ся никому не известный капитан Бонапарт. Он изложил свой план взятия города и выполнил его.
Тулон был взят, английский флот отогнан в море.
Может быть, главная победа Наполеона состояла в том, что он убедил начальников осаждаю-
щей армии довериться ему. Но как бы то ни было, победа при Тулоне сделала двадцатичетырехлетнего
Бонапарта генералом, и сотни юношей стали мечтать о своем Тулоне — том часе, когда они покажут,
на что способны.
Судьба вовсе не так уж благоволила к Наполеону: до Тулона он восемь лет прослужил в армии
безвестным подпоручиком, потом поручиком, капитаном; едва вознесшись до генерала, он оказался в
опале: был казнен покровительствовавший ему брат Робеспьера, и генерал Бонапарт два года слонял-
ся по Парижу без дела и полуголодный, как некогда поручик Бонапарт.
Но в 1795 году, когда произошло восстание реакционных сил против Конвента, о генерале
Бонапарте случайно вспомнили. Он был вызван — угрюмый худощавый молодой человек — не полной
бестрепетностью расстрелял из пушек огромную толпу посреди города. Восстание было подавлено.
(Эту-то жестокость Наполеона вспоминает в гостиной Шерер бежавший из Франции в Россию виконт
Мортемар.)
Теперь генерал Бонапарт уже не был забыт. В 1796 году он возглавил французскую армию,
действовавшую в Италии, прошел со своими войсками по самой опасной дороге через Альпы и за
шесть дней разбил итальянскую армию, а после этого разгромил отборные войска австрийцев во гла-
ве с лучшими генералами.
В конце 1796 года произошел бой при Арколе. Французы трижды пытались взять Аркольский
мост, но не могли. Тогда главнокомандующий Бонапарт сам бросился на мост со знаменем в
руках. За ним ринулись остальные. Мост был взят.
7
Кстати сказать, то же самое Наполеон сделал на полгода раньше, при взятии моста в Лоди, но
почему-то запомнился, вошел в историю именно Аркольский мост и маленькая сухая фигурка со зна-
менем в руках.
В 1797 году, вернувшись из Италии в Париж, генерал Бонапарт был встречен несметными тол-
пами: он уже был героем для всей Франции, его боялась вся Европа, и единственный полководец,
которого опасался он, великий Суворов, сказал о нем: «Далеко шагает. Пора унять молодца».
Суворову оставалось жить всего три года, и он еще успел в отсутствие Наполеона отнять у
Франции все, что было завоевано Наполеоном в Италии, но встретиться на поле боя им уже не
было суждено. Наполеон же тем временем добился главной из своих побед: над собственной армией.
Его обожали солдаты.
После итальянского похода он отправился в Египет и Сирию, чтобы бороться с главными врагами
Франции — англичанами — на территории их колоний. Здесь, в труднейшей войне, он был невероят-
но жесток (например, взяв в плен четыре тысячи турецких солдат, Наполеон решился, правда, по-
сле трехдневных колебаний, расстрелять всех: у него не было ни пищи для пленников, ни конвоя для
них). Но французские солдаты и офицеры только что не молились на него. Когда французскую армию
преследовала чума, Наполеон не побоялся навестить своих солдат в чумном госпитале в Яффе, обо-
шел больных, протягивал им руку. Когда раненых и больных стало очень много, он велел всем
идти пешком, а лошадей отдать больным. Для него оставили лошадь, но Наполеон, взмах -
нув хлыстом, закричал: «Всем идти пешком! Я первый пойду! Что, вы не знаете прика за?
Вон!»
Пока Наполеон воевал в Египте и Сирии, дела во Франции шли неважно. Директория, правив-
шая страной, не умела удержать победы Наполеона. Суворов прогнал французов из Италии, народ го-
лодал, буржуазия мечтала о твердой власти, — генерал Бонапарт вернулся из Египта в самое подхо-
дящее время, чтобы взять власть в свои руки.
Франция встретила его восторженно. И все-таки было не так-то просто задушить завоевания
французской революции, уничтожить созданные ею законодательные собрания и стать диктатором.
Входя в зал Совета пятисот, который он собирался распустить, Наполеон сказал сопровождавшему
его генералу: «Помнишь Арколе?» — может быть, ему легче было бежать со знаменем на мост, чем
идти на штурм Совета пятисот. Наполеон победил и здесь. 18—19 брюмера (9—10 ноября) 1799
года он стал властителем Франции. Пять лет он называл себя первым консулом, а в 1804 году стал
императором; для коронации в Париж был вызван римский папа ПийVII, давно запуганный Напо-
леоном, — это было нужно императору, чтобы весь католический мир признал его, но, выхватив коро-
ну из рук первосвященника, он надел ее на себя сам: таков был символический акт — ничьи руки
не могли дать ему корону, кроме его собственных.
