Андреас хлопнул его по спине.
– А вот сейчас как поедем на самый верх да и плюнем оттуда вниз!
Мы помчались по Аугустен-штрассе и перед булочной Новака повернули в узкий переулок, который вел прямо к башне.
Дверь подъезда была заперта.
– Кого попало не пускают, – сказал Андреас. – А саксонцам вход вообще воспрещен.
Он нажал кнопку домофона нашей классной зубрилы Сабины Мюллер.
– Да? Кто там? – послышался ее голос.
– Это Андреас! – проорал он в микрофон. – Можешь по математике помочь? Что-то не соображу никак, сколько народу на демонстрацию пойдет.
Вначале ничего не было слышно, потом раздалось жужжание открывающейся двери.
– Вот дура!
Мы вошли в лифт, Андреас нажал на кнопку двадцать второго этажа. Пахло застарелым сигаретным дымом. Йенси уставился на мигающую лампочку.
– А чего мы сразу на двадцать третий не поехали?
– Там выход наружу всегда закрыт, чтобы никто вниз не сиганул. А с любого другого этажа выйти можно. Идиотство, конечно, но уж как есть.
Йенси хмыкнул:
– Чтоб вниз спрыгнуть, двадцать второй этаж тоже, небось, подойдет.
Лифт остановился. Пройдя по коридору, мы вышли на балкон и, облокотившись на перила, принялись глазеть на окрестности.
– Вон крепостной вал! – махнул рукой Андреас.
– А вон Мариенкирхе! – сказал Йенси.
– Все, начинаем! – скомандовал Андреас. – Плюем этим гэбэшникам на головы.
Я посмотрела вниз, и голова тут же закружилась. Андреас плюнул в какую-то даму с красной сумкой, набитой продуктами, но не попал.
– Слишком холодно! Слюни на лету замерзают и летят не туда.
Мимо дома шли двое полицейских.
Йенси шмыгнул носом.
– Анекдот знаете? Какие четыре года самые тяжелые в жизни полицейского?
– Начальная школа, – откликнулся Андреас. – Отстой, а не анекдот. Это каждый младенец знает.
Плевок Йенси шмякнулся на стену дома метром ниже.
– Мне холодно.
Я открыла дверь в коридор, и мы пошли к лифту.
Пока мы ждали, Андреас, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, спросил:
– Отгадай, саксонец, сколько человек в год сигают отсюда вниз?
Йенси задумался, уставившись на натертый до блеска пол.
– Пять, наверно.
– Э-э-э, не попал! Минимум семеро. Каждый раз, когда обнаруживают стукача из Штази, ну, там, на заводе каком-нибудь, и все уже в курсе, кто стучит, он обязан покончить с жизнью. Это его долг, он бумагу подписывал. И тогда хочешь не хочешь – положено прыгнуть вниз с этой башни.
Дверь лифта открылась, и мы зашли внутрь.
– Врешь ты все, – буркнул Йенси. – Думаете, раз я новенький, так совсем тупой?
Лифт остановился на восемнадцатом, и вошел мужчина с седой бородкой. Он явно не был самоубийцей, потому что собирался ехать на первый. Когда кабина пошла вниз, он рявкнул:
– А вы что тут делаете? Вы же не в этом доме живете!
Изо рта у него противно пахло. Я отдвинулась.
– Мы к Сабине Мюллер, она нам обещала помочь.
– По математике, – встрял Йенси, – с задачкой про первомайскую демонстрацию.
– Сабина Мюллер живет на пятом, – протявкал бородач. – Тут-то вы что забыли? Вас как зовут? Из какой вы школы?
Андреас зажал нос и ткнул кнопку пятого этажа. Потом показал на Йенси и загундосил:
– Это вот он не на ту кнопку нажал. Приехал, понимаешь, из Саксонии, хотел на лифте покататься.
Йенси кивнул.
– Ага-а. У наз у Загзо-о-онии ливдов ваще-е-е не-е-еду…
– Из какой вы школы, я спрашиваю!
– Розы Люксембург, – ответила я.
Бородач смотрел на нас мрачно. Наконец лифт остановился, и мы вышли.
– Фу ты, ну и вонища, – сказала я. – Будто внутри у него что-то гниет.
– Пусть теперь нас поищет, урод! – отозвался Андреас злорадно.
– А чего мы на пятом этаже делать будем? – спросил Йенси.
– Ничего! По лестнице спустимся. Побежали!
Андреас понесся по ступенькам вниз. Но торопились мы совершенно зря: внизу нас поджидал бородач. Мы повернули с лестницы к выходу, а он тут как тут: схватил Йенси за ухо, а Андреаса – за волосы.
– А-а-а! – завопили они хором.
– Так вы еще и врать горазды! Чтоб я вас тут никогда больше не видел!
Он вытолкнул обоих на улицу так, что они чуть не упали.
Я бросилась за ними, он пихнул меня в спину.
– Тебя тоже касается, фройляйн!
На улице Йенси обернулся, потирая ухо.
– Что теперь будем делать?
Андреас застегивал куртку.
– Пошли на киндердром!
– А это что?
– Детская площадка.
Мы зашагали сквозь снег. На площадке по такому холоду было пусто. Мы втиснулись в кабинку деревянного корабля. Изо рта шел пар. Йенси начал растирать руки.
– «Сыновья Большой Медведицы» серию знаете? У меня вся есть. Моя любимая!
– Знаем, конечно. Я отцу недавно вслух читала, но он хочет только Джека Лондона.
Йенси удивленно на меня посмотрел.
– Как это – ты ему вслух читаешь? Он что, сам не может?
