слышала возглас и почувствовала боль.
– Кора! Нет!
Конечно. В этих снах я только и делаю, что испытываю боль и умираю.
Мир на мгновение померк, и глаза я открыла, уже будучи в ее голове. Надо мной склонился мужчина, но лицо его было нечетким, словно черты ускользали от взгляда. Только я все равно знала, что он был красив. И… О-о-о-о, она любила его. Так любила. Ни в какое сравнение с любовью к парню из мира камней. То был лишь слабый отголосок чувства, но сейчас… Сердце ее – мое сердце – рвалось к нему, хотя разум уже сознавал, что случилось непоправимое.
– Кора… – прорыдал он. – Здесь кровь…
Я нехотя посмотрела вниз, оставив попытки вглядеться в него и запомнить. Удивление от увиденного было таким огромным, что я нашла в ее теле силы вскинуть ладони безвольно лежащих вдоль тела рук к огромному животу. Ее животу, моему животу.
Там была жизнь, ребенок… На секунду я даже забыла о боли, недоверчиво ощупывая налившееся чрево. Это чувствовалось… странным, но в то же время правильным. Ребенок внутри нее пошевелился, заворочался, и я почувствовала удар. Клянусь, под пальцами проступило очертание маленькой пятки. Я была почти уверена, что это нога. И в следующую секунду новая волна боли скрутила меня, заставив выгнуться дугой в руках мужчины.
– Зачем ты коснулась ловушки, родная моя… – шептал он, и его горячие слезы капали мне на лицо.
Конечно, это было ее лицо, не мое. В такие секунды я теряла себя, мне начинало казаться, что я и она сливаемся. С трудом она повернула голову, и я увидела ее глазами мерцающий электрический купол вокруг. Они и правда были в какой-то хитрой ловушке.
Но почему? И зачем?
Эти вопросы быстро погасли в моем сознании. Она устала. Хотела спать, хоть на секунду закрыть глаза, чтобы вздремнуть.
– Нет!
Мужчина тряхнул меня за плечи, и глаза против воли распахнулись. С удивлением я поняла, что светлые волнистые пряди – это все, что могу видеть. Но затем мужские пальцы коснулись моего лица и смахнули волосы с глаз. Это были не мои, а ее волосы. Золотистые, мягкие и красивые.
Мужчина так крепко сжал мое тело, что я чуть не закричала от боли. Но не смогла и рта раскрыть. Он принялся раскачиваться и бормотать слова на непонятном мне и ей языке. Я успокоилась. Он был богом, ему подвластно многое. Он спасет меня и наше дитя.
Небо заволокло тучами, солнце погасло. А мужчина, которого я любила, все качался и шептал. Я знала, что глаза его меркли с каждой секундой этих заклинаний. Он что-то делал с собой и с ней.
Этот бог был силен и быстр, но молод. И смерть была сильнее него. Та, которую он звал Корой, поняла это. Она стояла у черты и смотрела в глаза смерти, которая смотрела в глаза ей.
– Я люблю тебя, мой милый… – прошептала я, из последних сил подняв ладонь к его лицу.
В этот раз умирать было не больно. Только кольнул в самое сердце полный отчаяния крик, который издал мой бог.
Я открыла глаза. Ни всхлипа, ни рыдания не сорвалось с моих губ. Я научилась со временем. Не плакать и не бояться этих снов. Если посмотреть, то теперь только этими снами я и жила. Потому что, обмочившись посреди занятия в комнате, полной твоих сверстников, на последнем году обучения, ты становишься объектом насмешек. Тебе придумывают обидное прозвище – что-то вроде «Лелька-что-ссыт-в-постельку». Никто не хочет сидеть рядом за обедом и за одной партой или проводить с тобой время в перерывах.
Какое-то время я пыталась сопротивляться. Думала: посмеются и забудут. Но через одну луну терпение мое иссякло. Я забросила учебу. Мне больше нравилось отправляться на южный конец поселения и бродить у самого края мира. Каждый ребенок знал, что после Великого Раскола остатки мироздания сдерживает магический купол, который наложили боги. Это позволяет миру не сгореть, а также оберегает особо безрассудных от того, чтобы свалиться за край. Но я-то знала, что это не совсем правда. Через купол можно пробиться. Я делала это дважды. Похоже на то, будто идешь против сильного течения реки. Купол так и норовит выплюнуть тебя обратно, в привычный мир. Но если быть достаточно упорной и не сдаваться, то окажешься у самой бездны.
Я заглядывала в нее, но желание прыгнуть оказалось настолько сильным, что напугало меня. Я вспоминала слова девушки из сна. Она сказала, что ненавидит тот каменный мир, который назвала Мидгардом, словно был еще какой-то. Сначала я подумала, что она могла быть жительницей Сварожича. Там есть горы, в которых добывают металлы и руду для всего мира. Но я быстро отбросила эти мысли. Я видела книги и карты в школе. В Сварожиче горы были невысокими, с них виднелась долина. Девушка из моего сна бежала по каменной гряде, которой не было конца.
Почему-то даже не приходило в голову, что сны могут быть нереальными. Просто выдумкой, смутными иллюзиями. Верить в другие миры и места, неизвестные для народов Яви, не казалось безумным. Хотя должно было бы. Уверена, попробуй я кому-то рассказать о каких-то других мирах, которые являются мне во снах, моя репутация упадет еще ниже. Я усмехнулась и решила, что ниже-то падать уже некуда. Но ошиблась.
