– В общем, правду говорят про этих северян, – только и сказала она, прежде чем скрыться из виду.
2
Июль–август 1934 года
На следующий день после приезда Анна, еще не разобрав чемоданы, первым делом открыла большую коробку и достала из нее свои сокровища: черные семена лигурийского базилика в мешочке из рафии, ступку из белого мрамора с серыми прожилками, когда-то принадлежавшую ее прабабушке, а после нее – всем женщинам семьи по очереди, инкрустированную шкатулку из вишневого дерева, в которой хранились крошечные носочки Клаудии из розовой шерсти и носочки Роберто – из синей, жемчужное ожерелье матери, которое она получила в подарок на свой двадцать первый день рождения, лиловые шелковые наволочки, сшитые для нее бабушкой – та всегда говорила, что шелк сохраняет кожу лица молодой и гладкой, – и несколько книг, что она решила взять с собой: некоторые на французском, как «Мадам Бовари» и «Воспитание чувств», а также «Анну Каренину», «Джейн Эйр», «Грозовой перевал» и «Гордость и предубеждение».
Взяв мешочек с семенами, она вышла в сад и принялась за работу: выкопала около двадцати небольших ямок на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга и посадила в каждую по два семечка. При такой жаре, как в этих краях, первых ростков долго ждать не придется, в этом она была уверена.
В то субботнее июльское утро она как раз поливала первые кустики базилика, когда раздался стук в дверь. Анна со вздохом вернулась в дом и распустила узел ленты, которой завязала под подбородком свою соломенную шляпу. «Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этой южной жаре?» – подумала она, кладя шляпу на стол.
– Иду! – крикнула она, направляясь к двери.
На пороге стояла Агата с раскрасневшимся, блестящим от пота лицом, в прямой розовой юбке ниже колена и белой блузке с пышным кружевным воротничком, подчеркивающим ее пышную грудь. В руках она держала сумку.
– Здравствуй. – поприветствовала ее Анна – Что-то ты рано.
– Да, мне не терпелось прийти, – извиняющимся тоном сказала Агата, входя в дом.
Анна закрыла за ней дверь.
– Мне надо переодеться, я работала в саду, – предупредила она.
– Да, конечно, делай все, что надо, не обращай на меня внимания, – ответила Агата, взмахнув рукой. – А я пока понянчусь с племянником.
– Я его еще не будила, – сказала Анна и кивком показала на коляску в центре гостиной.
– Я им займусь. А ты иди переодевайся.
Анна приподняла бровь и поплелась наверх, придерживаясь за кованые перила.
«И зачем я только дала себя уговорить?» – думала она, снимая синий шелковый халат и доставая из шкафа одно из своих черных платьев. Агата настояла, чтобы они вместе пошли на субботний рынок, и она согласилась, потому что у нее не было больше сил сопротивляться: та упрашивала об этом с момента их приезда. И не только об этом. Можно было подумать, что жизнь Агаты до ее приезда была океаном одиночества и тут, как остров на горизонте, неожиданно появилась она, Анна, единственная надежда на спасение. Невестка вообще не оставляла ее в покое: приходила каждый день, в любое время и без предупреждения, все время предлагала ей сделать что-то вместе – сходить за покупками, прогуляться, почитать молитвы в субботу после обеда или просто выпить кофе – и при этом болтала без умолку. А еще она постоянно приносила еду.
– Я готовила с расчетом на тебя, – радостно сообщала она, хотя никто ее об этом не просил.
Анна заплела волосы в привычную косу и спустилась вниз. Женщины вышли из дома и направились в сторону рыночной площади: Анна толкала перед собой коляску, Агата шла рядом, крепко держа ее под локоть.
Площадь Кастелло и прилегающие к ней улицы были заполнены лотками под белыми навесами. Шум, который Анна услышала издалека, по мере приближения к площади становился все громче и вскоре почти оглушил ее: продавцы нараспев зазывали покупателей, отовсюду слышались крики, громкий смех, кое-где возникали перебранки между активно жестикулирующими людьми.
Первая часть рынка пахла качорикоттой[4], овечьим сыром и острыми оливками в рассоле. Смесь этих запахов казалась настолько отвратительной в этот ранний час, что вызывала тошноту. Анна ускорила шаг и прикрыла нос ладонью.
– Сюда, – воскликнула Агата. – Посмотри.
Это был ее любимый уголок рынка, где продавались кухонные принадлежности и домашняя утварь – настоящие жемчужины местных мастеров.
– Вот увидишь, здесь обязательно найдется что-то тебе по вкусу, – сказала она. Продавец за первым прилавком, совсем еще молодой здоровяк с едва наметившимися усами и темными кудрявыми волосами, расхваливал только что полученный товар:
– Такого вы больше нигде не найдете! – он показал вазу из местного камня, расписанную вручную желтыми цветами, глиняный горшок для тушения овощей и несколько деревянных половников с ручками из глазурованной керамики.
– А это что? – спросила Анна, указывая на небольшой глиняный предмет. Он напоминал шишку или готовую вот-вот раскрыться почку с двумя загнутыми по бокам листьями.
– Это пумо, – ответила Агата. – Тебе нравится? – спросила она, с надеждой заглядывая ей в глаза.
