Мэделин Ру
Побег из приюта
Приют — 0,5
Убедительная просьба НЕ КОПИРОВАТЬ, или копируя указывать ссылку на источник
Переводчик: Aisha Atlanta
Посвящается
«Всей команде Приюта в HarperCollins
и для поклонников серии, старых и новых»
Эпиграф
«Я не ангел, — заверила я его, — и могу стать ангелом только после смерти. Я буду сама собой»
Шарлотта Бронте, Джейн Эйр
«Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они»
Жан-Жак Руссо
Пролог
Он не хотел быть первым. Даже тишина этой комнаты была кричащей. Шарканье шагов и усиливавшийся крик сомнений в голове оглушили его. Смотритель заверил его, что ему повезло быть первым. Это было честью. В конце концов, смотритель долгое время ждал его — подходящего человека. Почему бы Рикки просто не быть хорошим, покладистым мальчиком? Ведь это особенный случай, привилегия — быть Исходным Пациентом.
Но он всё ещё не хотел быть первым. Эта комната была холодной и одинокой, и каким-то образом он осознавал всей своей сущностью, источником его человечности, что быть Исходным Пациентом плохо. Очень плохо.
Быть Исходным Пациентом означало потерять себя. Не умереть, нет. Нечто гораздо хуже.
Глава 1
Бруклин, 1968
Тремя неделями ранее
Они привели его в маленькую комнату в немой тишине. Рикки идет этой дорогой не в первый раз, только в прошлый раз это был Викторовуд в Хэмптоне и он шел охотно. Это по счету третье «пристанище». Всё это начинает раздражать.
Свесив голову, он уставился в пол — его пожизненное представление. Раскаивался ли он? Ничуть, он хотел выбраться из этого места. Больница Бруклин. Хоть и зовется дурдомом, но звучит так же пафосно и глупо, как и ретритные центры. Он не хочет иметь ничего общего с этим.
— Мне нужно увидеть родителей, — сказал он. Разговор заставил их сжать его руки ещё крепче. Один из санитаров достал защитную маску, Рикки не нужно было притворяться, чтобы выглядеть шокированным. — Воу, эй, в этом нет необходимости. Я просто хочу поговорить с моей мамой. Вы должны понять, произошла какая-то ошибка. Если бы я мог просто поговорить с ней…
— Хорошо, парень. Разумеется. Ошибочка. — хмыкнул санитар. Он был выше и сильнее Рикки, поэтому брыкаться было бесполезно. — Мы не хотим навредить тебе, Рик. Мы пытаемся помочь.
— Но моя мама…
— Мы уже слышали это. Тысячу раз.
У него был приятный голос, у этого санитара. Нежный. Добрый. Обычно так и бывает: приятный голос, говорящий приятные вещи, прикрывающий темные намерения. Эти голоса хотели изменить его. Порой он даже был искушен соблазном позволить им.
— Я хочу увидеть моих родителей, — повторил он спокойно. Трудно было скрывать ужас в голосе, когда его тащили в камеру в месте, которое он совсем не знал. Камера в психушке. — Пожалуйста, просто позвольте мне поговорить с ними. Я знаю, это звучит нелепо, но я думаю, что действительно могу заставить их понять.
— Поздно, — сказал санитар. — Теперь мы будем заботиться о тебе. Твои родители придут к тебе, когда ты почувствуешь себя лучше.
— Смотритель Кроуфорд лучший в своем деле, — сказал другой мужчина. Его голос был теплым, но холодный взгляд смотрел на-сквозь-Рикки. Как будто его там и не было вовсе, или как если бы он был просто пятнышком грязи.
— Он действительно лучший, — механически добавил санитар повыше.
Рик стал бороться с ними, высвобождаясь. Он уже наслышался этих слов о других докторах, других «специалистах». Это был шифр. Всё было зашифровано, всё что говорили эти люди в «санаториях» и больницах. Они никогда не говорили того, что действительно имели в виду, что он никогда не выйдет, никогда не станет свободным, пока не превратиться в совсем другого человека. Тот высокий, сильный санитар справа выругался себе под нос, изо всех сил стараясь удержать руку Рик и потянулся за чем-то недоступным его взору.
Комната была холодной, промерзшей от весеннего дождя за окном, и свет был слишком ярким, бледной белизны, как и вся комната. Мир за стенами ещё никогда не чувствовался столь отдаленным. Возможно, было всего лишь несколько футов к стене, а затем несколько сантиметров кирпича, но казалось, что свободный воздух по другую сторону ограждала миля бетона.
— Это твой выбор, — сказал санитар с хриплым вздохом. — Ты сам выбираешь, как мы будем относиться к тебе, Рик.
Рикки знал, что это неправда, он начал бороться сильнее, бросая свой вес из стороны в сторону, пытаясь врезаться лбом в одного из них и разорвать хватку. Их голоса стали отдаляться, через секунду игла скользнула в его руку, прокалывая глубже, чем обычно, вгрызаясь глубоко в вену.
— Я просто хочу увидеть их, — говорил он, медленно комкаясь на линолеум, — я могу заставить их понять.
