— Вам надо кофе попить, — посоветовал кто-то из ребят со знанием дела. — Кофе бодрит.
— Да, — поддержали идею другие. — У нас в буфете есть кофе, воспиталки пьют, значит, и вам продадут.
Слава не был фанатом кофе из столовых: Лев, замороченный на кофеварении в турках, приучил его к «благородным» напиткам. Но тогда, ведомый неясным сочувствием к одинокому мальчику, который всегда стоит в стороне никем незамеченный, Слава вытащил сто рублей из кармана, посмотрел на Ваню и попросил: — Можешь, пожалуйста, купить мне кофе? Ты же не рисуешь. Скажешь, что для меня.
Ребята присвистнули. Ваня замер, не решаясь взять деньги. После секундной паузы раздался хор насмешливых голосов:
— Не давайте, утащит!
— Да, сбежит как обычно и на шоколадку потом потратит!
— Ванёк у нас вор!
Но Слава, будто не слыша их, смотрел Ване прямо в глаза. Мальчик негромко спросил:
— Не боитесь, что сворую?
— Ты у меня ничего не воровал. Почему я должен так про тебя думать? — спокойно ответил Слава.
Ваня взял купюру и вышел из кабинета. Через десять минут вернулся с водой в бумажном стаканчике, пакетиком «три в одном» и сдачей. Ребята начали исходить на едкость, мол, не спрятал ли где лишние пять рублей, а Слава, сложив мелочь в карман (не пересчитывая), кивнул Ване: — Большое спасибо.
Тем же вечером, когда Слава уходил, Ваня выбежал за ним — без куртки, в одной футболке и спортивных шортах — крича:
— Не уходите! Заберите меня!
Слава, удивленный, обернулся, а Ваня вцепился в него мёртвой хваткой: как будто никогда не отпустит. Его оттаскивали два охранника и три воспитателя, пока он кричал, захлёбываясь от слёз.
Уходить было невыносимо. С того события прошло больше года, прежде чем Ваня попал в их семью.
Весь персонал детского дома подбивал Славу на усыновление: «Он вас так полюбил! Так к вам привязался! Почему вы боитесь? У вас ведь уже есть ребёнок!». Слава мрачно отшучивался: «Потому и боюсь». Они совершенно не справлялись с Мики.
Тем не менее, он хотел его забрать — потом, когда станет лучше — а потому изучил о Ване всю доступную информацию, собранную по слухам и случайным разговорам персонала. Вырисовывалась следующая картина: родители и происхождение неизвестны, будучи новорожденным, мальчик был подкинут в подъезд. Имя и фамилию ему придумали в больнице, и до того банальные, что Слава посочувствовал фантазии работников — Ваня Смирнов.
— Почему его не забрали? — спрашивал Слава. — На младенцев же очереди выстраиваются.
— Здоровье, — коротко отвечал персонал.
— А что не так?
— Врачебная тайна.
Обрадованный строгим соблюдением прав ребёнка, Слава прекратил эти расспросы.
Много позже он узнал, что речь шла о ВИЧ.
— Ну и пиздец, — сказал тогда Лев.
— В этом нет ничего страшного.
— Да конечно.
— У Кати ВИЧ, — напомнил Слава о близкой подруге Льва. — И ничего, она ведь как-то живёт.
Катя действительно жила неплохо: была замужем, воспитывала здоровую дочь, и большую часть времени никто не помнил, что у неё ВИЧ.
Слава запомнил названия препаратов, порядок приёма, дозировки, и каждое утро, перед завтраком, сортировал пилюли на Ваниной тарелке. Мики, однажды заметив это, спросил у брата:
— Что ты пьёшь?
— Витаминки, — просто ответил Ваня.
Именно так его таблетки называли в детском доме. Ваня считал, что пьёт витамины, потому что без них он «болезненный», а с ними у него появляются силы, здоровье и хороший иммунитет. Слава, услышав эту версию впервые, согласился с ней: звучало достаточно точно и понятно для девятилетнего. Они со Львом решили, что подробности расскажут позже.
Мики в «витаминки» поверил, тем более, у него были свои «витаминки»: ноотропы, транквилизаторы и антидепрессанты. Слава спрашивал Льва, собираются ли они рассказать про ВИЧ-статус старшему брату, но Лев качал головой:
— Если Ваня захочет, он сам расскажет, когда станет старше. Мы же не рассказываем Ване, что Мики психически больной.
— Он не психически больной, — настаивал Слава, считая эту характеристику «чересчур» для их сына.
А тем временем, шутки про «гомиков» и «спидозных» продолжали сыпаться из Мики, как из рога изобилия. Хорошо, что Ваня их не понимал: его никогда не называли «спидозным».
Все эти события и оттянули эмиграцию на целых два года от первоначальной даты: только когда оба ребёнка пришли в себя (Ваня — полностью, а Мики — насколько смог), Слава решился огорошить их новостью о скором переезде. Мики, наслышанный о таких планах и раньше, отреагировал сдержанно.
— Ладно, — вот и всё, что он сказал.
Ваня же, от которого Слава меньше всего ожидал протеста, взбунтовался: он, видите ли, влюбился в девочку из соседнего дома, и никуда без неё ехать не собирался. А девочке, тем временем, было шестнадцать лет, она встречалась с парнем и проявляла к Ване полнейшее равнодушие. Говоря откровенно, Слава боялся таких душераздирающих сцен о несчастной любви от Мики — всё же это к нему, по слухам, Ярик залезал на коленки.
