– Вот поэтому я ее и не люблю, – Эля зашипела, то ли чтобы Тёмыч не расслышал их разговор, то ли от кипящей внутри злости, обжигающей язык. – Она с самого начала вела себя как…
– Эля, прошу, – Белка посмотрела на нее так, словно каждое следующее слово могло обидеть ее лично.
– Не лучшим образом. Но ладно, я попробую сдержаться – в дом-то пустишь? Или для меня нет места в этом приюте пылающих сердец?
– Ты иногда бываешь такой отвратительной, Эль.
– Иногда? Теряю хватку, мелочь, теряю хватку.
Белка легко впорхнула в дом, на ходу сбрасывая пальто. Тонкая, звонкая, милая, практически идеальная – Эля шутила, что младшая дочь стала для родителей компенсацией за все страдания. Хотя, конечно, Тёмыч тоже вполне правильный и даже менее проблемный, чем она сама. Или просто он лучше маскируется? В общем, в их семье старая присказка про трех братьев – от умного до дурака – сложилась с точностью до наоборот. Эля с какой-то извращенной радостью приняла на себя роль паршивой овцы и старательно поддерживала образ: в свои тридцать с хвостиком совершенно не походила на взрослую и спокойную леди, как мечталось маме, занималась рекламой и немного писательством, жила на полную катушку и обходила стороной все «надо» и «так принято». Быть неудобной оказалось очень удобно: когда от тебя ничего не ждут и не требуют, это крайне развязывает руки. В случае с Элей – руки, язык и многие другие части тела.
Приглушенный свет прихожей, полочка с домашними тапочками, кованая вешалка с широкой скамьей. Все менялось в этом доме, преобразовывалось, подгонялось под моду и стандарты нового десятилетия, а Эле казалось – ничего не меняется, все родное. Кроме запаха пиццы, который заполнял пространство вокруг, – видимо, мелкие решили не заморачиваться и заказали доставку. И, честно говоря, Эля радовалась такому повороту: еще немного – и она бы принялась сметать все съестное на своем пути.
– Малая, и ты приехала? – Тёмыч по-свойски сгреб ее в охапку. От него пахло сигаретами и морозом: он только что вернулся в дом со двора. Густая борода колола щеки Эли, но определенно придавала брату солидности и какой-то деловитости.
– Надеялась, тут никого не будет! Когда мы так последний раз сталкивались? На какой-нибудь праздник год назад?
– Вообще-то месяц назад, Эль, когда отмечали нашу помолвку.
«Нашу помолвку». Белка могла сказать «мою», но выбрала это обезличенное приторное «нашу». Словно она уже и не личность вовсе, а так – запчасть от махины имени Михаила Молотова. Эля не видела в этом ничего романтичного и милого, но делиться наблюдениями с сестрой не стала. Белка с Тёмычем были по другую сторону баррикад – вечно влюбленные, жаждущие состариться с кем-нибудь и всю жизнь использовать общие вещи, мечты и местоимения. Затевать новый спор не имело смысла: все трое выросли одинаково упрямыми и слишком хорошо знали позиции друг друга, чтобы уступать.
– Точно! Ладно, пошли есть, пожалуйста! А то больше все вместе мы точно никогда не соберемся – разве что через три дня на мои поминки.
– Эля! – почти одновременно воскликнули младшенькие, только если Белка вложила в ее имя гнев и усталость, то Тёмыч – снисхождение и немного веселья. Хотя брат мог просто не расслышать всей шутки: хорохорился он славно, но постоянно выпадал из реальности. Может, Белка и не замечала всего этого или просто не осознавала, но их брата словно выключили из розетки и существовал он на остатках заряда и плохоньком автопилоте. А значит, все было куда хуже, чем просто «нехорошо».
– Да положите вы уже свои телефоны, зомби жующие! – Эля недовольно ворчала, вытягивая из коробки очередной кусок гавайской пиццы. – Уткнулись, блин, и молчат.
– А ты прямо поговорить хочешь?
– Да, Тёмыч, хочу.
Нет, Эля не хотела. Она устала на работе, поцапалась с друзьями, послала всех к черту и приехала сюда, ожидая найти полную тишину и мамины припасы в кладовой. А нашла чуть ли не всю семью, да еще и со своими проблемами. Как раз из-за последнего она и пыталась расшевелить младшеньких, иначе внутренние монстры и непрошеные мысли сожрут их одного за другим. И начнут с Тёмыча – Эля помнила, как все может быть.
– Какие планы на выходные?
Тёмыч скептически покосился на нее, не веря во внезапно вспыхнувшие энтузиазм и интерес.
– На свадьбу мне завтра.
– К кому?
– К другу, Эль. С тобой все нормально:? Ты какая-то странная.
– Язвишь – не нравится, пытаешься быть нормальной – не нравится. Мать моя женщина, как же вы достали.
– Мать наша, общая, – поправил Тёмыч и ухмыльнулся. – Нормальность не для тебя, малая. Оставь это Белке.
– А что сразу Белка? Из ваших уст «нормальная» звучит как оскорбление. Я что, не могу быть спонтанной или интересной?
– Мелкая, ты – самая лучшая! – поспешил успокоить ее Тёмыч. – И нормальная – в лучшем значении слова.
– Перевожу: ты спокойная и адекватная, фортелей – как от нас – от тебя можно не ждать, – добавила Эля. – И слава богу.