Незадолго до коронации он совершил еще одну жестокость: казнил герцога Энгиенского, при-
надлежавшего к французскому королевскому дому Бурбонов. Эту-то казнь иприпоминают ему в сало-
не Шерер: «После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем
героя», — сказал виконт Мортемар, а Пьер «ворвался в разговор, иАнна Павловна... уже
не могла остановить его.
—
Казнь герцога Эпгиенского, — сказал Пьер, — была государственная необходимость; и
я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответствен-
ность в этом поступке».
Здесь, в этом салоне, о Бонапарте помнят все: «— А пленные в Африке, которых он убил?
— сказала маленькая княгиня. — Это ужасно!
—
Нельзя не сознаться, — продолжал князь Андрей, — Наполеон как человек велик на
Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но... но есть другие поступки,
которые трудно оправдать».
Вот так говорит о Наполеоне, обсуждает и судит Наполеона вся Европа. Его имя гремит по-
всюду, а сам он — человек, выдвинутый революцией и уничтоживший ее завоевания, — готовится
тем временем к новой войне с главным своим врагом — Англией.
В Англии тоже готовятся: во главе английского правительства стал Вильям Питт — он пытался
подослать к Наполеону убийц, но это не удалось. Тогда он повел переговоры с Россией и Австрией,
согласился финансировать их войну с Наполеоном, только бы не дать ему возможности выступить про-
тив Англии.
Питту удалось предотвратить высадку французских войск в Англии — русские и австрийские
войска, объединившись, двинулись на запад; Наполеону оставалось только идти к ним навстречу.
8
На эту-то войну с Наполеоном спешит князь Андрей, туда же уходит Николай Ростов иБорис
Друбецкой; об этой предстоящей войне говорят в салоне Шерер: «Нашему доброму и чудному госу-
дарю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что бог не оставит
его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в
лице этого убийцы и злодея...»
Для фрейлины Шерер Наполеон — воплощение французской революции и уже потому злодей.
Юный, восторженный Пьер не понимает, что, став императором, Наполеон предал дело революции;
Пьер защищает и революцию, и Наполеона в равной мере; более трезвый и опытный князь Ан-
дрей видит и жестокость Наполеона, и его деспотизм, а отец Андрея, старик Болконский, страдает от
того, что нет Суворова, который показал бы этому новоявленному гению, что значит воевать. Но все
они думают о Наполеоне, заняты им — каждый по-своему, и в жизни каждого из них занимает немалое
место зловещая величественная фигура маленького человека в сером сюртуке и треуголке.
5. ДВА ЮНОШИ
Прошло два месяца после вечера у Шерер. Уже конец лета — 26 августа по русскому ка-
лендарю, 8 сентября — по европейскому (по которому и мы живем сегодня). Через семь лет этот день
войдет в историю России как день Бородина. А пока он ничем не знаменит; как на всякий день в
году, на него выпадают чьи-то именины.
Толстой переносит нас в Москву, в дом Ростовых. Здесь две именинницы Натальи — мать и
дочь. У Ростовых с утра гости, визиты, подготовка к званому обеду. А в другом московском доме уми-
рает отец Пьера граф Безухов...
Пьер, высланный из Петербурга за историю с медведем, одиноко сидит в доме умирающего
отца, к которому его не пускают. Теперь о Пьере говорит вся Москва: всех заботит наследство старого
графа. «По жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, зани-
мался его воспитанием и писал государю... так что никто не знает. . кому достанется это огромное со-
стояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы». Так рассуждает Анна Михайлов-
на Друбецкая — уж она-то знает, недаром так настойчиво напоминает, что старик Безухов ей трою-
родный дядя, что он крестил Бориса, — Анна Михайловна своего не упустит, хотя бы сам князь
Василий стал на ее пути.
А Пьер сидит на верхнем этаже громадного безуховского дома, — понимает ли он, что сейчас ре-
шается его судьба: остаться ему незаконным сыном без всякого состояния или стать графом и мил-
лионером. О чем он думает, чем занят?
«...Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к
стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой...»
Он воображает себя Наполеоном, он сражается с англичанами и побеждает. В этом доме, где
все: князь Василий, три княжны — племянницы старого Безухова и примчавшаяся на наживу Анна
Михайловна Друбецкая — все думают об одном: как урвать себе побольше из наследства еще не
умершего старика; в этом доме один Пьер думает о другом; он не умеет жить, сказали бы о нем в све-
те. Он не умеет жить — это правда. Но он учится — и хочет он жить иначе, чем князь Василий.