В комнату вошла пожилая женщина. Сутулая. В белом платочке. Приветливо всем поклонилась и поставила на стол самовар. Запахло угольком. Самовар напевал нехитрые песенки. Женщина водрузила на конфорку пузатый чайник и молча принялась разливать по чашкам. Весело бурлил самовар, потрескивали угольки, рассыпая искорки. Чашки передавались по кругу, к чаю не притрагивались. Марии тоже поставили чашку в красный горошек. Она с удовольствием обхватила чашку руками и принялась пить пахучий чай мелкими глотками. Пододвинули ей и сушки.
Новиков смотрел внимательными глазами на Марию, но в них было не отчуждение — приветливость.
— Как интересно декабристы писали об оружии... — Новиков неторопливо помешивал ложечкой в чашке. — «Не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия...»
— «Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит», — подсказал тот самый паренек, который ее встречал у тумбы, толстой, как торговка, и привел на конспиративную квартиру. — Друзья получаются важнее оружия... А? Так-то, папаня?
— Без оружия революцию делать нельзя, а хороший и верный друг — это завсегда хорошо, — пробасил Новиков, поучая сына.
Мария и не подозревала, что на занятия пришли отец с сыном. Видно, длился давний спор между ними, непонятный непросвещенному. И действительно, похожи эти Новиковы: оба здоровяки, словно лесные медведи, кряжистые, с торчащими ушами и прелюбопытными глазами.
— Очень нужно сегодня вспомнить и Муравьева-Апостола. В восстании принимали участие три брата: Сергей (его казнили на Сенатской площади), Матвей и Ипполит. Все они выросли в богатой аристократической семье. Отец был крупным дипломатом и дал детям блестящее образование. Юношей Сергей Муравьев-Апостол принимал участие в Бородинском сражении, дрался с французами. Потом партизанил, скитался в лесах, добивал француза, чтобы неповадно было на русскую землю нападать. Сражался отчаянно. За храбрость награжден золотым оружием. Он был в числе первых, кто вошел в так называемую артель, которая впоследствии и послужила зерном, из которого выросло тайное общество. За два года до восстания Сергей Муравьев предлагал арестовать царя Александра I, приехавшего на маневры, и провозгласить республику. Редкостное благородство и мужество отличало братьев. Они входили в состав Южного общества декабристов. О неудаче восстания на Сенатской площади Муравьев с братом Матвеем узнали очень быстро, как и об ордере на арест. И действительно, их арестовали, да освободили восставшие офицеры. И Муравьев не испугался, не забился в щель и не бежал за границу. Нет, он решил поднять черниговский полк, повести на Житомир в надежде, что по пути присоединятся и другие полки. В Василькове братья Муравьевы подняли местный гарнизон. Под восставшими знаменами стояли тысяча солдат и семнадцать офицеров. По приказу царя на подавление мятежа бросили крупные воинские части. Восставших взяли в кольцо. Сергей Муравьев с большим искусством уходил от преследователей, в надежде вырваться из кольца. Но кольцо сжималось... Развязка произошла в местечке Трилессы. Теперь уже восставших ждали гусары и артиллерия. И опять Сергей Муравьев продолжал бороться. Выстроив солдат боевой колонной, он повел их в атаку... В атаку на пушки... Над полем битвы прозвучали залпы. Теперь вместе с двумя братьями — Сергеем и Матвеем — находился и третий, Ипполит. Ему было 18 лет. Любовь и уважение к Сергею были безмерны. Когда он увидел, что брат упал — брат получил тяжелейшее ранение в голову, — то он убил себя... И Сергея и Матвея, потрясенных и разгромом восстания, и смертью брата, тут же арестовали, заковали в кандалы и повезли к царю. На вопросы царя Сергей Муравьев отвечал дерзко, вины своей не признал, в правоте своей так был уверен, что царь назвал его «самонадеян до сумасшествия».
А декабрист Петр Каховский, отстаивая свои политические взгляды, писал в письмах из крепости, что «в рассуждениях ум русский ясен, гибок и тверд». Каховский вызвался убить Николая I. С двумя пистолетами и кинжалом он вышел на Сенатскую площадь. Он ратовал за народное правление «с истреблением царствующего дома». Смелый, решительный до отчаяния, он жизнь свою не жалел за свободу. Выстрелом из пистолета он смертельно ранил петербургского генерал-губернатора, стрелял в командира лейб-гвардии Гренадерского полка, кинжалом ударил офицера.
Имя Пестеля, вместе с другими казненного 13 июля 1826 года на кронверке Петропавловской крепости, было золотом выбито в Пажеском корпусе. Пажеский корпус Пестель окончил первым.
Мраморную доску потом разбили. Пестель также участвовал в Бородинском сражении, проявил храбрость, получил тяжелейшее ранение, от которого лечился восемь месяцев... За храбрость был награжден золотым оружием... И повешен. Это о нем писал верховный уголовный суд. — Мария достала мелко исписанные листки и поднесла к глазам. Как хорошо, что она так тщательно выписывала все материалы, относящиеся к декабристам. — «Имел умысел на цареубийство: изыскивал к тому средства, избирал и назначал лица к совершению оного; умышлял на истребление императорской фамилии и с хладнокровием исчислял всех ее членов, на жертву обреченных, и возбуждал к тому других; учреждал и с неограниченной властию управлял Южным тайным обществом, имевшим целью бунт и введение республиканского правления; составлял планы, уставы, конституцию...»
