Динамические воспоминания
…Каждый человек – поэт своих воспоминаний… Но, как и лучшие стихотворения, они никогда не заканчиваются, потому что обретают новый смысл, когда время раскрывает их в другом свете.
Мы начали эту книгу с вопроса: почему мы помним? Сегодня, почти через тридцать лет после того, как я налепил электроды на голову своему первому подопытному, у меня все еще нет простого ответа.
Меня это устраивает.
Путешествуя по миру обучения и памяти, я узнал, что на вопрос, почему мы помним, нет единого ответа, потому что нет единого механизма или принципа, который бы объяснял все, что нас меняет и позволяет обращаться к прошлому. Память – продукт мозга, сложившийся за миллионы лет из ряда конструктивных решений, к которым вынудили ограничения эволюции: у таких компромиссов есть и преимущества, и недостатки.
Эволюционно древние структуры мозга (такие как гиппокамп, миндалевидное тело и прилежащее ядро) взаимодействуют с относительно новыми (такими как периринальная и префронтальная кора и СПРРМ), а также с нейромодуляторами (такими как дофамин и норадреналин), управляющими пластичностью, – эти взаимодействия позволяют нам использовать свою память тысячами разных способов. Нейронные настройки, которые позволяют нам свободно обрабатывать знакомое; роль памяти в ориентации на необычное, новое или неожиданное; использование эпизодической памяти для прогнозирования чего-то, что может произойти в будущем; наша способность обновлять воспоминания на основе новой информации и учиться на ошибках; постоянная перестройка наших жизненных и культурных нарративов за счет обмена воспоминаниями – все эти процессы отражают работу крайне сложной и тонкой системы, над которой нейробиологи вроде меня проводят дни и ночи в попытках понять ее природу и функции.
Я решил назвать свою лабораторию в Калифорнийском университете в Дэвисе Лабораторией динамической памяти отчасти потому, что мыслю память как процесс, посредством которого наш мозг меняется во времени. По ходу жизни связи между нейронами постоянно формируются и изменяются, в результате чего образуются клеточные ансамбли, помогающие нам ощущать, взаимодействовать и понимать окружающий мир. Эти сложно связанные нейронные сети дают нам возможность сплетать вместе нити прошлого, чтобы представить, как будет разворачиваться будущее.
По мере того как мы продвигаемся от рождения к старости, мы видим, что на каждом этапе жизни память играет особую роль[340]. У большинства видов продолжительность жизни животного в основном охватывает период времени, на котором оно способно к размножению. Людей отличает в том числе и то, что в нашей жизни есть длительный период развития мозга до полового созревания и длительный период жизни после окончания периода фертильности. Может показаться странным, что эволюция благоприятствует выживанию вида, в котором особи проводят большую часть своего времени неспособными к размножению. Но возможно, что изменения в способности учиться и запоминать на протяжении жизни могли дать преимущества, которые были критически важны для нашего процветания как вида.
Элисон Гопник, специалист по психологии развития, утверждает, что расширенный промежуток времени, необходимый для полноценного развития исполнительной функции, может указывать на то, что наше долгое детство предназначено для другого режима обучения, подходящего для жизни в семье и обществе[341]. Она сравнивает детей с учеными, собирающими информацию о мире с помощью игры и исследования. Их мозг оптимизирован для такого типа обучения, потому что они не слишком ограничены какой-либо одной целью, в то время как взрослый человек с полностью развитой префронтальной корой может заботиться о потребностях детей, сосредоточившись на целях, имеющих решающее значение для выживания и успеха. В результате молодым людям может оказаться удобнее открывать для себя новое и видеть возможности, которые поглощенные повседневными задачами жизни взрослые могут упустить.
Мы также увидели, что эпизодическая память ухудшается по мере того, как мы становимся старше, заставляя нас все чаще расстраиваться из-за потерянных ключей, забытых имен и мгновений конфуза, когда мы забываем, о чем только что говорили. Но не все функции памяти меняются с возрастом – в частности, семантическая память остается прочной до глубокой старости. Устойчивость семантической памяти в условиях эпизодического ухудшения памяти может таить в себе разгадку функций памяти в старости, когда жизнь уже не столько связана с новым обучением и преследованием собственных целей, сколько с обменом тем, что мы узнали, с окружающими[342]. Мы можем видеть важность этого этапа жизни в культурах коренных народов, где старейшины играют центральную роль в сообществе, передавая молодым поколениям культурные знания о языке, медицине, добыче пищи и охоте[343].
