Павел всю церемонию провел парализованный страхом и предчувствием беды. Его никто не поставил в известность, и теперь с постамента, на котором в Великом Храме стоял Петр, зловеще сияли прозрачные камни. И с каждым полупоклоном, который благосклонно дарил Петр своим подданным, у Павла волосы на загривке вставали дыбом. Он ощущал беду всем телом и в недоумении оглядывался.
Неужто никто не чувствует?
9
1931–1933 годы от возведения Первого Колизея
Павел оказался прав. Сразу после коронации Петра из Столицы пришла депеша от диктатора. В ней очень четко, но без лишних угроз говорилось о том, что у Империи только один правитель. И лишь на его голове может быть венец. Все остальное есть государственная измена.
Петр разорвал депешу на клочки, победоносно улыбаясь. И буквально откуда ни возьмись к региону Геры начали прибывать воины на помощь Петру. Он провозгласил их Воинством Божьим, ответом на молитвы прихожан.
Воины были странными – с бесстрастными, ничего не выражающими лицами, – немногословными и подчинялись Петру во всем. Он назвал их крестоносцами, воинами Бога.
Крестоносцы возвели вокруг региона высокие каменные стены, трудясь день и ночь без устали, почти без еды и сна. Теперь словно новый Колизей взял в кольцо регион Геры, и Петр назвал это городскими стенами, а под конец года осмелел настолько, что убедил прихожан отказать Столице в податях. Павел беспокоился, что армия Империи может взять регион Геры в осаду и уничтожить их за непослушание. Одно дело – проповедовать новую религию, и совсем другое – покушаться на власть диктатора и бросать ему вызов.
Но Петр был непреклонен, каждый день выкрикивая с постамента в Великом Храме, что диктатор и жрецы продались тьме и их не ждет ничего, кроме ярости Божьей.
И когда высокие неприступные стены были возведены вокруг региона Геры, Петр доказал, что его слова не были пустым звуком. Крестоносцы стройными рядами двинулись на Храм Жрецов, чтобы покарать отступников.
Это положило начало полноценной войне. Через два года боев, которые почти не прекращались, при помощи Инквизиции, работавшей скрытно и хитро, диктатора убили, Сенат захватили, а Храм Жрецов превратили в руины, среди которых возвышался лишь остов Первого Колизея, который никто не мог разрушить.
Столица сместилась в регион Геры. Петр говорил, что это на время, пока не будет наведен порядок, достойный нового правителя. И ряды крестоносцев должны были вот-вот выдвинуться в прежнюю Столицу, чтобы построить резиденцию Папы, как Петру снова пришла депеша.
Павел был рядом, когда гонец доставил бумагу. Петр благосклонно принял посыльного, полагая, что это письмо от старейшин одного из регионов – они в последнее время получали много таких: каждый хотел присоединиться к Папе. Но, развернув свиток, Петр бросил лишь взгляд – и, выронив бумагу из разом ослабевших пальцев, начал оседать на каменные ступени. Павел едва успел подхватить его. Петр затрясся, как с ним бывало раньше, и Павел сделал знак двум слугам перехватить наставника и уложить на диван с мягкими подушками.
Он подобрал свиток, испугавшись, что там что-то ужасное, но там было всего одно предложение.
«Теперь-то я приду за тобой», – гласил летящий изящный почерк, и Павел увидел герб семьи Медичи на бумаге. Письмо было от женщины, которую Петр ненавидел и в глубине души боялся.
Павел не мог взять в толк, почему одна женщина наводила на его друга страху больше, чем бывший диктатор и Сенат Империи. Они победили, этот мир принадлежал им и Верховному. На их стороне Инквизиция и крестоносцы. И, хотя Павел не всегда одобрял методы, которыми Петр удерживал власть, он сомневался, что одна женщина, пусть меценат и очень влиятельная, сможет действительно причинить вред Великому Папе.
Именно это Павел и собирался сказать другу. Все будет хорошо. Они уже победили.
10
1934 год от возведения Первого Колизея
Вражеские войска подошли к стенам региона Геры в первый день нового года. Павел проснулся от звука тревожного гонга, наскоро оделся и поспешил наружу. В его голове мешались мысли. Кто мог атаковать их? Ведь это невозможно. Разве что Сенат предал… Но не может же этого быть!
На оборонительные стены его не пропустили. Там уже стройными рядами работали крестоносцы, как всегда бесстрастно и без лишних эмоций готовя орудия. Павел ни разу не видел их в бою и подивился, как слаженно, будто единый организм, действуют эти воины.
– Кто напал на нас?! – закричал Павел, пытаясь быть услышанным сквозь звон стали и прочий оружейный шум. – Где отец Петр?
Один из крестоносцев преградил ему дорогу прямо у подножия ступеней, ведущих на оборонительную стену. Павел не мог припомнить его имени, все они были для него на одно лицо и немного пугали, а потому он всегда старался держаться от них подальше.
– Где отец Петр? – повторил Павел вопрос.
– Великий Папа Петр, – холодно поправил его мужчина, смотря строго перед собой, словно сквозь Павла.
– Хорошо, Великий Папа Петр, – послушно повторил тот. – Так где же он?