– У него винтики малость пооткрутились, – сказал Андреас, но я бросила на него злобный взгляд, и он замолк.
– Можно сделаться побратимами, – предложил Йенси. – Как Харка, сын вождя. А потом его стали звать Токей-Ито.
Я посмотрела прямо в его веснушчатое лицо.
– Мы тебя вообще-то еще толком не знаем!
Андреас постучал пальцем по лбу.
– Ты ж из Саксонии! Какие побратимы, ты что!
– Но я хочу-у-у! Хочу быть с кем-то, не один.
Он вытянул тощие ноги, скрестил руки на мохнатой куртке и уставился на песок. Андреас принялся рыться в карманах аляски и подал мне какой-то непонятный знак.
Йенси встрепенулся.
– Вы чего?
Андреас вытянул из кармана лезвие бритвы.
– Жуть какая! – взвизгнул Йенси.
– Не ожидал? – я зловеще улыбнулась.
– Давай руку, саксонец! – велел Андреас.
– Не дам! – заерепенился Йенси.
– Так я думал, ты хочешь. Сам же сказал!
Йенси не пошевелился.
– Ну давай же, плакса-вакса-сакса!
Как в замедленной съемке Йенси вытянул руку и закрыл глаза.
Андреас нацелился бритвой на его палец. В ту же секунду Йенси заорал, отдернул руку, и бритва в нее вонзилась. Йенси вскочил и треснулся головой о деревянную крышу кабины.
– О-о-ой, ой-ой, ой-ей-ей! Вот гадство!
Он плюхнулся на песок и задрал руку повыше.
– Сейчас из меня вся кровь вытечет!
На песок капали красные капли. Похоже, это не просто царапина.
– Черт, порез-то серьезный, – сказал Андреас,
Йенси зарыдал в голос.
Я подняла его на ноги.
– Бежим в поликлинику! Скорей!
В поликлинике врач нас отругал, потому что у Сакси-Йенси оказался задетым большой кровеносный сосуд. Всю дорогу домой он прорыдал – боялся получить нагоняй от родителей. Свой первый день в новой школе он наверняка представлял по-другому.
В общем, хоть он и был саксонцем, мы с ним подружились. И стали звать его Сакси – это прозвище приклеилось к нему намертво.
Когда рана у Йенси зажила, уже окончательно наступила зима. Мы стали брать его с собой на крепостной вал, там надевали мини-лыжи и катались с крутых обледенелых склонов. На валу и выяснилось, что Сакси-Йенси – хвастун, каких поискать. Перед тем как съехать вниз, он принимался объяснять нам, что вот в Саксонии горы – это горы, в сто раз выше нашего вала, и что в съезжании с них ему никто в подметки не годится. Правда, толку от хвастовства было ровно ноль – съехать и не упасть Сакси не удалось ни разу.
Какое-то тарахтение. Всё громче и громче.
Тяну за шнур – Андреас останавливается и поворачивается ко мне. Волны толкают нас друг к другу. Чтобы не налететь на меня, Андреас упирается рукой в мое плечо.
Вокруг темнота, ничего не видно.
Приближающийся шум мотора.
– Лодка, – говорит Андреас.
Лодка, которая бороздит море без света. Они ищут нас. Наши вещи, наверно, уже нашли.
Хватаю Андреаса за руку:
– Они нас не видят! Надо просто переждать.
– И что теперь делать?
– Ничего. Будем ждать. Если включат свет – нырнем.
– А если стрелять начнут?
– Ерунда, не начнут. Это ж не Дикий Запад.
– Откуда ты знаешь?
А я и не знаю.
Шум мотора все громче. Света по-прежнему нет. Непонятно, откуда идет звук.
Поворачиваюсь в воде, прислушиваюсь, но тарахтение доносится со всех сторон. Что же делать?!
В любую секунду луч света может нас обнаружить – тогда всему конец. Когда они так близко, зацапать нас ничего не стоит.
Погружаюсь под воду – там звук еще громче. Снова выныриваю. Они должны быть совсем близко. Застываю на воде, не делая ни единого движения.
Андреас хватает меня за плечо.
– Ч-ч-черт!
Тоже чувствую, что к нам приближается нечто большое. Сейчас они на нас наедут… Шум мотора обволакивает меня, и я перестаю дышать.
Но тут что-то изменилось: звук по-прежнему громкий, но не такой опасный.
Он становится ниже, – лодка удаляется.
– Вот черт, они совсем рядом проплыли!
Андреас кашляет, отхаркивает воду.
Большая волна плещет мне в лицо, потом еще раз; дыхание перехватывает.
Отворачиваюсь, пережидая, пока волны не улягутся. Нас качает на них, а шум мотора постепенно затихает.
– Что за цирк устроили, уроды недоделанные! Чтоб вам всем утонуть!
Андреас снова кашляет.
– Мне отдышаться надо. Минут пять.
Он переворачивается на спину и замолкает.
Чувствую, как сжимается желудок: я наглоталась соленой воды. И еще – страха.
Дедовы истории… Лучше бы он мне не рассказывал всего этого. Особенно про «людей-лягушек», морской спецназ. Их около сотни, расквартированы в Кюлунгсборне. Тренируются в Балтийском море, прыгают в воду с лодок и с вертолетов, могут проплыть десятки километров даже зимой, хоть до датской границы.
Если бы они сейчас спрыгнули с лодки, чтобы поймать нас, – всё, туши свет.
Утянут под воду – никто и не заметит.
А они бы нас нашли. Это уж точно!
Стараюсь дышать ровно, смотрю вверх, на небо. Сквозь облака еле пробивается парочка звезд. Моторку больше не слышно, вокруг тишина. Люди-лягушки все делают беззвучно.