* Однако теперь ясно, что на самом деле они были перевооружены вместе с самолетами-торпедоносцами для второго удара по Мидуэю.*
Не перевооружить их было бы нерационально, прежде всего потому, что пикировщики были бы особенно эффективны для поражения самолетов на земле – одна из основных целей второго удара. Однако есть причина, по которой пикировщики не повлияли на способность Нагумо начать атаку против американских авианосных сил ни в 08:30, ни позже: пикировщики гораздо легче и быстрее перевооружались, чем торпедоносцы. Они несли бомбы, вес которых составлял менее трети от веса торпед или 800-кг бомб, что несли торпедоносцы.
Таким образом, с этими бомбами было гораздо легче управляться, а манипуляции с ними меньше затруднялись крутыми циркуляциями авианосцев, маневрирующих, чтобы избежать воздушных атак. Для перевооружения с противокорабельных на фугасные «наземные» бомбы не требовалось менять системы подвески. Небольших тележек для лёгких боеприпасов также было больше, что позволяло перевооружить всю эскадрилью одновременно. Кроме того, их можно было перевооружить не только в ангаре, но и на полётной палубе – судя по всему, после приказа о перевооружении в 07:15 на ангарную палубу опускалась только половина эскадрильи, что позволяло сэкономить время использования самолетоподъемников.*
Наконец, перевооружению подлежали только две трети каждой эскадрильи пикировщиков. Это объясняется тем, что в противокорабельной конфигурации обычно две трети пикировщиков несли бронебойные бомбы, а одна треть – фугасные, которые в данном случае уже имелись.* Фугасные бомбы со взрывателями, установленными на мгновенное срабатывание, использовались для подавления зенитных орудий и разрушения полетных палуб. Благодаря всему этому перевооружение пикирующих бомбардировщиков занимало в два раза меньше времени, чем перевооружение торпедоносцев.
Две трети пикировщиков на «Хирю» и «Сорю», что должны были быть перевооружены в соответствии с приказом о перевооружении от 07:15, скорее всего, были перевооружены фугасными бомбами до 08:00. Большинство, если не все, из них, вероятно, были перевооружены обратно на бронебойные бомбы уже вскоре после 08:30.* И по крайней мере, половина каждой эскадрильи на «Хирю» и «Сорю» уже находилась на полетных палубах в 08:30. Более того, даже если на пикирующих бомбардировщиках было установлено меньше стандартного количества бронебойных бомб, фугасные бомбы были не менее эффективны против авианосцев, чем бронебойные. Не забываем, что американские пикировщики уничтожали тогда японские авианосцы фугасными бомбами мгновенного срабатывания, а бронебойных бомб у ВМС США в тот период войны еще не было.
Почему произошла задержка с передачей сообщения?
Мы видели, что ключевой причиной, из-за которой Нагумо не смог начать атаку до 10:25, является то, что он получил сообщение об обнаружении от «Тонэ №4» только около 08:00. Однако возникает очевидный вопрос, почему на передачу этого сообщения ушло целых полчаса? Это действительно кажется невероятным. Одна из причин распространенного предположения о том, что Нагумо получил сообщение около 07:40, заключается в том, что изучение «сводного журнала» показывает, что в среднем разница между временем отправки радиосообщения и временем его получения в командном центре Нагумо составляла всего около десяти минут. Однако это среднее значение включает в себя множество случаев, когда эти сообщения ожидались связистами Мобильного соединения, и процесс таким образом серьезно ускорялся.
Однако первые сообщения от самолетов-разведчиков часто не ожидаются, что, безусловно, имело место в случае с «Тонэ №4». Но как могло случиться, что на это ушло тридцать минут? В данном случае нет детальной реконструкции процедур, которая позволила бы полностью объяснить такую задержку, но в основном она объясняется следующими факторами. Во-первых, радиосообщение было принято не непосредственно в радиорубке «Акаги», которая не отслеживала частоту связи самолетов-разведчиков, а на крейсере, с которого он взлетел.
Во-вторых, сообщение «Тонэ №4» передавалось не голосом и открытым текстом, а азбукой Морзе, к тому же закодированной.* И судя по всему, радист оказался не вполне подготовленным к расшифровке. После того как сообщение было доставлено на мостик «Тонэ» и оценено, оно было передано на «Акаги» сигнальным прожектором. А для этого надо было сначала привлечь внимание сигнальщика на флагмане, который, видимо, не ожидал срочного сообщения. И только затем оно было расшифровано и доставлено на флагманский мостик Нагумо. В общей сложности это и заняло около тридцати минут.*
Последующие сообщения с «Тонэ №4» доходили до командного пункта Нагумо гораздо быстрее. Их ждали, поэтому связисты были готовы ускорить их передачу. Некоторые из них передавались открытым текстом, и даже те, что были отправлены кодом, были быстрее расшифрованы. И все они без задержки ретранслировались с крейсера «Тонэ» сигнальщикам «Акаги», которые уже были начеку. Таким образом, время, которое потребовалось для того, чтобы эти сообщения дошли до Нагумо, никоим образом не является показателем времени, которое потребовалось для того, чтобы до него дошло первое сообщение об обнаружении кораблей противника.
Существуют ли другие первые сообщения об обнаружении противника в тот период войны, что можно было бы использовать для сравнения? Да, были, причём одно из них случилось в тот же день. Оно тоже было передано кодом с другого самолёта-разведчика в 05:30, но адмирал, которому оно предназначалось, – Фрэнк Джек Флетчер – получил его лишь 06:03, да и то лишь после повторной передачи. Прошло целых 33 минуты, причём американское командование, в отличие от Нагумо, ожидало обнаружить в этом районе вражеские авианосцы.* В этом свете 30-минутная задержка с передачей сообщения об обнаружении с «Тонэ №4» не является такой уж аномальной, как кажется на первый взгляд.
РЕШЕНИЕ ОБ ОТСРОЧКЕ
В 08:30, когда Нагумо должен был принять решение, начинать ли атаку на американские силы прямо сейчас или отложить ее, мы видели, что у него не было в готовности ни торпедоносцев, ни «Зеро» для сопровождения. Но у него были в наличии пикирующие бомбардировщики на «Хирю» и «Сорю». Их можно было поднять в воздух достаточно быстро и, вероятно, это не задержало бы посадку вернувшейся с Мидуэя ударной группы настолько, чтобы вызвать серьезные потери самолетов из-за нехватки топлива. И контр-адмирал Тамон Ямагути, командир второй дивизии авианосцев – «Хирю» и «Сорю» – настоятельно рекомендовал Нагумо поступить именно так.* Он опасался удара американских палубных самолетов, если взлет будет отложен, и считал, что атака ограниченными силами лучше, чем ее полное отсутствие.
Но Нагумо решил отложить взлет. Он сделал это не потому, что презрительно игнорировал угрозу со стороны американских палубных бомбардировщиков – как это изображается в стандартном сценарии – а потому, что считал, что пикировщики в одиночку не смогут нанести эффективный удар. А еще полагал, что у него есть время для организации скоординированного удара. Пикирующие бомбардировщики без сопровождения стали бы легкой добычей для американских истребителей над целью, особенно без торпедоносцев, заходящих на малой высоте, чтобы «растащить» американскую ПВО.
Это привело бы, по мнению Нагумо, к неприемлемым потерям летчиков и уменьшению шансов нанести серьезный ущерб американским авианосцам. Более того, торпедоносцы, когда он сможет их послать, окажутся без пикирующих бомбардировщиков, отвлекающих на себя американские истребители и огонь зенитной артиллерии. Медленные и низколетящие торпедоносцы были бы еще более уязвимы для сосредоточенной обороны, чем пикировщики, а их потери летного состава, соответственно, еще более тяжелыми.
Потери пилотов-авианосников обходились японцам гораздо дороже, чем американцам. У них их было меньше, и подготовка замены занимала больше времени. Япония начала войну, имея всего около четырехсот опытных пилотов-палубников «первой линии».* Если Япония хотела иметь хоть какие-то шансы выбить американцев из Тихого океана, то она должна была сделать это в первый год войны, причем в основном за счет тех пилотов, которые уже имелись в наличии. Таким образом, сохранение пилотов было для Нагумо серьезной проблемой, и это был еще один фактор, убеждавший его в том, что лучшим вариантом будет отложить атаку до тех пор, пока не удастся организовать скоординированный удар, причем прикрытый эскортом «Зеро». Проблема, конечно, заключалась во времени.
Но почему Нагумо решил, что у него есть время? В 08:30 Нагумо знал, что его Мобильное соединение обнаружено американцами, и что в этом районе находится по крайней мере один американский авианосец, а возможно, два или три. Удар с них должен был казаться неминуемым. Почему же он думал, что у него есть время посадить ударную группу с Мидуэя и затем организовать скоординированную атаку? Мы знаем, что его атака была запланирована на 10:30, т.е. через два часа после принятия решения об отсрочке. Действительно ли он думал, что у него есть эти два часа?
Во-первых, теперь ясно, что он не планировал атаку на 10:30 в тот момент, когда принимал решение об отсрочке в 08:30. В его рапорте указано, что в 08:30 Нагумо считал, что скоординированная атака может быть начата вскоре после посадки ударной группы с Мидуэя.* Из того же рапорта также следует, что лишь в момент завершения посадки – около 09:20 – командиры авиагрупп сообщили Нагумо, что торпедоносцы на «Акаги» и «Кага» будут готовы не ранее 10:30.
Но, несмотря на это, Нагумо еще в 08:30 предполагал, что сможет провести воздушную атаку вскоре после 09:30. Остается открытым вопрос: почему он думал, что у него есть хотя бы один час? Как ни удивительно, но основания полагать, что у него есть столько времени, действительно были. В сообщении, полученном в 07:28 от гидросамолета «Тонэ №4», местоположение американских кораблей было указано как «пеленг 10° и 240 миль от Мидуэя». По расчетам штаба Нагумо, это чуть более двухсот миль от местоположения Мобильного соединения на тот момент. Это считалось слишком большим расстоянием для атаки бомбардировщиков, которые должны были прикрывать истребители «Уайлдкэт» с их малым боевым радиусом.