К концу учебного года мать вызвали в школу. Мои пропуски не остались незамеченными. И поползли слухи, что меня видели бродящей у края. Шептали, что я бормотала и выглядела всклокоченной и безумной. Я могла бы поклясться, что никогда не говорила сама с собой. Но мое слово против мнения общественности проиграло.
Мать, вернувшись после беседы с главой школы, долго молчала, плечи ее были напряжены. Отец был в поле, как раз собирали урожай.
– Тебе нужно закончить учебу, – наконец выдавила из себя мать. – Когда будешь готова…
Фраза повисла в воздухе. Я смотрела на ее напряженную – прямую, как идолы на капищах – спину и думала: когда наступил тот миг, после которого из любимой мамочки она превратилась в чужую женщину? Ведь это не я отстранилась? Или все же в этом есть и моя вина?
Но разбираться и делать первый шаг у меня не было желания. Я хотела поскорее лечь спать, чтобы увидеть сон. Мне ничего не снилось уже две ночи, и я изнывала от нетерпения.
Две следующие Велесовы ночи принесли мне новые кошмары. Хотя теперь я не могла назвать эти сны кошмарами в прямом смысле слова. Да, девушки из снов умирали, но я-то в этих снах жила. И острая боль, которую мне приходилось разделять с каждой смертью, была достаточной платой. Зато я видела его. Он приходил в мои сны довольно часто. Было сложно разглядеть лицо или запомнить черты, но меня поглощала сила любви. Я злилась, когда повторялись детские сны, потому что в них не было этого чувства. Только страх и непонимание.
Зато, когда я видела мир с бескрайней соленой водой, с теплым солнцем и светло-желтым песком, когда чувствовала на губах девушки терпкий вкус красного напитка или солоноватых мягких белых кубиков с травами, то я знала, что он обязательно появится. Отчасти я ревновала мужчину к этой красавице, но благодаря возможности проживать сны через нее ревность быстро угасала.
Сон с каменным миром и копьем-вилкой в спину от высокого светловолосого парня был моим самым нелюбимым. Там все неправильное. Чувство вины девушки, боль от предательства, ненависть к суровым серым горам.
Я настолько глубоко погрузилась в мечтания и охоту за снами с ним, что стала рассеянной и невнимательной. Однажды, в середине осени, я и правда поймала себя на том, что бормочу что-то непонятное сама себе.
Я слонялась у края мира, но страшилась пересечь барьер. Услышав слова, я не сразу поняла, что сама их и бубню. А осознав, застыла на месте, пораженная. Порыв ветра швырнул мне в лицо волосы, и я с удивлением отбросила длинную копну. Откуда они? Озадаченная, я потянула за прядь. Голова отозвалась болью. Так, это мои волосы. Но почему они достают почти до пояса и так всклокочены? Когда успели отрасти так сильно?
Я будто очнулась от забытья. Тряхнув головой, со всех ног припустила домой. Ворвавшись в свою комнату, я подбежала к зеркалу и удивленно застыла. На меня смотрела взрослая девушка – не угловатый бледный подросток, а почти женщина. Волосы мои и правда стали как никогда длинными, лицо потеряло припухлость и заострилось, подбородок некрасиво выпирал. Глаза стали огромными на этом похудевшем лице. Нерешительно я подняла ладони и ощупала свою голову. Девушка в отражении сделала то же. Было похоже, что я нахожусь в одном из моих снов. Делю тело с кем-то другим, незнакомым. Эта мысль притупила страх от того, что я не могла вспомнить, когда успела так сильно измениться. Прошло несколько лет? Я пропустила их? Но почему? Неужели грезы и мечтания украли у меня годы?
Тело, мое собственное тело ощущалось совсем не так, как я помнила. Будто стала легче и тяжелее одновременно. Такое может быть? Почему я не помнила столь многого?
На одеревеневших ногах я прошла на кухню. Выдвинула стул и села. Я была одна в доме, свет погашен. Я не имела представления, где родители и живу ли я с ними до сих пор. Казалось, что утром я видела мать, но это могло быть и несколько лет назад. Я рассеянно погладила бархатистые зеленые цветы растения в горшке, что стояло на столе. Не могла вспомнить, как же называется этот цветок… Прикосновения к нему меня успокоили.
Не знаю, сколько просидела в ожидании, но наконец под потолком вспыхнул свет, а следом раздался вопль. Я дернулась от испуга и обернулась. Мать, совсем не изменившаяся, стояла в дверях испуганная и прижимала руку к сердцу.
– Леля! – воскликнула она. – Ты так меня напугала!
Я не знала, что ответить. Мы разговаривали? Общались? По ее виду я не могла понять, испугалась она того, что я просто сидела в темноте, или же… меня? Поэтому я выдала единственное, что вертелось в голове все время, пока я ждала хоть кого-то в этой темной кухне:
– Я хочу вернуться в школу, – голос прозвучал сипло, и я кашлянула и добавила нерешительно: – Если еще не поздно…
По тому, с какой прытью и облегчением мать рванулась ко мне, я поняла, что успела. Она рыдала и обнимала меня, причитая, что верила в то, что эта хворь непременно отступит, а я гадала, как спросить, сколько времени прошло.