лиц и бульваров вполне могут работать обозначенные на плане фланкирующие батареи — а картечью-то вдоль по улочке — то, что надо будет. Авось обойдется, конечно.
С северо-запада Старый Улле ограничивался небольшой речкой, под названием Раковка. Но, судя по обилию застройки по берегам, и примыкающим к ней промзонам — последний рак там сдох еще до исторического материализма, а название — лишь дань времени. Хотя как раз на границе Старого Улле вдоль Раковки протянулся Городской Сад — судя по плану некий довольно ухоженный лесопарк, нерегулярного типа, но обустроенный, спускавшийся терассами по крутому откосу почти к самой реке. По другому берегу словно специально, для контраста — Гнилая Пойма — похоже, болото, а за ним Лесной Порт, небольшая Улльская Верфь, далее Речпорт и примыкающая к нему Босяцкая Долина. Выше по течению Раковки располагались на северном берегу Пушзавод, Кузнечное, Литейный, и Полковой Городок, и рабочие пригороды — Нахаловка, Заречный, Новая Деревня и еще несколько столь же типичных названий. По южному, примыкая к Старому Улле — Новый Улле. Город регулярной планировки, с большой Рыночной площадью, раскинувшийся на площади едва не втрое больше зажатого между побережьем и болотистой низиной Старого. Его районы носили совсем другую топонимику — Купеческий Спуск, Гостиный Двор, Каретная слобода. Пригороды у него были относительно небольшими, судя по карте — в основном сады и виноградники, какие-то сельхозпредприятия. Был там и интересный объект — хотя раков в речке Раковке наверняка нет, но водозабор на ее берегу стоит выше всех поселений по течению, рядом Фильтрационная станция и водонапорка. Все по взрослому, хотя в городе есть и колодцы, я видел по пути минимум парочку. Что особенно радовало в такой диспозиции — это то, что, судя по всему, Раковка являлась естественной преградой, природным рубежом обороны, как раз между районами, лояльными нам, ну или так сказать, социально и классово близкими, и районами, поддерживающими бунтовщиков. Исключение составляли разве что верфи и лесной и речной порты, но там все держат в руках местные мафиози… или профсоюзы… хотя на самом деле никакой разницы, конечно, нет, и никогда нигде и не было. В общем, туда никто не сунется, рискуя получить картечью в харю. И не из-за политики какой, а чисто потому, что любые боевые действия и беспорядки повлекут с большой долей вероятности пожары и ущерб, а этого никому не надо. Охрана там всегда была злющая, учитывая соседство с Босяцкой, а поживиться там чем-то вкусным и ликвидным — не выйдет. Проще говоря — и пограбить только нечего, все требует «брать целиком», а «простому народу» никакой прибыли. Потому максимум что оттуда грозило — это проход контингента из Босяцкой, под вежливыми прицелами охраны. Пройти они им дадут, тем более, если те пойдут, как принято в таких случаях, «в мирном виде», намереваясь вовсе не на штурм идти, а пограбить и похулиганить под шумок — народ простой и непосредственный, политикой не заморачивается. Вполне резонно, кстати, ибо на усмирение всяческих грабежей в такой ситуации военную силу никто дергать не станет, а полиция… в общем, резонно вполне, да.
Но речка Раковка при всей своей мелководности имеет довольно-таки крутой южный берег, и наоборот — низменный и пустынный северный. И около десятка мостов. Причем мосты длинные, из-за топкого северного берега. Мосты капитальные, каменные. И, конечно же — с предмостными укреплениями. Точнее, наверное, правильно сказать — замостными? Потому как они имелись исключительно с южного конца мостов, позволяя простреливать все мосты и подходы к ним. По идее, с этих укреплений и вдоль реки можно бить, но вот есть ли такая возможность? Сектора обстрела пушек на этой карте не указаны — это, пожалуй, и есть те самые подробности, которые составляют военную тайну. Но конфигурация укреплений намекает, да и в одном месте, на излучине Раковки, имелось довольно обширное укрепление, именуемое Новая Крепость — как раз способное прикрыть мертвую зону ближайших мостовых укреплений. В общем, если так посмотреть, то при некотором везении вполне можно удержать «чистый» город. Шансы есть, и неплохие. Что ж, слушая прожекты и предложения присутствующих, перешел к столу, бесцеремонно разглядывая детальный план «вражьего логова» — Пушечного Завода. Обширная промзона, но основная цель — площадь с Заводоуправлением, у которой располагается ремеслуха, склады готовой продукции, выходят ворота сборочного цеха и примыкают две улицы с домами, где живут всякие квалифицированные рабочие и мастера. По слухам, там уже прошли погромы, но не масштабные, кому-то набили морду и обобрали, побили стекла в домах, но не более того. Директор, бухгалтера и господа инженеры обитали, ясное дело, в городе, и до них бунтовщики не дотянулись. Район Пушзавода отделяет тянущийся с севера на юг ручей Змеиный, и главная Заводская улица, выходящая на площадь, начинается аккурат с перекинувшегося через этот ручей Гадюкинского моста. Остальные подходы к заводу идут в обход с севера и востока в основном. Рядом усмотрел еще план Морского Училища — ну Нахимовка местная. Она располагалась как раз между Верфью и Пушзаводом, чуть выше по течению Змеиного, относительно Гадюкинского моста. Там сейчас «штаб» восстания. Господа революционеры оценили и внутреннюю роскошь помещений, и наличие толстых стен и способствующей обороне ограды, судя по схеме — не хуже чем в Питере вокруг Кронверка, пушкой и то не всякой возьмешь, а стрелковкой и вовсе бесполезно. С другой стороны, и хорошо, что все там засели вместе — если их накрыть… а хоть бы и несколькими залпами береговых шестидюймовок?..
