Думаю, все мои рекомендации говорят о том, что я никогда не делал ничего плохого, подлого или преступного. Что двери, открытые для меня семь лет назад, остаются открытыми и по сей день; что все друзья, которых я обрел за семь лет, все еще являются моими друзьями; что я всегда могу вернуться туда, где я бывал раньше, не скрываясь, с высоко поднятой головой[53].
Этот пример показывает нам, что в процессе ухаживания и сватовства личность женщины была скована узами тесных родственных связей, игравших активную роль в процессе оценки потенциального жениха и создании с ним супружеских отношений. Поскольку в решении этой социальной задачи участвовали многие из окружения женщины, ее мнение полностью отражало их умозаключения и ее чувства по отношению к мужчине формировались исходя из мнения окружающих о нем. Переплетение эмоций и здравого смысла, сокровенных чувств и коллективных суждений подразумевало, что, любя кого-то и, в конечном счете, принимая решение о возможном супружестве, каждый неизменно погружался во вселенную нравственных норм и табу, существовавших в обществе, и романтическая связь оказывалась затянутой в пучину обязательств перед другими. Мужчины и женщины не принадлежали самим себе, их сознание находилось под властью хранителей моральных и социальных норм[54]. Такое положение дел существовало вплоть до XIX в.
Общепризнанные и негласные правила
Ухаживание в мире Остин регулируется мириадами скрытых правил. Люди, далекие от социологии, склонны рассматривать правила как ограничения. Но для социологов правила также являются благоприятной средой, в которой субъекты взаимодействуют друг с другом, строят планы относительно друг друга и, преодолевая трудности, ищут пути соприкосновения[55]. Ритуалы — это набор определенных правил для того, чтобы вступить в отношения или выйти из них, они подобны четко налаженному пути, проторенному в дебрях возможностей. Они предвосхищают то, что может и должно произойти дальше[56]. Иными словами, ритуалы являются мощным символическим инструментом устранения беспокойств, порождаемых неопределенностью. Таким образом, в XIX в. среди имущих классов существовали если не строго соблюдаемые правила, то, по крайней мере, кодексы и ритуалы поведения, устанавливающие определенную последовательность романтических отношений, которые необходимо было соблюдать для того, чтобы мужчины и женщины оказались достойными друг друга.
Приглашение в гости было одним из таких ритуалов. Пригласить можно было только в дом к девушке (когда она была все еще достаточно молода, чтобы называться девушкой), поэтому мужчине считалось неуместным проявлять инициативу в этой ситуации. Мужчина мог показать девушке, что она ему нравится, но это была «привилегия» девушки — пригласить мужчину ее навестить[57]. Практика подобных приглашений среди представителей среднего класса позволяла женщине и ее родителям самим контролировать процесс ухаживания и сватовства[58], и этот контроль не оспаривался. Кроме того, если на званом вечере джентльмен был представлен даме с целью приглашения на танец, он не мог по привычке возобновить с ней знакомство на улице. Их должен был вновь представить друг другу какой-нибудь общий знакомый, и только дама могла позволить их общению возобновиться. Что крайне важно, после проведения ритуала знакомства ухаживание продвигалось в плавной последовательности, пары сначала беседовали, затем вместе прогуливались и, наконец, устанавливали близкие отношения, как только их взаимная симпатия подтверждалась. Иными словами, эмоциональная вовлеченность тщательно контролировалась, поскольку она должна была следовать выверенному ритуальному порядку.
В этом романтическом ритуальном порядке эмоции следовали за действиями и заявлениями (или тесно с ними сочетались), но не были, строго говоря, предпосылкой для них. Я называю эту организацию эмоций режимом перформативности эмоций, т. е. режимом, в котором эмоции индуцируются ритуальными действиями и выражениями чувств. Отчасти наши эмоции всегда вызваны эмоциями других[59]. Но в романтическом общении возникает проблема взаимности, которая имеет здесь решающее значение, ведь, открывая свои чувства, человек рискует увидеть их безответными. В перформативном режиме эмоций после выполнения определенных ритуалов поведения и разгадывания их смысла человек не только раскрывает свои чувства, но и обретает их. Таким образом, это процесс постепенный, возникающий благодаря оказанию соответствующих знаков внимания и применению законов любви. Это результат едва заметного обмена знаками и сигналами между двумя людьми. При подобном режиме один из партнеров вызывает эмоции у другого, и эта социальная роль выпала мужчине. В перформативном режиме эмоций женщина не была и, возможно, не могла быть ошеломлена и поражена объектом любви; процесс ухаживания следовал определенным правилам обручения, благодаря которым женщина постепенно вовлекалась в более близкие и прочные отношения. Она откликалась на чувства и эмоции, модели выражения которых были хорошо отрепетированы.
Изучая методы ухаживания в XIX в., историк Эллен Ротман цитирует Элизу Саутгейт, которая пишет: «Женщина не могла себе позволить даже подумать о том, что она может полюбить кого-то, прежде чем сама обнаружит привязанность к ней». Ротман продолжает: «Женщине следовало подождать, чтобы удостовериться, что ее чувства взаимны, прежде чем признаваться в них даже самой себе»[60]. Тот факт, что любовь была превращена в церемониал, защищал женщин от царства эмоций, которые могли их погубить. На самом деле все в романе «Разум и чувства» как раз и сводится к вопросу о плавной последовательности, с которой следует действовать в сердечных делах. Элинор отнюдь не проповедует разум против страсти; скорее, она воплощает и защищает ритуальную версию любви, в которой сильные чувства раскрываются и выражаются только после того, как они осуществятся в надлежащей последовательности: сначала влечение, затем ухаживания и взятие обязательств. В ритуальной версии любви эмоция подтверждает обязательство так же, как обязательство подтверждает эмоцию. То есть, несмотря на то, что вопросы об искренности и истинных чувствах, безусловно, присутствуют в перформативном/ритуализованном романтическом порядке, они часто вытесняются заботой о правильной последовательности эмоций: «Как только мужчина получал достаточно одобрения от девушки, за которой ухаживал, считалось подобающим, чтобы он попросил согласия отца, прежде чем сделать предложение… Женщине следовало ждать, пока мужчина признается ей в любви, прежде чем раскрыть ему свои истинные чувства»[61].
Этот режим контрастирует с режимом эмоциональной искренности, которой пронизаны современные отношения. Искренность требует, чтобы партнеры осознавали свои эмоции; чтобы они руководствовались чувствами, которые затем станут основными составляющими их отношений; чтобы они признавались в своих чувствах самим себе (и желательно другим) и чтобы они принимали решения о совместной жизни и связывали себя дальнейшими обязательствами на основе этих чувств. Режим эмоциональной искренности заставляет людей тщательно анализировать свои и чужие эмоции для того, чтобы определиться с важностью, глубиной и будущей значимостью отношений. «Действительно ли я люблю его, или это просто вожделение?», «Если я люблю его, насколько глубока, сильна и подлинна моя любовь?», «Здоровая эта любовь или эгоистичная?» — подобные вопросы возникают в процессе искренней любви. В традиционных обществах, напротив, «искренности нет места в лексиконе человеческих идеалов. Здесь люди довольствуются теми жизненными возможностями, которые предоставляет им их социальная система: высшим благом для них… является выполнение определенной социальной функции»[62]. Искренность предполагает существование реальной (эмоциональной) онтологии, которая определяет бытие и существует вне правил, организующих и направляющих выражение и переживание чувств вообще и любви в частности. В режиме искренности обязательство не предшествует, а следует за эмоциями, которые испытывает человек и которые становятся дополнительным стимулом для взятия на себя обязательств. Таким образом, для обретения уверенности в своих чувствах режим искренности требует от человека: либо провести тщательный самоанализ, когда вопрос о природе и «истинных» причинах эмоций становится решающим для человека; либо, наоборот, подвергнуться ошеломляющему откровению, которое проявляется очень интенсивно (например, любовь с первого взгляда). Самоанализ предполагает, что рефлексивное самопознание поможет понять истинную природу наших эмоций; снизошедшее откровение предполагает, что глубина и безрассудность являются подлинным показателем истинных чувств. Эти два способа установить подлинность романтических чувств существуют бок о бок в современной культуре и, если следовать им, приводят к романтической связи, которая зависит не столько от ритуальных правил, сколько от эмоциональности внутреннего мира.
Семиотическая последовательность
Центральное место в перформативном режиме эмоций занимает важнейшее социальное правило, согласно которому действия человека соответствуют его намерениям. Например, руководство по этикету 1879 г. предлагало такие инструкции:
Поведение джентльмена по отношению к дамам. Господа имеют право приглашать своих приятельниц в оперу, на концерты, на балы и т. д., приходить с визитом к ним в дом, сопровождать их верхом или в экипаже и быть любезными со всеми барышнями, которым приятно их общество. В сущности, они вольны приглашать и принимать приглашения