Крестоносец помедлил с ответом – может быть, раздумывал, можно ли разглашать эту информацию, но по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он так же ровно ответил:
– В темницах.
Павел сорвался с места и побежал. Неужто Петр, узнав о нападении, отправился к пленным? А зачем? Почему не созвал паству на собрание, ничего не объявил? Город просыпался, пока Павел бежал по мощеным улицам. Из домов высыпали испуганные жители, некоторые прямиком в исподнем. Женщины с непокрытыми головами и детьми на руках. Многие пытались задержать Павла, хватали за руки, вопрошали, что стряслось. Он обещал им найти Папу и призывал всех на собрание у Великого Храма. Он приведет Петра, и они во всем разберутся.
Путь до темниц занял вдвое больше времени, чем следовало, но Павел просто не мог оттолкнуть испуганных людей. Наконец он добрался до кованых ворот, за которыми пахло сыростью и страхом. Против обыкновения, створки были широко распахнуты: наверное, кто-то не закрыл их в спешке.
Павел полетел по каменным ступеням вниз и уже на середине пролета услышал надсадные вопли. В нос ему ударил запах паленого мяса, и Павел с ужасом устремился на звук и запах. Он никогда не был здесь, малодушно избегая самой страшной и неприятной части их служения Всевышнему. Борьба с нечистью ее же оружием. Павел был слишком слаб для этого.
Ему казалось, что он был готов увидеть то, что предстояло. Но он ошибался. Запах горящей плоти стал почти нестерпимым, а крики слились в один сплошной вой. И после очередного поворота Павел выбежал к камере. За решеткой стоял Петр с раскаленной кочергой в руке, а у его ног корчилась в муках и выла совсем молодая девушка. У каменной стены, прикованный, словно бешеный пес на поводке, рвался из цепей парень. Железный ошейник душил его, а короткая цепь не пускала дальше чем на три шага от вбитого в камень крюка, но он не оставлял попыток добраться до Петра и девушки. Это они, два несчастных создания, кричали так, что Павел не мог расслышать, что именно говорит Петр.
Павел рванул дверь камеры и бросился к наставнику.
– Брат! – вскричал он, но Петр будто не видел и не слышал его, лишь с ненавистью смотрел на парня и девушку. Павлу пришлось встряхнуть друга за плечо. – Брат!
Петр вздрогнул, словно очнулся от сна, и уставился на Павла безумными яростными глазами. На секунду ему показалось, что сейчас кочерга прожжет и его кожу, столько ненависти было во взгляде друга.
– Брат, – позвал Павел мягче. – На город напали.
– Я знаю, – ровным голосом ответил Петр. – Это армия тьмы. Они пришли вызволять свое отродье, но этому не бывать.
И Петр сунул остывшую кочергу в жаровню, отвернувшись от Павла. Девушка слабо скулила, свернувшись в комок на каменном полу, а парень скреб пальцами воздух. Ему не хватало каких-то сантиметров, чтобы дотронуться до несчастной. Вены на лбу юноши вздулись, и Павел решил, что он вот-вот удавится.
– Что ты тут делаешь, Петр? – с отчаянием прошептал Павел. – Почему ты не с нашими людьми?
Наставник обернулся к Павлу, и глаза его сверкнули безумием и гневом.
– Я должен выпытать у них, – он с пренебрежением ткнул пальцем в парня и девушку. – Выпытать, как я могу уничтожить их род.
Павел сделал шаг вперед и присел рядом с пленницей. Парень в ошейнике затих. Павел надеялся, что тот еще жив. Он осторожно отвел спутанные грязные волосы от лица девушки и, убедившись, что она без сознания и не страдает, развернул ее. Сквозь истлевшие и порванные местами лохмотья, что служили ей одеждой, Павел увидел старые и новые шрамы, ожоги, зажившие грубыми рубцами. Он осторожно осмотрел ее пальцы: ни на одном из них не было ногтей. Приподнял губы: зубов у нее не было тоже. Он вскинул потрясенный и полный ужаса взгляд на человека, за которым шел столько лет, не задавая вопросов.
– Что ты тут делаешь?! – с отчаянием воскликнул Павел. – Думаешь, хоть одно живое существо может выдержать такие пытки и не сознаться?
– Ты просто не знаешь, о чем говоришь! – зашипел Петр, рывком вынимая из огня кочергу с бело-алым наконечником.
– Нет! – Павел заслонил собой девушку. – Это же… Это же просто дети, брат! Ты что, обезумел?!
– А ты что, думал, мы их тут пирогами кормим? – Петр внезапно отшвырнул кочергу и сгреб Павла за рубаху на груди, встряхнув от души. – Не надо строить из себя невинного! Не ты ли смотрел, как мы топим их раз за разом?
– Я верил тебе! – закричал Павел не своим голосом, вырываясь из хватки Петра, и девушка у его ног вздрогнула, просыпаясь. – Я думал, у тебя есть доказательства! Но я не вижу здесь коварных ведьм, питающихся кровью мужчин и человекозверей! Я вижу страдающих детей, которых ты запытал до смерти! У тебя есть хоть какое-то доказательство того, что они могут творить магию?
– Разве ты не видишь, что я в процессе! Я добываю