Прислушиваясь к разговору, понял, что питаю иллюзии зря. Молодой лейтенантик, впрочем, с нашивкой за ранение, и держащийся довольно несуетливо, поведал «последние новости». Я уже сообразил по оговоркам и намекам прочих, что вместе с полком в Рюгель свинтило и все высшее руководство, безопасник, ключевые чиновники и командующий городской флотилией. Потому-то состояние у всех и было такое нервозное — власти-то в городе, по сути, нет, и надо или все просрать, или брать ответственность на себя, а это все ой как не любят… В городе из серьезных людей остался какой-то третий секретарь горисполкома, и полковник Палем, комендант и командующий всей артиллерией города. Ну и всяческое купечество, гильдейские всякие и прочие, тут ведь имелся самый натуральный Совет из «лучших граждан» — орган скорее совещательно-рекомендательный, но имевший силу ввиду авторитетности участников. Вот собственно этот-то орган вкупе с купечеством всяким и поставил третьему секретарю Пуцу условие: никакой масштабной артстрельбы и массовых разрушений… в «чистом» городе и промышленных районах. Частная собственность неприкосновенна, и никому не позволено ее разрушать! Горн, выслушав такое, хмыкнул в смысле что — Палем полностью в своей власти при такой ситуации разметать по камешкам любое задние, причем даже вместе с жильцами, даже женский приют для сирот, даже Ратушу или Совет — и никто ничего ему не сможет предъявить… А мнение господина советника Пуца вообще при объявленном осадном положении никого не волнует. Но тут же, нахмурясь, поправился — Палему тут еще жить, и ведь жизнь после мятежа не кончится. И Стечкин тут же подтвердил, что осадного положения так еще не объявили, введен только «особый режим», а значит, обычные гражданские законы мирного времени все еще действуют… Бледный капитан прошелестел и вовсе неприятное — гелиографическая станция взята под охрану, и связи с Ирбе нет и не будет… до особого распоряжения. А проще говоря — никто ничего никому не сообщит, пока мы тут все дерьмо не разгребем… или не станет слишком поздно.
Когда все высказались, я надеялся, что меня уже не спросят, но Горн не забыл. Пришлось отвечать, и первым делом я постарался обломать им все их прожекты.
— Господа офицеры… и сержанты. Может, я чего не так понимаю, но, сдается мне, все же нам стоит, собрав и посчитав наши силы, перейти в подчинение господину полковнику. Иначе, я так думаю, никакого толку не будет от нас вовсе… — Ожидал я на это бурного возмущения, но никто не стал возражать, только капитан крякнул недовольно, а сержанты покивали. — Может, я чего не так скажу, господин майор, но стоит оставить тех, кто не сильно годен в бою, на охрану миссии, а остальными пусть располагает господин полковник… естественно, под Вашим командованием.
— Да это-то понятно — отмахнулся, скривив гримасу Горн — Ты по делу чего скажи, сержант! Чего там в карте высмотрел?
— Ежли, господин майор, укрепить оборону по Раковке, то и малыми силами мы сможем любой натиск сдержать. Не знаю, какие там в укреплениях пушки стоят, но ежли рядом оборудовать позиции и хотя бы картечницы поставить, чтоб во фланг простреливать, вот так и так — показываю на плане — Да вот эту Новую Крепость занять, и тоже картечниц поставить — то никто не пройдет, по крайней мере, большими силами, одиночки, конечно, по темноте просочиться смогут…
— Где ж столько картечниц взять — взвился Стечкин — Да и толку от них, по моему… Только что патроны жрут…
— Ну, чего уж, а патронов в арсеналах навалом… А что, сержант, сильно хороши эти картечницы? Говорят, их у валашцев с избытком оказалось? Приходилось встречать уже?
— Точно так, господин майор, пришлось. И на Северном фронте, и до того на перевалах в укреплениях, в войсках господина барона Вергена…
— Вы и у Вергена служили, сержант? — уже совсем живо интересуется Стечкин — И как у барона показалось?
— Точно так, господин капитан, служил. Показалось… Да как везде. Барон, да продлятся его дни и слава, суров, но справедлив — машинально поправил полученные от Вергена награды и нашивки коснулся
— Однако… — капитан смотрит даже уважительно — Не расскажите ли вкратце, чего такого успели учинить, что удостоились? Там, говорят, бои были недолгие совсем…
— Виноват, вашбродь, но уж разрешите не рассказывать ежли на то приказа не будет.
— Что ж так, сержант?
— Я там, вашбродь, по большей части в штрафной роте пребывал, не думаю, что сие будет интересно Вам слушать, а мне рассказывать.