— В какие далекие времена лучшие люди думали о конституции, а царь так и не решается... — Новиков, слушавший с редкостным вниманием, не выдержал и закурил папироску. Лицо виноватое, волнения не мог скрыть. — И казни да казни одни у наших самодержцев...
— А ты, батя, захотел, чтобы цари без казней отказались от власти, — насмешливо ответил ему сын, расстегивая мелкие пуговки косоворотки. — Держи карман шире. Как же. Самодержцы все о благе народа думают. Лучше бы не думали. Сам бы народ о себе подумал.
Рабочие довольно заулыбались.
— Что ж, времечко позднее. Пора кончать, товарищи? — спросила Мария, поправляя золотистые волосы и закалывая пучок шпильками.
Рабочие молчали. Теперь уже курили все. Дым сизым облаком висел в комнате.
— Как звать вас — величать, не знаем, но не часто такого грамотного человека рабочему приходится видеть. — Новиков встал, погладил бороду и сказал просительно: — Не знаете ли вы, барышня, стихов про народную долю? Очень они простому человеку нужны.
Мария зарделась от удовольствия. И опять ее огромные глаза засияли. Сильным голосом стала читать:
Уж как шел кузнец
Да из кузницы.
Слава!
Нес кузнец
Три ножа.
Слава!
Первый нож
На бояр, на вельмож.
Слава!
Второй нож
На попов, на святош.
Слава!
А молитву сотворя —
Третий нож на царя.
Слава!
Мария помолчала и добавила:
— Эти стихи написаны Кондратием Рылеевым вместе с Александром Бестужевым.
— Хорошие стихи. Такие и на память заучить не грех, — заметил Новиков, поглядывая на сына.
Ах, тошно мне
И в родной стороне;
Все в неволе,
В тяжкой доле,
Видно, век вековать?
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
И людями,
Как скотами,
Долго ль будут торговать?
Кто же нас кабалил,
Кто им барство присудил
И над нами,
Бедняками,
Будто с плетью посадил.
По две шкуры с нас дерут:
Мы посеем, они жнут;
И свобода
У народа
Силой бар задушена.
...А теперь господа
Грабят нас без стыда,
И обманом
Их карманом
Стала наша мошна.
...А уж правды нигде
Не ищи, мужик, в суде:
Без синюхи
Судьи глухи,
Без вины ты виноват.
А под царским орлом
Ядом потчуют с вином
И народу
Лишь за воду
Велят вчетверо платить.
Рабочие были поражены. Столько лет поют эту песню — и отцы и матери, и деды и прадеды, да и сегодня она словно для них написана, а ей-то, голубушке, семьдесят годков. И все порядки те же: и бесправие, и лиходейство, и монополка с царским орлом, где опаивают народ... Да, пора «мотать себе на ус».
Мария с радостью видела, с каким восторгом слушали рабочие стихи декабриста Рылеева. Действительно, народный поэт. В свое время и она была поражена, что распространенная песня — рылеевская.
— Дошли до нас и последние стихи Рылеева, написанные им в Алексеевском равелине незадолго до казни. Интересна их история. Декабристу Цебрикову принесли обед. «Я принялся рассматривать оловянные тарелки и на одной из них нашел на обороте очень четко написанные гвоздем последние стихи Рылеева».
Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Когда ношу их за Отчизну.
Расходились из домика по одному. Марию взял под руку младший Новиков, объяснив, что иначе в этих местах чертовых ногу легко сломать, да и для городовых вид влюбленной парочки привычнее.
Над Волгой упали голубые сумерки. Бархатистый ветерок приносил с реки теплые волны. На багреющем закатном небе проступали первые робкие звезды. Далеко-далеко слышалась песня.
АННА ИВАНОВНА
Жизнь всегда богата неожиданностями, самыми удивительными. Мария, став профессиональным революционером, привыкла не удивляться этим неожиданностям, как и частым своим переездам из города в город. Словно листок, гонимый ветром в осеннюю непогоду, перебрасывался от одного дерева к другому, так и Мария оказывалась то в одном, то в другом городе. После Саратова она побывала на юге России, потом в Самаре, потом в первопрестольной и белокаменной Москве и, наконец, в Петербурге. На этот раз нужно было уезжать с товарищами на Урал.
Выдалась непривычная для Петербурга сухая и теплая погода.
В Екатеринбург решили ехать через Москву. Поздняя осень 1898 года. Мария бродила по Невскому, подолгу стояла на Аничковом мосту и не отрывала глаз от воды. Кружили оранжевые листы липы, Мойка обмелела и камни-валуны проглядывали сквозь тонкий слой воды. Если хорошенько вглядеться, то можно было увидеть и сонных рыб, которые, расставив красные плавники, боролись с течением, и длинные нити водорослей, прилипшие ко дну. Временами валуны проступали над водой, и тогда на камни пристраивались синицы. Они опускали головки и забавно их вскидывали, глотая капли воды. Отчаянно сражался между валунами бумажный бриг, пущенный мальчишеской рукой. Ветер гнал его на камни, быстрое течение кружило его, как щепку, поворачивало, грозясь опрокинуть. Вода заливала корму, бриг оседал и мужественно пытался пройти узкое место.