– Талисман на удачу, – пояснил парень. – Но действует, только если его кому-то подарить.
Анна поморщилась, всем своим видом говоря, что ни в какие талисманы она не верит.
– Вот увидите, – подмигнул парень. И, прежде чем Анна сумела возразить, Агата взяла пумо, расплатилась и положила его Анне в сумку. – Дарю тебе его.
Анна поблагодарила, даже не улыбнувшись. «И что мне теперь с ним делать? Не только бесполезен, но еще и уродлив», – подумала она.
Затем они подошли к прилавку с фигурками из папье-маше. Среди Мадонн, Иисусов и разных святых, выстроившихся ровными рядами как солдатики, Анна сразу же заметила небольшую статуэтку, которую, казалось, задвинули в угол, как никому не нужную: крестьянка в широком белом платье с развевающимся подолом, с растрепанными ветром волосами и с корзинкой красных яблок в руках. Это была единственная статуэтка с дефектом – на ее лице виднелась небольшая щербинка.
– Я возьму вот эту, – сказала Анна без колебаний, показывая на нее.
Агата посмотрела на нее в недоумении.
– Может, лучше взять святого Лоренцо, нашего покровителя? Смотри, какая красивая, – сказала она, беря статуэтку в руки.
Но Анна на нее даже не глянула.
Мужчина, сидевший за прилавком, нагнулся, взял старую газету из стопки, лежавшей у его ног, и принялся тщательно заворачивать в нее статуэтку.
– Аккуратнее, не раздавите ее в сумке. Папье-маше – очень хрупкий материал, – предупредил он, протягивая сверток.
Пройдя чуть дальше, они остановились перед грудой корзин и прочей плетеной утвари. Пожилая женщина с темным пушком над губой и мозолистыми руками, босая, сидела прямо на земле и плела очередную корзину: она только что закончила стенки и собиралась приступить к ручке. Агата тепло ее поприветствовала и тут же завела разговор. Две женщины перекидывалась однотипными фразами вроде «Слава тебе Господи, скрипим помаленьку», а Анна не могла оторвать взгляд от ног старухи, черных от земли, с потрескавшимися пятками и пожелтевшими ногтями. Она вспомнила свою бабушку, которая каждый вечер, прежде чем лечь спать, втирала в ступни молоко, после чего надевала на еще влажные ноги носки.
– Всегда ухаживай за руками и ногами, – часто повторяла она внучке. – Люди в первую очередь обращают внимание на такие мелочи, запомни это.
– Сюда, – сказала Агата, беря Анну под локоть. Они свернули на боковую улицу и подошли к тележке с тканями. Миниатюрная продавщица с собранными в пучок волосами и зеленой шалью на плечах показывала рулон синего шелка какой-то женщине. Платье покупательницы так плотно облегало ее фигуру, что казалось нарисованным прямо на теле. Ее густые темные волосы спадали на спину мягкими волнами. Но больше всего поразили Анну ее руки: не только потому, что они ощупывали шелк с той же нежностью, с какой гладят по головке новорожденного младенца, но еще и потому, что у нее были очень ухоженные ногти, покрытые красным лаком. Ни у одной из женщин, которых она видела в Лиццанелло, не было таких изящных рук.
– О, а вот и наша Агата. Доброе утро, – воскликнула торговка тканями, широко улыбаясь.
– Это Анна, моя невестка, – представила ее Агата.
Женщина с красными ногтями резко обернулась, и синий шелк выскользнул из ее пальцев. Анна пожала протянутую торговкой руку, краем глаза заметив, что та, другая женщина пристально ее разглядывает.
– Что я могу вам предложить, мои дорогие?
– Мне надо сшить занавески для окна в спальне, – объяснила Агата. – Дай несколько метров белого хлопка и тонкие нитки, чтобы обвязать края.
– Я вас, пожалуй, оставлю, – вмешалась женщина с красными ногтями, оторвав наконец взгляд от Анны. И добавила продавщице на местном диалекте:
– Шелк подходит, отложи его для меня, позже я пришлю за ним мужа.
И не прощаясь она развернулась на каблуках и ушла.
– Кто это такая? – прошептала Анна на ухо Агате.
– Кармела, – ответила Агата, немного смутившись.
– Кармела?
Агата посмотрела на нее в замешательстве.
– Портниха…
– Вот, пожалуйста, – вмешалась продавщица, протягивая бумажный сверток. Агата расплатилась и, поблагодарив ее, обещала скоро прийти снова.
Они вернулись на площадь.
– Заглянем на минутку к зеленщику? – предложила Анна, показывая на вывеску «Овощи-фрукты». – Мне надо купить пучок базилика. Хочу завтра приготовить песто.
Стоявший у входа в лавку худощавый мужчина, заметив, что они направляются в его сторону, весело улыбнулся и приподнял кепку.
– Чего бы вы хотели? – спросил он.
– Немного базилика, будьте добры, – ответила Анна. – Только, пожалуйста, с целыми листьями, как на прошлой неделе.
– Микеле, дай нам самый свежий пучок из всех, что у тебя есть, – добавила Агата.
– А как же иначе! – пообещал он. И, обернувшись внутрь лавки, крикнул на диалекте: