Девушка уронила голову на плечо старика, и за одно лишь выражение его лица в этот момент Жюстен был готов его убить. Затем старик, бесцеремонно касаясь бело-атласных плеч, поставил девушку на ноги, и она пошла к выходу неверными шагами, опираясь на его согнутую руку. Заговорщики за столом проводили их взглядами и обменялись несколькими словами, смысл которых был ясен без всякой расшифровки.
Вжавшись в глубину ниши, Жюстен ждал, пока они допили вино, погасили свечи и убрали мебель в какой-то подвал. За эти минуты он четко определил для себя задание, неизмеримо более высокое и первостепенное, нежели то, что дал ему граф.
В двух словах: спасти её.
* * *
Эмили встряхнула головой и сощурилась - алое заходящее солнце нестерпимо резало глаза. Если бы его хоть чуть-чуть заслоняли ветви деревьев, которые всегда нависали над верандой... и вообще, что-то не так.
"К шести часам мне нужно в библиотеку."
Она обрадовалась этой ясной, четко сформулированной мысли. Все остальное словно растворялось в тумане и рождало зыбкое, непривычное чувство неуверенности. И это солнце... солнце на закате не бывает таким ярким.
- Как вам спалось, дорогая Эмили?
Она резко обернулась и встретилась взглядом с дядей - он сидел близко, чересчур близко, и казался каким-то ирреально-плоским. Что он сказал? Ах да... но ведь это неправда. Она не спала, да, не спала ни минуты. Даже тогда, когда они ехали в карете, и за окном мелькали полосатые столбы - а когда это было? Пять, десять минут назад? А почему уже заходит солнце?! Ведь к шести часам...
- Который час? - отрывисто спросила Эмили.
Дядя улыбнулся тонкими, бескровными губами.
- Около девяти. Пожалуй, вам нужно снова лечь спать, Эмили, вы устали.
Он встал, откланялся, двигаясь как-то замедленно, словно под водой, и скрылся за кружевной занавеской. Он лгал, она не спала. Если бы она спала, все было бы проще, значительно проще, поддавалось бы логическому объяснению.
Эмили поднесла пальцы к вискам. Надо взять себя в руки, надо сосредоточиться. Значит, они с дядей ехали в карете... Нет, надо начать с самого начала, хотя бы с утра. Она готовила доклад дли диспута по астрономии. Пришел дядя, предложил ей пойти с ним на прогулку, и она согласилась... боже, зачем она согласилась? Они были в соборе с полуразрушенными статуями и полуразрушенными людьми за столом, она пила густое красное вино... а потом они уже ехали в карете. Но она не спала, это абсолютно точно.
И вдруг в её памяти всплыла фраза. Длинная, совершенно бессмысленная фраза, густо пересыпанная псевдонаучными латинскими терминами.
И Эмили все вспомнила. Вплоть до формы парика каждого из заговорщиков, вплоть до поворота головы и движения глаз. И каждое слово их зашифрованного совещания. И свои собственные нелепо-дерзкие слова - как она могла сказать такое?!
И ещё одно осталось непонятным. Они с дядей шли в собор пешком, она наслаждалась запахом весны и теплым ветром, вся дорога заняла не более пятнадцати минут... зачем же потом они ехали в карете?
Эмили вскочила и вгляделась по сторонам. Маленький ажурный балкон, кружевная занавеска в комнату - даже этого было вполне достаточно: она никогда не была здесь! Самое малое восемь часов сумасшедшей езды... а может, и несколько суток, - от того вина она потеряла всякое представление о времени. Эмили шагнула к перилам и взглянула вниз - как невообразимо далеко была земля...
* * *
Старый граф резко отвел взгляд от маятника стенных часов. Не имеет смысла более обманывать себя. Жюстен не вернется. Он уже не вернулся.
Что могло с ним случиться? Этот вопрос тоже был бессмыслен. Только два варианта: гибель или предательство. Графу оставалось выбрать наиболее вероятный... нет, наиболее приемлемый.
Если Жюстен погиб - Управление поставит это в вину графу. Ведь ему доверили подобрать исполнителя - а это искусство заключается именно в том, чтобы избранные люди не позволяли себя убить (и не предавали, конечно, - но об этом позже). Если его все-таки убили - значит, граф ошибся, и слишком серьезно, чтобы они простили ему это. Да и сам он не верил в подобную ошибку. Не боль и не жалость, а глухое раздражение поднималось в его душе, когда он думал о такой возможности. Что должен был выкинуть этот мальчишка, чтобы подставиться под кинжал или пулю? Ведь от него требовалось лишь затаиться и запоминать, не больше. Нет, граф не мог ошибиться настолько.
Оставался другой вариант, и следовало беспристрастно взглянуть в глаза действительности. Мир жесток. Сам граф любил Жюстена - но не испытывал особых колебаний, ставя его жизнь на карту. А ведь Жюстен, в сущности, никогда не любил графа. Юный, талантливый, болезненно честолюбивый, он любил лишь себя - и не свое настоящее, а свое будущее. И не только граф - а кто угодно мог распорядиться по своему усмотрению этой наивной беззаветной любовью.
