– История такая! – заупрямился я.
– Кто-то видел Аида и Персефону на лугу? – спросила ты, хитро щурясь. – Почему Деметра сказала, что Аид украл ее дочь?
– Н-н-нет, – смешался я. – Не знаю, ясно? Это выдуманная история.
– Ладно, – сдалась ты, и плечи твои расстроенно поникли. – Рассказывай, как было дальше.
И твой грустный вид, хотя минуту назад ты светилась весельем и озорством, сломал мое упрямство. Ты всегда побеждала меня, не прилагая усилий.
– Хорошо, – я ткнул тебя локтем. – Мы не знаем, похитил ли Аид Персефону на самом деле. Но Деметра именно так и сказала Зевсу.
Ты радостно закивала, и я продолжил:
– Зевс, дабы добиться справедливости и не вершить поспешного суда, отправился в Царство мертвых. Там он нашел своего брата Аида на троне, а подле него Персефону, у которой в ногах нежился трехголовый Цербер.
Зевс спросил брата, правда ли, что он обманом похитил Персефону из мира живых. Аид предложил спросить у самой Персефоны. И девушка отвечала, что ее дом – рядом с Аидом, где бы они ни находились.
Но тут в обитель Аида ворвалась Деметра, которая тайно следовала за Зевсом. Она кричала и ругалась, обещала, что сожжет мир дотла, уничтожит все живое, если ее дочь не вернется к ней. И Зевс обратился к Аиду и Персефоне, взывая к их разуму. Мир не может быть уничтожен из-за любви двоих.
Но тут Цербер ткнулся одной из голов в ладонь Персефоны, и из пасти его выпал надломленный гранат. Действуя по наитию, Персефона отломила несколько зернышек и отправила их в рот, пока мать ее бушевала.
Зерна лопнули во рту Персефоны, и одновременно с этим Аид признался, что не может держать возлюбленную в таком темном и мрачном месте. И отпускает ее домой, так как не вкушала она пищи и питья в Царстве мертвых, а потому не привязана еще к своему новому дому.
Деметра восторжествовала и протянула руки свои к дочери, приказывая ей вернуться с ней домой. Но Персефона протянула матери надкушенный гранат. Гнев Деметры был велик. С грехом пополам Зевс успокоил богиню. И провозгласил, что Персефона может навещать мать несколько месяцев в году и быть вдали от Царства мертвых столько дней, сколько будет позволено силами, связавшими девушку с Царством Тьмы. А пес будет пребывать на земле вместе с ней как частица мира смерти, дабы скрасить страдания Персефоны вдали от дома.
– Все равно это гадко, – подала голос ты, когда мое молчание затянулось. Мы сползли по борту на палубу и лежали, уставившись в небо. – Почему Деметра получила все?
– Потому что боги получают всё, что хотят, – резонно заметил я.
– Но Аид тоже бог!
– Павший бог, не забывай, – поправил я шепотом.
– Но ведь твоя история случилась до Первого Колизея, когда он еще не был павшим, – заспорила ты. – И даже после, когда Аид натворил много бед, Зевс простил его. Хотя лично я считаю его довольно жутким и, возможно, он получил по заслугам. Но история все равно грустная.
– Если тебе не нравится моя, сочиняй сама, – я начал злиться.
– Нет, мне нравится, – вдруг шепнула ты. – А сколько Персефона бывала в мире живых?
– Шесть месяцев, – наугад буркнул я, не отойдя до конца от обиды.
– А они с Аидом скучали друг по другу? – грустно спросила ты.
– Очень!
– Хорошо, – пробормотала ты, и по голосу я понял, что одной ногой ты уже в мире грез. – Ты сочинишь мне еще легенды?
– Да, – пообещал я. – Спи.
И ты тотчас задышала ровно и глубоко. Я придвинулся, повернувшись на бок, защищая от ветра твое тело, и приготовился слушать ночь. Но сам не заметил, как погрузился в глубокий сон, наполненный зернами граната и твоим тихим голосом, спорящим со мной и преследующим меня даже в моей голове.
3
1193 год от возведения Первого Колизея
Остров был иссушенным и заброшенным. Главная вилла, двор и немногочисленные домики, хоть и крепкие на вид, выглядели неухоженными. Всюду грязь. Конечно, ведь с прошлой Игры здесь никого не было. И Олимпийский остров был заброшен и тих.
Сразу же выискался главный среди стражников. Он отдавал приказания своим людям, и я понял, что, несмотря на раннюю весну, они собираются устроить стоянку под открытым небом. Нас же десятерых загнали в главный дом. Воины перетаскали поклажу с судна, и главный рявкнул:
– У вас есть три дня, чтобы подготовить дом к прибытию воспитателей, тренеров и Верховного Жреца. Приступайте!
Ты выглядела растерянной. Да все мы были в замешательстве. Никто не говорил нам, что придется заниматься грязной работой. Я и щетки-то в руках никогда не держал. Но стоило Калипсо открыть рот, чтобы приказать стражнику самому чистить этот огромный дом, как нежную кожу ее плеча разорвала взвившаяся змеей плеть.
– Вы больше не патриции! – гаркнул глава стражи. – Здесь нет слуг. Только наставники, стража и жрецы. Ваша участь отныне – трудиться и повиноваться.