— Конечно можешь, но сейчас ты должен отдохнуть. Твои родители придут увидеть тебя ещё до того, как ты узнаешь.
Успокаивающие слова. Бред. Предметы в комнате стали размыты. Кровать, окно, стол — все стало похожим на молочно-серые капли. Рикки позволил себе скользнуть в мрачное, надвигающееся онемение, почти облегчение от узла страха и предательства туго петляющего живот. Мама и Бутч должно быть уже по дороге обратно в Бостон. Уже далеко, уже далеко. Он всегда мог договориться, чтобы выбраться раньше, и он знал, что может сделать это снова, если только останется наедине с матерью.
— С ним всё будет хорошо здесь, не так ли? — спросила его мать. Кадиллак плавно покатилась вверх по склону в сторону больницы, дождь неустанно бьется, ритмично, как крошечный солдатик барабанами по окнам. — Здесь совсем неё так как в Викторвуде… Может быть, это слишком опасно.
— Сколько можно, Кэти? Он буйный урод. Он чертов…
— Не говори так.
Это было похоже на сон тогда, сейчас даже больше. Сначала он был так уверен, что они просто везут его обратно в Викторвуд, дом для «своенравных» мальчиков, как он. Персоналом там были просто избалованные слабаки и как только ему надоедало место, хватало всего несколько слезливых звонков, чтобы его мать приезжала со слезами на глазах и заключала его в объятия. Но на этот раз они везли его не в Викторвуд. Где-то посреди дороги они остановились и изменили направление. Настал тот самый следующий-раз-который-будет-иметь-последствия момент, упоминаемый Бутчем.
Блин. Он не должен был так попасться с Мартином. Бутч в конце концов исполнил свои угрозы. Длинная, бешеная поездка в больницу, в Бруклин, было достаточным наказанием, и все это время Рик думал, что они так не поступят. Они не приговорят его.
И теперь он здесь, соскальзывающий в беспамятство далеко от дома, с двумя незнакомцами, которые тащили его на тонкий матрас и его последние ясные мысли: «Они это сделали. На этот раз они действительно сделали это. Они заперли меня и они не вернутся».
Глава 2
Плотно сложив руки на животе, он уставился в потолок. Голос казалось охрип от напрасных криков на санитаров. Поняв, что это не сработало, он попытался успокоить себя. Теперь он спокоен. Кончики пальцев были настолько холодными, что на мгновение он подумал, они могут заледенеть до треска и разбиться.
Этот холод он почувствовал ещё в первый раз, как только переступил через порог больницы, это было его первым предостережением. Двор вокруг Бруклина был красивым и довольно ухоженным, крепкий черный забор был единственным свидетельством того, что свобода здесь ограничена. Напротив больницы шли параллельно коричневые кирпичные здания в форме U. Они отличались от больницы совершенно другой конструкцией. Темные, старинные, студенческие. Взъерошенные молодые парни в фуфайках и вельветовых брюках гуляли от одного здания к другому-студенты, готовящиеся уйти на летние каникулы, как узнает позже Рикки.
По сравнению с этими старинными зданиями Бруклин был кристально белым. Чистым. Даже трава была подрезана на идеально ровную высоту. Чувствовалась фальшивой под ботинками. И пациенты в саду, спины согнуты, дотошно обрывающие увядающие цветки и подстригающие живую изгородь, под пристальным наблюдением санитаров.
Все это кажется нетронутой и прекрасной картиной, пока ты не ступил внутрь и холод не ударил тебя, как разряд электричества.
Сонный, каким он и был, Рикки был уверен, что он никогда не сможет по-настоящему отдохнуть в этом месте, даже если они вколют ему еще одно из тех успокоительных.
Он продолжал засыпать и резко просыпаться, уверенный, что кто-то по ту сторону двери подслушивает. Его беспокойный сон был и вовсе нарушен внезапным криком посреди ночи. По крайней мере, он думал это ночь. Было сложно понять сквозь затворенную камеру.
Конечности Рикки стали свинцовыми, как только он сел. Крик повторялся снова и снова, заставляя его полностью проснуться. Он поплелся к двери, приникший к ледяной поверхности. Схватившись за дверную ручку, он был потрясен, когда дверь приоткрылась. Этого не может быть. Ему бы не позволили бродить по залам Бруклина в одиночку. Он мог точно сказать, судя по тому, как к нему применяют силу, это не одно из таких мест. Неужели один из санитаров облажался и забыл запереть его? В коридоре было по-прежнему темно, без медсестер или санитаров, никаких других пациентов, без признаков жизни вообще, кроме стука, как сердцебиение, что барабанил медленно откуда-то из-под его ног. Может быть, это были трубы или старинные печи, которые ворчали где-то в подвале, как древний, дремлющий зверь.
Корень здания. Его ядро. Живое, бьющееся сердце дурдома. Рикки шел по коридору к лестнице, босые ноги такие же ледяные, как и пол. Млечный свет заполнил всё пространство, освещая его шаги вниз по этажу. Бьющееся сердце взывает к нему, и он последовал. Он не чувствовал себя в безопасности, точно. Это больше похоже на безрассудство. Но что они могли сделать, выгнать его? Не его вина, что эти идиоты оставили его дверь открытой.