Часы взорвались гулким боем, и старый граф вздрогнул. Время вновь обрело значение. Он должен действовать, и действовать быстро. Если ответ опережает вопрос - то это действительно ответ, а не оправдание. Граф стремительно сел за стол и придвинул к себе чернильницу, расплескав несколько капель на пурпурную скатерть.
"Начальнику Тайного Управления, г-ну ***.
К сожалению, по несчастливому стечению обстоятельств, не могу предоставить полного отчета по интересующему вас делу. Заверяю, что с моей стороны было совершено все возможное для раскрытия обстоятельств упомянутого дела, однако в мои расчеты вкралась непредвиденная роковая ошибка. В связи с чем представляю приметы лица, имеющего непосредственное отношение к заговору:
Жюстен Гро, 22 года, брюнет, глаза черные, лицо правильное, высок, худощав, хорош собой. До недавнего времени служил секретарем вашего покорного слуги. Особые приметы, - граф задумался, а затем решительно дописал царапающим полусухим пером, - обладает невероятно замечательной памятью."
Он бегло просмотрел написанную бумагу - повинная и докладная одновременно - и, подумав, исправил "к заговору" на "к интересующему вас делу". Затем переписал донесение начисто, посыпал песком, завернул и надежно скрепил фамильной печатью.
* * *
Время то тянулось невыносимо медленно, секунда за секундой, то вдруг делало гигантские прыжки в несколько пустых жутких часов. Полное одиночество изматывало, полное неведение сводило с ума. И только одно Эмили знала точно.
Она знала, что её убьют.
Теперь, когда она снова и снова прокручивала в памяти происшедшее, каждая мельчайшая деталь, не имевшая раньше значения, вставала на свое место. Нелепые ухаживания дяди, нелепое предложение руки и сердца... Она смеялась! А он уже тогда вынес ей приговор: смерть.
А теперь в её смерти заинтересованы настоящие убийцы. Чисто, с холодным профессионализмом выполнят они свое дело, как выполняли уже не раз. Они следят за каждым её шагом - Эмили поняла это давно, две недели назад - когда ещё на что-то надеялась, когда пыталась бежать, связав длинную веревку из накидок и простынь. Она даже не заметила, как пропала эта веревка. Как не замечала, несмотря на отчаянные старания и хитрости, когда и откуда появляются вода и пища. Нет, она во власти виртуозов своего дела. Они не "хотят её убить" - они её убьют.
Эмили сидела на крохотном балконе, обхватив руками колени и глядя в одну точку. Это может произойти в любой момент... может быть, сейчас, со спины... Она с силой вонзила ногти в ладонь - не вздрогнуть, не доставить им такого удовольствия! Хватит - она уже рвала простыни, долбила стены, не спала по несколько суток и пряталась за портьерой. Видимость деятельности, самообман... Самое достойное - ждать, честно признав свое поражение.
Почему так долго? Видимо, это тоже часть плана. Дядя привез её сюда сам - а ведь он не должен иметь никакого отношения к её исчезновению... её смерти. Наверное, существует какая-то официальная версия её отъезда может, купленные свидетели, может, поддельные письма... Во всяком случае, можно не сомневаться - её не ищут. Никто.
Солнце заливало режущим светом маленький ажурный балкон, с которого никогда не было видно ни одного живого человека - несмотря на высоту, неимоверную, манящую... А может, её жизнь закончится именно полетом кратким, острым, захватывающим дыхание?
* * *
За Жюстеном следили.
Это делалось чисто, тонко, профессионально, он вряд ли заметил бы слежку - но память безошибочно выхватывала из толпы знакомый изгиб бровей и разрез глаз человека с уже измененной внешностью или характерный жест чистильщика обуви, повторенный швейцаром. Жюстен отмахивался от этих мелочей, находясь в городе, он никогда не культивировал в себе излишней подозрительности. Но на постоялых дворах, куда привели поиски, его окружали те же люди... Сомнений не было.
Но ведь этого не могло быть! Жюстен мог поклясться любой клятвой заговорщики его не видели. А иначе - разве бы они выпустили его из собора живым? Да он бы уже сто раз успел передать всю их организацию правосудию... если бы сразу явился к графу. Пожалуй, именно так и следовало бы сделать... Но кто мог подумать, что поиски затянутся так надолго?
А может, именно поисками он и привлек их внимание? Подозрительный молодой человек, выспрашивающий о карете со стариком и красивой, возможно, спящей девушкой... Может, он случайно обратился с расспросами к какому-нибудь члену их организации - конечно, не присутствовавшему на собрании. Заговор, по-видимому, развернут широко, он видел и запомнил только его ядро, верхушку. И все же - почему они следят за ним? На их месте... да, на их месте Жюстен предпочел бы избавиться от себя.
Несколько раз Жюстену казалось, что он оторвался от слежки, - но через некоторое время он убеждался в ошибке. Он хотел написать графу - но они могли перехватить письмо, и ни один способ шифровки не был достаточно надежным. Оставалось только продолжать поиски, которые ещё больше замедляла осторожность. Уже вторая неделя... Жюстен стонал сквозь стиснутые зубы. С каждой секундой она становилась все тоньше и бесплотнее - надежда, что та юная, прекрасная, удивительная девушка ещё жива...