Я слушал, как Калипсо бормотала проклятия сквозь зубы, пока Йоргос помогал ей приладить чистую тряпицу к кровоточащей ране, и понял, что у человека с плетью здесь появился враг, который еще заявит о себе. Ты же поморщилась и подошла к корзинам с провиантом, чтобы изучить содержимое. Плечи твои были напряжены, и я шагнул следом, размышляя о странном устройстве жизни. Почему я слышал только о том, что придется сражаться? Отчего меня не готовили к тяжелому труду?
А он оказался именно таким. Золой, смешанной с жиром, мы стирали вещи, чистили полы и мебель. Бруски этой застывшей массы не вызывали ничего, кроме отвращения, но стоило растворить ее в горячей воде – и она творила чудеса. Впрочем, горячую воду следовало еще добыть. Дома я никогда не задумывался, как тяжело достается она для моей купальни. Во двор нашего имения воду подводил акведук, а после расторопные слуги таскали ее ведрами и грели на печи в кухне. Я же наслаждался уже готовой горячей ванной с маслами и ароматным мылом, которое не имело ничего общего с кусками неопределенного цвета, что приходилось использовать сейчас.
Нам пришлось работать как команде, хотя это не имело никакого смысла. Нам нельзя было сближаться. Но крепыш Йоргос и сын Аида Деймос споро таскали воду из колодца, который обнаружился во дворе, я с горем пополам разжег огонь в большом, выше меня, камине. А после ко мне присоединился мальчик, который выглядел как ожившая прекрасная статуя, и нетрудно было догадаться, что его матерью была прекрасная Афродита. Его звали Кирос. Вместе с этим херувимчиком, который оказался удивительно крепким, мы выплескивали воду из ведер в тяжелый котел и грели ее в очаге. Самым сложным было справиться с бурлящим кипятком и безопасно перелить его в бадью для мытья полов, но тут на помощь пришла ты. Схватив кружку, принялась резво, но аккуратно вычерпывать горячую воду из котла, а после кидала в нее кусочек, отрезанный от мыльного бруска. Кипяток, взболтанный тряпкой, пенился, и ты, довольная собой, бралась за следующий мыльный раствор. Готовые же бадьи другие девчонки растаскивали по комнатам виллы.
Когда радостное воодушевление от новых открытий и собственной удачливости покинуло нас, мы столкнулись с тем, что никто из нас не знал, как именно стоит навести порядок. Приземистая девчонка, которая назвалась дочерью богини Геры Талией, принялась деловито командовать. Следовало вынести все из комнат, убрать метлой грязь и паутину и лишь потом использовать мыльную воду и щетки для полов, мебели и окон.
– Ты что, в своем имении была прачкой? – прошипела Калипсо. Ей, очевидно, не нравилось, когда командует кто-то помимо нее.
– Нет, – спокойно возразила Талия и бесстрашно выдержала тяжелый, полный злобы взгляд Калипсо. – Я просто знаю, что следует делать именно так.
И мы принялись выполнять указания Талии. Конечно же, вода успела остыть к моменту, когда понадобилась нам, растворы получились слишком мыльными, полы долго оставались скользкими, а мы пыхтели и сопели, пытаясь их отмыть. Мы не привыкли к уборке и были неуклюжими, а потому тут и там оставались разводы и следы грязи, но Талия не давала нам спуска. Она то и дело ходила вокруг, помогая и советуя, и под конец дня, отмыв главное помещение и две спальни, мы дружно возненавидели ее. Ты кривлялась за спиной у этой чистюли, стоило ей подойти и выхватить мою щетку, чтобы показать, как именно нужно скрести грязь со стола. Я еле сдерживал смех, потому что переиначивала ты ее очень похоже и уморительно. Но сильнее всего Талия напускалась на сына Диониса. Мальчишку звали Орест, и единственное, что он делал прекрасно, – это отлынивал от работы. Первое время то, как гонялась за ним Талия, а он, словно скользкая рыба, уворачивался от ее рук, было смешным. Но к вечеру начало вызывать раздражение. Проклятый ленивый наглец этот Орест!
На ужин – кусок грубого хлеба с сыром и стакан вина – я набросился, словно не ел годы. Мои руки горели и разбухли. Да, кожа на ладонях была привычной к тренировкам, но не к постоянной уборке, а потому ощущалась натянутой, будто вот-вот лопнет. Я заметил, что ты тоже рассматриваешь свои ладони с растопыренными пальцами, сгибая и разгибая их.
– Больно? – спросил я, подходя ближе и устраиваясь рядом на скамье.
– Просто странно, – ответила ты и отодвинулась от меня, чтобы улечься.
Ставни были закрыты, от камина шло тепло, а в животах разливалась приятная сытость. Это сделало нас сонными и вялыми. Я уснул на той же скамье, что и ты, своей головой к твоей, и даже не посмотрел, где разлеглись остальные. Это был самый тяжелый день в моей жизни. Сейчас даже смешно вспоминать, насколько я был глуп и неопытен. Сложности только начинались.
Уборка всей виллы заняла три полных дня, и то мы не успели полностью. Оставались еще нижние ярусы и система отопления, которая, впрочем, до зимы не понадобится.
Прибывшие наставники и Верховный Жрец нашли нас обессилевшими, измотанными – зато в блистающих чистотой комнатах. Сами мы, к несчастью, помыться не удосужились. Просто не успели, потому что Талия, продолжая выказывать задатки домашней фурии, хотела, чтобы все выглядело наилучшим образом.