Санкт-Петербург
Паганини (полгода назад)
Тренировок в честь переезда на новую квартиру никто не отменял… Поэтому пришлось и тренироваться, и до глубокой ночи распаковывать коробки. Конечно, мама старалась все делать сама, но нельзя же оставаться в стороне! Тем более что хлопоты были приятные, что ни говори.
Сегодняшнее утро обещало быть просто чудесным! Во-первых, они почти обустроились, а во-вторых… Во-вторых бывает очень редко, но сегодня… Сегодня — выходной! Она, конечно, сбегает в зал, растянется у станка, но больше ничего делать не будет. Вернется мама с работы, и они погуляют. Еще надо послушать музыку — для новой программы пока так ничего и не выбрали. Можно посмотреть телевизор. Он, правда, шипит, но ничего. Скоро она выиграет, и они купят с мамой новый — самый большой! Жидкокристаллический. Но главное — она будет спать! Столько, сколько захочет. Особенно если этот вой за стенкой все-таки прекратится…
Лера посмотрела на часы — десять. Звуки то поднимались вверх, то опускались вниз. И так уже минут сорок, наверное. Нет… Нет, нет, нет! У нее выходной! Единственный! Мама, которая всегда сдерживала ее взрывной характер, ушла на работу. Так что вздыхать и причитать: «Ну что ты, доченька… Ну как же так… Лерочка, ну неудобно же, — потерпи, это неприлично», — было некому.
«Ну все, Паганини, — тебе конец!» Девочка натянула шорты, майку, и выскочила на лестничную площадку — злая и растрепанная. Кто-то выходил курить — в банке на подоконнике еще дымились окурки.
— Фу! Гадость какая….
Настроение совсем испортилось. Хотелось набрать в легкие побольше воздуха, чтобы на одном дыхании выдать все, что она думает о гаммах по утрам, но вместо этого пришлось зажать нос и постараться не дышать вовсе.
— Черт! — рука потянулась к звонку и… застыла.
Сначала нудные гаммы прекратились. Что-то зашуршало, а потом… Потом запела скрипка. В эту мелодию невозможно было не влюбиться сразу и навсегда. Девочка слушала и понимала, что не сможет ее забыть. Внутри защемило, в носу защипало. Она плакала. Только что она собиралась объяснить Паганини, что у нее выходной, а теперь стояла на лестничной прокуренной площадке с занесенной над кнопкой звонка рукой и даже не вытирала слез.
Мир исчез. Перед глазами, насколько хватает глаз — белый лед. Звуки льются, и в такт этой волшебной музыке она летит и кружится…
Это она! Музыка для произвольной программы!
Лера решила, что достанет фонограмму, даже если придется стоять перед Паганини на коленях. Ну или дать по морде — это уж как получится…
За дверью уже минуты три как было тихо. Слезы высохли, вместо них пришла решимость и жажда деятельности. Девушка позвонила.
Наверное, юная спортсменка не рассчитала сил, и кнопка… заела! Мерзкий звонок орал, а кнопка обратно не отжималась.
— Кто там? Кто там?
Лера не могла ответить, потому что не слышала.
Наконец дверь на цепочке приоткрылась. Девочки уставились друг на друга.
«Паганини» была чуть пониже ростом. Худенькая. В огромных очках и двумя заплетенными косами до самого пояса, она казалась намного младше своей ровесницы. Юная спортсменка стригла непослушные чуть вьющиеся волосы по плечи и стягивала их в хвост жесткой резинкой — чтобы не мешали тренироваться.
Девочка со скрипкой исчезла, так и оставив дверь приоткрытой. Вернулась скрипачка уже с отверткой. Ловким, явно отработанным движением поддела звонок. Наступила тишина. Стало как-то… очень тихо. В ушах, правда, еще звенело.
— Вы извините… Он у нас заедает. Мы с бабушкой стучим, а больше к нам никто и не ходит…
— Ясно.
Паганини выглядела настолько трогательно и безобидно, что спортсменка растерялась. Она привыкла… С волками жить — по-волчьи выть. Никто тебя не любит, особенно, когда ты успешна. Надо выживать. Отстаивать свое место под солнцем. Осознавать, что в лицо тебе мило улыбаются, а за глаза ненавидят. Радуются твоим провалам. А тут…
— Простите… А..?
— Ну да. Чего я приперлась?
— Ннет… То есть… — огромные глаза внимательно посмотрели на Леру.
Секунду девочка думала, потом решительно распахнула дверь своей квартиры:
— Проходите, пожалуйста!
В коридоре было темно, пахло чем-то старым и забытым. Паркет тихонько скрипнул.
— У нас… Лампочка перегорела. Вы извините…
— Слушай… Сколько тебе лет и как тебя зовут?
— Мирра. Мне семнадцать.
— Отлично. Я — Лера. Давай уже познакомимся и кончай мне выкать! Не закрывай дверь, я сейчас приду, ок?
— А….?
Лера вернулась с лампочкой и лестницей. Свет зажегся, заставив хозяйку квартиры беспомощно щуриться за толстыми стеклами очков. Да… Видимо, они с бабушкой привыкли тут к темноте. Совершенно не приспособленные к жизни люди! Зато… как она играет!
— Ой… Спасибо вам огромное. А лампочку мы отдадим…
— Забей! Мы ж только что переехали — купили про запас. Я, кстати, захватила не одну на всякий случай. Показывай, где еще поменять?
— В ванной…. Но мне неудобно…
— Неудобно спать на потолке — одеяло падает! И жить в потемках тоже неудобно. Если я тут у вас навернусь и ногу сломаю — мне конец.
— Ну почему же…
— Потому что чемпионат Европы на носу, — а туда еще отобраться надо… Включай!
— Ой! Спасибо! Спасибо, Лера… А… вы… То есть… ты..?
— Я хотела спросить про музыку. Это ты сейчас играла на скрипке?
— Я — девочка сняла свои огромные очки, потерла переносицу, снова водрузила этот кошмар на свое маленькое личико.
И почему она не пользуется линзами? Или хотя бы оправу не подберет. Ну, поизящнее, что ли. Вдруг Мирра как будто чего-то испугалась, побледнела, и быстро заговорила:
— Ой… Я наверное вам помешала?! Простите… Просто эта квартира раньше пустовала, и…
— Не переживай, все в порядке. Тебе же все равно заниматься надо! А я обычно встаю рано. Лучше расскажи — что это за музыка и где ее скачать?
— Это… Это малоизвестный композитор, Мирр Тимаш. Элегия называется «Хрустальный шар».
— Мирр… Родственник что ли?
— Да нет. Просто совпадение. Понимаете, эту мелодию нигде нельзя найти. Мой педагог по специальности дал мне ноты из архивов консерватории, и мы выучили с ним эту вещь для конкурса. А в записях ее нет. Только в нотных архивах…
Глава 2
Санкт-Петербург
Консерватория (полгода назад)
Был чудный майский вечер — солнце, голубое небо. Лера продела обе руки в лямки рюкзака и повязала олимпийку вокруг бедер. Огромное серое здание давило своей мощью. Где-то в недрах этого монстра учится Миррка. Вдруг стало страшно. Она ж маленькая, худенькая… И вообще… Не от мира сего. Мирра не от мира сего. Эта жуткая Консерватория, наверное, поглотила ее целиком. Не жуя. Музыкальный питон.
Они сидели втроем в преподавательской. Сегодня был выходной, но отовсюду то и дело доносились разные музыкальные звуки. Мирра хозяйничала, разливала чай, виновато открывая упаковку зефира в шоколаде. Лере, конечно, нельзя. Но она и так еле уговорила Станислава Адамовича встретиться с фигуристкой. Так как же чай совсем без всего…
— Ну, рассказывайте, юная леди, что привело вас ко мне? — Станислав Адамович улыбался светлой, открытой улыбкой Деда Мороза, поглаживая серебристую бороду.
Его любимые круглые очки, под которыми в голубых глазах сверкали таинственные искорки, дополняли образ. Вылитый Дед Мороз!
Вот только Мирра очень хорошо знала своего учителя… Он был недоволен. Более того, он был зол! А виду не показывал, потому как слишком хорошо воспитан. Мирра знала, почему маэстро злится, хотя ей он не сказал ни слова. Она нарушила тайну. Практически уничтожила магию, которой с ней поделились. Впустила в их мир чужака…
Оставалось лишь надеяться, что Станислав Адамович поймет. Обязательно поймет, когда узнает, какая Лера. Ах, видел бы он ее на льду! Они подружатся, Мирра в этом не сомневалась. Маэстро, которого она боготворила и Лера. Ее… подруга. Подружка. Друг…
Слово перекатывалось на языке зефиром в шоколаде. Как же она мечтала, что у нее, наконец, появится кто-то, с кем можно делить горе и радость, слушать музыку, пить чай, гулять… Они так похожи — Лера все время катается, Мирра все время играет. Обе практически не учат обычную школьную программу, обе себе уже не принадлежат. Их путь определен. Но теперь, когда они вместе — это не так страшно!
— Станислав Адамович, я хочу, чтобы на студии записали скрипку для моего проката. Федерация оплатит расходы, если музыку утвердят. Сначала ее надо показать Роберту Вахтанговичу, моему тренеру. Можно Мирра сыграет, а я запишу?
Мирра за спиной старого скрипача покрутила пальцем у виска и закрыла лицо ладонями… Вот Лерка всегда так! Ну как можно было взять все и выпалить одним махом! Надо было как-то… По-другому.
— Мирра рассказывала. Вы — юная фигуристка. Уж простите, красавица, — не поклонник. В молодости больше интересовался музыкой. А теперь, боюсь, — поздно начинать.
Мирра делала подруге отчаянные знаки. И все они означали одно — «Заткнись, ради всего святого!» Лера пожала плечами, дав понять, что передает пальму первенства в общении с маэстро его ученице.
— Станислав Адамович… А вы никогда не видели, как тренируются настоящие фигуристы?
— Не довелось.
— А хотите посмотреть? Давайте вместе сходим?
— Послушайте, девочки… — старик снял очки и стал протирать их платком.
Когда Станислав Адамович доставал из кармана пиджака этот огромный клетчатый платок и начинал тереть свои очки так, будто хотел проделать в линзах дырку, — это был очень, очень плохой знак…
— Идти на тренировку не обязательно — у меня есть записи. Я сейчас покажу последний прокат, — и Войсковицкая вытащила из рюкзака старенький ноутбук.
Миррка сколько угодно может гримасничать за спиной своего обожаемого маэстро! Такими темпами она вообще ничего не успеет. Она должна добиться записи «Хрустального шара», потому что она будет, будет катать под эту музыку! И не важно, как долго ей придется уговаривать этого Деда Мороза.