь ни в зуб ногой.
* * *
Дождь идет косой и крепкий
с молодой весенней прытью,
голый торс усохшей ветки
прошивая тонкой нитью.
Первый ковш весенней влаги
проливается на землю,
рады злаки-бедолаги
незадачливому зелью.
Все по графику в природе,
вне обид, локтей и плачей.
Я, как будто, - в том же роде,
а весною не охвачен.
* * *
Природа тот же Рим...
(О. Мандельштам)
Природа - тот же Рим забав и передряг,
величье диктатур и хилость демократий,
где волк волчице друг, а кобылице враг
и жизнь одна другой своею жизнью платит.
Мы принимаем в ней и деспотию зим,
и самодурство гроз, и самовластье ночи…
Чего же так шуметь и ненавидеть Рим,
когда он тех же свойств и тех же полномочий?
* * *
Замшелый пенек или ветка сирени -
подарок великий. Ты с ними, и к ним
тебя еще тянет, как тянет к измене
того, кто тоской молодою гоним.
Еще тебя тянет к дымку сигареты,
что вязью причудливой вьется у глаз,
к приметам зимы, что на отдыхе где-то,
и, может, заглянет к тебе еще раз.
Не много не мало, а блюдце и чашка
еще благосклонны к тебе по утрам,
еще тебе чарку да чаю с ромашкой
не тяжко к губам подносить, как бальзам.
Соседская кошка по имени Машка
пригрелась охотно в чертоге твоем,
с повадкой тигрицы, с душой нараспашку,
на днях породнилась с бродячим котом.
И ждать нам веселья. Котятами вскоре
наполнится жизнь на обрыве крутом,
и ветер, что вечно с деревьями спорит,
поймет, наконец, что все дело не в том.
Рождение танца
З. Ф.
Глазами газели
глядели два белых крыла,
два спелых румянца
играли на нежных ланитах -
зима то, конечно,
фантазии жар намела
и неба свинец,
как крупу,
пропустила сквозь сито.
Зима и пасьянс,
и метафоры смутный наплыв,
едва различимые звуки
свечи и сознанья -
то ветер, конечно,
который и смел, и пуглив,
скользнул и оставил
на струнах
одно колебанье.
И вышел мотив,
как щенок из мохнатого сна,