– Ты не веришь в бога, Эль, – мрачно парировала Белка. – Вот вы вроде пытались меня подбодрить, а ощущение – словно в помоях изваляли. А еще семья.
– Идеальные семьи только в рекламах, мелочь. Это я тебе как рекламщик заявляю. А в жизни – настоящие. Сплошная головная боль, подколы и споры. На том и держимся.
Вечер стремительно исправлялся: они ступили на привычный лед своих странных семейных отношений, заняли давно прописанные роли. После обычно лился поток шуток, устраивались дурачества, сыпались дикие предложения, чем себя занять. Но сегодня все пошло наперекосяк: телефон Тёмыча коротко вздрогнул, по щелчку меняя атмосферу в доме. Брат напрягся, рывком схватил мобильник и уставился в экран, превратившись в сурового взрослого мужчину вместо молодого, вечно задорного парня. Его взгляд бегал по сообщению хаотично – словно он не понимал написанного, перечитывал и перечитывал, стараясь вникнуть и не желая верить. Спустя долгих полторы минуты он зажмурился, видимо, надеясь, что ему просто привиделась какая-то жесть на экране. Открыв глаза, Тёмыч со свистом втянул воздух – как бывает, когда собираешься кричать, – молча встал и, не глядя на сестер, вышел на заднее крыльцо. Эля уловила огонек сигареты через тонкую бежевую штору.
– Я когда-нибудь волосы ей повыдергиваю!
– Думаешь, это от Вари? – Белка отрывала маленькие кусочки от салфетки и выкладывала их узором на столе – она всегда так делала, когда переживала.
– Нет, конечно, это его по рабочим вопросам так размазало за минуту! Белка, ну блин! Эта девка доведет Тёмыча – будет как в прошлый раз!
– Эля, тише. – Сестра с опасением посматривала в окно: не слышал ли их разговора виновник торжества. Эля могла поклясться, что брат сейчас и появления инопланетян не заметил бы.
– Что тише? Ты его видела вообще? – Эля откинула голову на спинку стула и закрыла глаза. – Почему он не может хоть раз влюбиться в нормальную девушку?
– Нормальную – это какую? – перебила ее Белка внезапно холодным ровным голосом. – Тебе самой от своей надменности не тошно, Эль?
– От вас тошно, – парировала Эля, вглядываясь в сестру. Что-то случилось и с ней – за двадцать пять лет Белка впервые так себя вела. Собрались, блин, все вместе. – От таких вот страданий. Хорошо ему сейчас? Что там опять натворила эта дура?
– Это называется «отношения», – устало вздохнула Белка, собирая волосы в хвост. – Всякое случается. Ссоры, обиды – нельзя без них, понимаешь? Хотя тебе проще осуждать с высоты твоего одиночного полета.
– Да, Белочка, мне зашибись в моем одиночном полете с трезвой головой и без желания сдохнуть.
Про два последних пункта Эля нагло врала, но сестре об этом знать не обязательно. Тем более в пылу этой дурацкой ссоры.
Белка с жалостью посмотрела на сестру, потом на силуэт брата за окном и вышла из кухни. Возможно, звонить Мишке – чтобы почувствовать себя лучше. Нормальная защитная реакция – напомнить себе, что ты не одинок, когда плохо кому-то рядом. А может – писать Варе, ведь, в отличие от Эли, Белка общалась со всеми друзьями Тёмыча. Элиными, кстати, тоже. Один из пунктов обязательной программы хороших девочек.
Эля убрала коробки со стола, вымыла посуду, прогулялась по дому, но тревога, поселившаяся в душе в тот самый момент, когда Тёмыч взял в руки мобильный, никак не унималась. Эля вытащила из шкафа папину старую куртку и спустилась на улицу. Брат сидел на лавочке у дома, бессмысленно пялясь в одну точку. У его ног собралась кучка окурков, которые при ближайшем рассмотрении оказались распотрошенными сигаретами – даже неприкуренными. Дело было дрянь.
– Остались еще живые? – Эля рухнула на скамейку рядом с братом, вытягивая уставшие ноги.
– М? – Тёмыч встрепенулся, несколько секунд бегая взглядом то по сестре, то по припорошенному снегом двору, пока суть вопроса продиралась сквозь его невеселые мысли. – Закончились.
– Пали в неравном бою с твоей тревогой, я бы сказала. Подожди, свои принесу.
Эля поднялась, окинула брата взглядом и решила прихватить ему плед потеплее: он почти час просидел на улице, запросто мог свалиться завтра с простудой. И выпить. Чисто из профилактических целей: иногда алкоголь работает временной батарейкой, тем самым слабеньким китайским пауэрбэнком, позволяющим ненадолго встрепенуться и выговорить все, что накопилось.
Уже через пять минут они делили зажигалку и пили коньяк из толстых широких стаканов – рюмки к этой патовой ситуации не подходили ни по каким канонам.
– Залезла в отцовские запасы?
– Обижаешь, – хмыкнула Эля в ответ. – У меня тут свои запасы имеются. Даже не спрашивай где – на то они и спрятаны, чтобы доставаться по крайне нужным случаям.
– А что сегодня за повод? – поинтересовался Тёмыч, то ли настолько потерявшись, что даже не заметил, как дал отмашку на все расспросы, то ли действительно позволяя сестре всунуть свой нос в его дела.
– А это ты мне расскажи, что сегодня за повод.