В отличие от большинства государств, которые состоят из двух частей, двух наций — Северная и Южная Корея, Восточная и Западная Германия, христианский и мусульманский Ливан, «белая» и «черная» Южная Африка, Израиль и Палестина, два Кипра, две Ирландии — Соединенные Штаты — это несколько сотен наций, сосуществующий как параллельные миры или как слоистая клееная фанера. Ирландский Бостон, Израильский Майами-Бич, Итальянская Северная Калифорния, Кубинская Южная Флорида, Шведская Миннесота, немецкий Йорквиллл, Китай в каждом большом городе, Мексиканский Лос-Анджелес, Пуэрториканский Бруклин, множество африканцев, Польский Питсбург и так далее.
Выходцы из этих стран отличаются двойной преданностью, лояльностью, и вряд ли беспокоятся о потенциальном конфликте, всегда одинаково готовы служить любой из своих стран, которая нуждается в них. Таким образом, Ирландскую республиканскую армию финансировали и вооружали ирландцы из Ирландской Америки. Соответственно борцы за независимость Пуэрто-Рико грозились взорвать бары Нью-Йорка. Таким образом рожденный в Греции, принявший гражданство Америки ювелир поддерживает деньгами греко-турецкий конфликт на Кипре.
Георгиос Скукакис кроме обычной починки часов и мелкой торговлей обручальных колец, занимался и «дополнительной работой», которая теперь стала полезной для другой его страны. Периодически он наведывался на прежнюю родину, сочетая при этом приятное с полезным. Он перевозил ювелирные изделия из страны в страну — все совершенно законно, еще до первой такой поездки, несколько лет тому назад, он подал заявление и получил все необходимые разрешения и лицензии. На протяжении многих лет он финансировал свой приятный отдых за счет ввоза цифровых часов в Салоники и вывоза старого золота.
Завтра наступит время для очередного визита. Чемоданы упакованы, места забронированы, все готово. Он и Ирен встанут утром, доедут до аэропорта Кеннеди (с кратковременной остановкой у магазина, всего в нескольких блоках от места назначения), затем оставят машину на долгосрочной стоянке, возьмут бесплатный автобус до терминала и спокойно сядут на борт утреннего рейса Олимпик авиалинии в Афины. А серьги с браслетами, которые предстанут перед зевающими и скучающими таможенными инспекторами, смешают с набором чрезмерно пестрой бижутерии, на которую поместят большие поддельные камни.
Дерзость этого плана — самый сильный актив. Конечно, меньше всего ожидают, что Византийский Огонь вернется именно в тот аэропорт, где его украли. Очень немногие из служащих таможенных органов в любом аэропорту Америки завтра утром смогут распознать крупный красный камень на кольце; Георгиос Скукакис возможно был единственным, кто обладал достаточной квалификацией для такого дела. Какое счастье, что кроме этого он еще и спокойный, надежный и уравновешенный человек.
Повернув на Маркум Лейн, Георгиос Скукакис немного удивился, заметив свет в окнах гостиной своего дома, но затем улыбнулся: наверное, Ирен сегодня тоже слишком возбуждена, чтобы уснуть, и ждет его возвращения. Вот и отлично; он с удовольствием погорит с ней, расскажет о том, как нервничали те люди.
Он не поставил машину в гараж, а припарковался до утра на подъездной дорожке. Переходя газон, мужчина остановился и зажег свою трубку — пуфф, пуфф. Его руки совершенно не дрожали.
Должно быть, Ирен заметила его через окно, так как, как только он пересек крыльцо, она открыла входную дверь. Ее возбужденное и напряженное лицо подтвердило его догадку; она выглядела еще более расстроено, взволнованно из-за этой авантюры, чем раньше.
— Все в порядке, Ирен, — заверил он, как только вошел в дом, затем повернулся, застыл на месте, заморгал и трубка выпала из его рта.
Он посмотрел через арочный проход на гостиную: двое высоких стройных мужчин в пальто и темных костюмах поднялись с кресел, обитых тканью с цветочным узором, и направились к нему. Тот, что выглядел младше, носил усы. Старший вынул свой бумажник, показав удостоверение личности:
— ФБР, г-н Скукакис. Агент Закари.
— Признаюсь, — воскликнул Георгиос Скукакис. — Это сделал я!
5
Мэй сидела в гостиной и, щурясь сквозь сигаретный дым, отвечала на вопросы теста из последнего журнала Космополитен. Открылась входная дверь, вошёл Дортмундер. Она перевела взгляд на него и спросила:
— Как прошло?
— Нормально. Ничего особенного, а как твой фильм?
— Славный. Действия разворачивались в скобяной лавке в 1890 году в штате Миссури. Снято красиво. Потрясающее ощущение того времени.
Дортмундер не разделял увлечение Мэй по поводу фильмов; вопрос был задан только из вежливости.
— А у меня вошёл владелец, когда я был внутри магазина, — сказал он.
— О нет, и что произошло?
— Ну, я думаю, что он был владельцем. Зашёл с двумя парнями. Болтались попусту с минуту, затем ушли. Даже свет не включали.
— Странно. Она смотрела, как он опустошал карманы, выкладывая на кофейный столик браслеты и кольца.
— Неплохой улов, — сказала Мэй.
— Я и для тебя кое-что захватил. — Он вручил ей часы — Надо нажать кнопку сбоку.