Но когда Слава спросил его прямо — мол, не переживает ли тот из-за Ярика — Мики ответил с усмешкой:
— Пап, мне плевать на Ярика.
— А зачем ты тогда с ним?.. — он имел в виду «встречаешься», но произнести вслух не смог: всё-таки Мики никогда не обозначал их отношения именно так.
Тот шепотом ответил:
— Я не знаю.
Славе показалось, что это было очень горькое: «Я не знаю».
— Хочешь об этом поговорить? — спросил он, потому что это был правильный вопрос.
«Хоть бы нет».
— Давай.
Слава не ожидал такого поворота: малыш Мики и любовные отношения — жизнь не готовила его к этому разговору.
Они сели за кухонный стол, друг напротив друга, и Мики, сцепив руки в замок, сказал:
— Не думаю, что я гей.
Прежде чем Слава с энтузиазмом выдал: «И это нормально!», Мики успел добавить:
— У нас с Яриком ничего не было. Мы пару раз целовались. Но я избегаю большего.
В мозгу Славы закрутились шестеренки: так, сексуальное просвещение подростков, глава десятая, активное согласие…
— Ты можешь прямо сказать ему «нет», — ответил Слава.
— Могу… — неуверенно произнёс Мики.
— Но?..
Он быстро выпалил:
— Я не хочу этого никогда и ни с кем. Я уже пробовал, сначала это хорошо, а потом плохо. Мне было очень плохо. И каждый раз, когда я об этом думаю, мне плохо, как тогда. Ярик говорит, что это внутренняя гомофобия, но, когда я думаю о девушках, мне точно также плохо. Ярик говорит, что мне не нравится думать о девушках, потому что я гей, но я не гей, я же это чувствую, мне же изнутри виднее, кто я. Считаешь, я бы не понял? Да, мне было плевать на девочек, с которыми я ходил гулять, но мне и на Ярика вообще-то плевать, и на Глеба было плевать, они мне все не нужны, мне только Лена нравилась, ну потому что тогда всё было понятно, какой-то там секс, я даже о таком не думал, оно тогда всё было по-нормальному, просто любовь, без этого всего, почему нельзя, чтобы всегда так было?
Шестеренки в Славиной голове закрутились в обратную сторону: что сказать-то, что сказать?! Какая это глава секспросвета?
«Ты просто ещё маленький, вот и не понимаешь»
«Ты ещё не встретил своего человека»
«Ты уроки сделал?»
Боже, и откуда все эти варианты посыпались в его голову?
— Мики, ты можешь строить отношения, как захочешь, — кажется, нащупал. — И… и без «этого всего», если тебе так лучше.
Откинувшись на стул, он неожиданно заявил:
— Мне, наверное, надо просто попробовать с девушкой.
«О господи, что я сказал не так, с чего он это решил?»
— Нет, подожди…
— Я ведь не пойму, со всеми так или нет, если не попробую, да?
«Не соглашайся с ним».
— Я не уверен.
— Нужно пробовать с разными людьми, чтобы понять. Должна быть большая выборка.
«Большая выборка?! У нас будет ещё один ребёнок с ВИЧ»
— Это что, научное исследование? — отшутился Слава.
Мики как будто не слушал:
— Ладно, я подумаю.
— Подумай, пожалуйста, получше.
— Спасибо за разговор! — и он противно заскрипел стулом по кафелю, поднимаясь.
Слава на всякий случай сказал ему в след:
— Я против больших выборок!
Мики, обернувшись, попросил:
— Не говори папе, ладно?
— О чём?
— Об этом разговоре. Он не поймёт.
Это была отстойная просьба. Слава только и делал, что мысленно утешался, как расскажет Льву, и тот заверит его, что не так уж он и облажался в своём первом секспросветительском разговоре с подростком. А теперь, оказывается, это секрет.
— Ладно, — вздохнул Слава.
Вечером он рассказал ему частично: как они говорили с Мики о сексе, Слава отвечал не то, Мики понимал не так, а потом оборвал разговор и ускакал с совершенно нелепыми выводами.
— Какими?
— Это секрет.
— От меня? — удивился Лев.
— Да, — буркнул Слава. — У тебя освобождение.
Он опустился на кровать, откинулся на мягкие простыни, и услышал из соседней комнаты Ванин вопль:
— Слава! Где мой браслет с черепами?! У меня завтра СВИДАНИЕ!
Слава устало поморщился. Это и правда похоже на нападение в парке.
Лeв [7]
Наблюдая, как грузчики заполняют квартирку на первом этаже мебелью из Икеи, Лев гонял по кругу тревожные, не самые подходящие для новой жизни, мысли. Он гадал: интересно, куда девается мебель, если люди решают уехать? Её продают? Забирают с собой? Нужно изучить этот вопрос.
«Зачем? Ты что, собираешься уезжать?»
«Ну… На всякий случай»
Слава со своим дизайнерским виденьем расхаживал по гостиной, выбирая, куда и что поставить, а Ваня скакал вокруг него кругами:
— Ещё моё пианино! Оставьте место для пианино!
— Я помню, помню, — успокаивал его Слава.
Пианино плыло в контейнере через океан вместе с машиной, и это была настоящая глупость. Чтобы спустить инструмент вниз, его пришлось разобрать, нанять грузчиков и провести ювелирную работу по транспортировке пианино в грузовик. А потом ещё и доплатить за контейнер и перевозку по воде, в то время как новое пианино обошлось бы им в несколько раз дешевле.