Недавние исследования показывают, что эта особенность может быть присуща не только людям. У косаток – еще одного вида, продолжительность жизни которого выходит далеко за рамки периода фертильности, – передача культурных знаний и традиций (охотничьи предпочтения, игровое поведение, даже предпочтения в выборе партнера), по-видимому, осуществляется самками в постменопаузе. Как и у человеческих старейшин, знания и опыт, накопленные за жизнь бабушками-косатками, играют решающую роль в выживании стаи[344].
Вместо того чтобы рассматривать жизнь как единую траекторию от созревания до окончательного старения и упадка, мы можем рассматривать ее как ряд этапов. На каждом этапе память делает именно то, для чего она эволюционировала, и в процессе связывает нас друг с другом и «заземляет» в социальном мире.
Чем лучше я понимаю роль памяти в нашей жизни, тем больше осознаю сложность стоящей перед нами задачи. Чтобы по-настоящему разобраться, почему мы помним, нам, ученым, предстоит найти мосты между временными масштабами от миллисекунд до часов и десятилетий и пространственными масштабами от уровня ионных каналов в одном нейроне до обширных сетей связанных нейронов и социальных сетей взаимодействующих людей. Эта задача непроста, и я сомневаюсь, что доживу до ее решения.
К счастью, ответы для меня – не главное. Суть науки не в том, чтобы иметь все ответы; она в том, чтобы задавать лучшие, более осмысленные вопросы. Какого-то куска головоломки всегда будет недоставать. Но поиск ответа заставляет нас увидеть мир по-новому, бросая вызов самым упрямым убеждениям о том, кто мы есть.
Когда мы относимся к памяти так, как будто она должна быть буквальной записью прошлого, у нас складываются нереалистичные ожидания и остается чувство постоянного разочарования. Мы сидим в плену незавершенного прошлого, не обращая внимания на то, как прошлое сформировало наше понимание настоящего и наши будущие решения. Только заглядывая за завесу «вспоминающего я», мы получаем представление о всепроникающей роли памяти в каждом аспекте человеческого опыта и осознаем ее как мощную силу, способную влиять на все: на наше восприятие реальности, решения и планы, на людей, с которыми мы взаимодействуем, даже на нашу идентичность. Знакомясь со вспоминающим «я», мы получаем возможность играть активную роль во вспоминании, освобождая себя от оков прошлого, – применять прошлое, чтобы найти путь к лучшему будущему.
Благодарности
Это может показаться странным, но в академическом мире написание книг не считается выдающейся заслугой. Чтобы получить преподавательский пост, обеспечить финансирование исследований, получить повышение в должности и уважение коллег, нужно публиковать множество рецензируемых научных исследовательских работ. Книги, как правило, в этом уравнении не учитываются. Следовательно, моя мотивация написать эту книгу была скорее личной, чем профессиональной, – наверное, дело было в сочетании альтруизма, активизма, мазохизма и нарциссизма.
Я написал свое детище в «свободное время», остававшееся после преподавания, исполнения финансовых и бюрократических обязанностей по управлению большой исследовательской лабораторией, написания отчетов о ходе работы, заседаний факультета, студенческих консультационных комитетов, встреч с руководителями университетов и спонсорами, работы в комитетах факультета, университета и профессионального общества, обязательств по рецензированию и, конечно же, реальных научных исследований. Все это еще больше осложнилось из-за пандемии. Я бы никак не смог преодолеть эти препятствия в одиночку. Это путешествие сделали возможным бесчисленные соавторы, коллеги, друзья и члены семьи.
Мой агент Рэйчел Ньюманн и ее партнеры Дуг Абрамс и Лара Лав из Idea Architects увидели во мне потенциал написать книгу, которая «изменит мою жизнь». Рэйчел – сама опытный писатель – неустанно отстаивала мои интересы и вела переговоры от моего имени и в то же время писала проницательные отзывы на каждый черновик и побуждала меня стремиться к совершенству. Международные партнеры Idea Architects в Abner Stein и Marsh Agency связали меня с издателями по всему миру. Джейсон Буххольц помог составить заявку на книгу. И вся команда Idea Architects, в том числе Бу Принс, Тай Лав, Сара Рейнон и Алисса Никербокер, подарили мне уверенность в том, что я смогу разобраться во всех тонкостях процесса написания и публикации.
Мне повезло работать с невероятными партнерами-издателями. В Doubleday: Крис Пуополо, вице-президент, редакционный директор по документальной литературе и редактор трех книг, удостоенных Пулитцеровской премии (она придумала и название этой книги), и помощник редактора Ана Эспиноза, а в Faber & Faber: редакционный директор Лора Хассан и издательский директор Ханна Ноулз. Они полностью поняли мое видение книги и помогли мне воплотить его в жизнь.