— Отлично. Очень красивые. Спасибо, Джон, — сказала она, нажав кнопку.
— Ты так считаешь?
Она нажала кнопку снова. — Они показали десять минут седьмого.
— Да? — уточнил Дотмундер.
— Как настроить время? — спросила Мэй.
— Я не знаю, — сказал Дортмундер — инструкции не было, часы лежали на витрине.
— Ладно, я разберусь, — сказала она. Повертев их, она снова нажала кнопку. Облако сигаретного дыма окутало её голову от дюймового окурка в углу рта. Она положила часы, достала ещё одну мятую сигарету из своего серого жакета, и прикурила её от окурка, висевшего на нижней губе.
— Ты что-нибудь хочешь, спросил Дортмундер.
— Нет, спасибо, я сыта.
Дортмундер ушёл на кухню и вернулся с бурбоном, водой и небольшим белым полиэтиленовым пакетом.
— Разобралась с часами?
— Я посмотрю позже, — нахмурившись, она посмотрела на очередной вопрос теста и прочитала — «Ты считаешь себя очень зависимым, в какой-то степени зависимым, слегка зависимым или вообще не зависимым?»
— Всё зависит от обстоятельств. — Он стал на колено около журнального столика, поднёс пакет и скинул в него весь улов. — С утра занесу это Арни.
— Энди Келп звонил.
— Он поставил телефон с автоответчиком.
— И просил позвонить ему завтра утром, — сказала Мэй.
— Даже не знаю, хочу ли я постоянно общаться с машиной. — Он закрутил пакет, завязал его и положил на столик, взял часы и нажал на кнопку. Розовые светодиодные цифры показали 6:10:42:08. Он повертел часы, и снова нажал: 6:10:42:08.
— Хм, — сказал он.
— Я бы сказала, довольно зависимый, — сказала Мэй.
Дортмундер зевнул. Положил часы и сказал:
— Разберусь с ними утром.
— Я имела в виду, — сказала Мэй, — никого нельзя назвать полностью независимым.
6
Малкольм Закари обожал свою работу, работу агента ФБР. Когда он вышел из машины, то захлопнул дверь не как обычный смертный, а как фэбээровец: шаг, поворот, хлопок, плавное движение, напряжение мышц, твердое и решительное, изящное на каждом этапе его мужественного пути. Малкольм Закари вышел из авто как истинный агент ФБР, выпил кофе как настоящий сотрудник ФБР и спокойно сидел, как и полагается фэбээровцу. Прекрасное чувство; оно развивало его самосознание, доставляя физическое удовольствие. Это как внезапно заметить себя по кабельному ТВ в витрине магазина. Оно сопровождало его в течение всей жизни, везде и во всем, чтобы он он делал. Мужчина чистил зубы как агент ФБР — плечи прямые, локоть поднят высоко и скользит влево и вправо, тчик-тчик, тчик-тчик. Он занимался любовью как агент ФБР — лодыжки вместе, опираясь на локти, гм-фу, гм-фу.
Он, Малкольм Закари, как настоящий фэбээровец, задал вопрос подозреваемому, который в текущей ситуации повел себя совершенно непредсказуемо. Закари не мог припомнить ни одного подозреваемого, кто сознался бы так быстро как Георгиос Скукакис и ни одного, кто бы так быстро перестал давать показания. Одно заявление — «ФБР, г-н Скукакис. Агент Закари» — и подозреваемый «открыл огонь» словно десантное судно: «Признаюсь! Это сделал я!». Но затем последовал следующий вопрос — «Нам нужны имена ваших сообщников» — и десантный корабль сразу же прекратил атаку и застыл на месте.
Закари понятия не имел, что пошло не так, его понимание людей отставало от его самосознания. Он не знал, насколько хрупок и неустойчив был самообман Георгиоса Скукакиса, который он, Закари, разрушил одним только своим появлением. Не догадывался он и том шквале эмоций, который захлестнул бедного человека сразу после того как он выпалил свое признание: унижение, презрение к самому себе, сожаление, ужас, отчаяние, осознание того, что сейчас, он раз и навсегда все разрушил и нет надежды, что когда-нибудь ему удастся исправить допущенную ошибку.
— Нам нужны имена ваших сообщников.
Бац! И мгновенное покаяние. Георгиос Скукакис навсегда погубил сам себя, но честь еще можно спасти. Он не предаст своих товарищей. Закари может впивать бамбуковые иглы под ногти Скукакиса, класть горящие угли между пальцами ног — конечно же, это не те методы, которыми работает ФБР, но гипотетически возможно — но Георгиос Скукакис не выдаст своих сообщников. Очень редко выпадает человеку шанс исправить свой промах так быстро как в случае Георгиоса Скукакиса.
Об этом Закари естественно не знал. Он знал лишь то, что «панцирь» Скукакиса дал «трещину» при первом же ударе. Закари стоял, держал в правой руке шариковую ручку, в левой — блокнот (именно так как и полагается настоящему фэбээровцу) и ждал ответ на свой первый вопрос, еще не зная, что тот так и не последует.
— Ну? — подтолкнул он к ответу подозреваемого.
— Никогда, — произнес Георгиос Скукакис.
Закари нахмурился:
— Не понял?
— Никогда.
Напарник Закари, усатый молодой человек по имени Фридли.