А он ответит, не сомневайтесь.
«Фарго», Ной Хоули и проблема главного героя
Фильм «Фарго» многие считают одной из лучших работ братьев Коэнов. В 2006 году, спустя двадцать лет после выхода, картина была признана национальным достоянием и включена в Национальный реестр фильмов США. На этом, впрочем, история «Фарго» не закончилась — в 2014-м канал FX запустил одноименный сериал. Шоураннером проекта стал Ной Хоули, который не только занимался производством, но и был единственным сценаристом. И в первых двух сезонах он в целом старался сохранить структуру оригинала и верность братьям Коэнам: в них фигурировал типичный бестолковый дурень, который своей дуростью запускает цепочку страшных событий, еще там была сотрудница полиции, с виду наивная и безобидная, которая идет по следу из трупов и пытается понять, что здесь, черт возьми, происходит.
Но в третьем Хоули отказался от коэновских лекал и, как мне кажется, совершил финт, достойный Чарли Кауфмана, — он создал совершенно уникального главного героя.
Попробую объяснить.
Как мы вообще определяем, кто из героев в книге — главный?
Самый простой и очевидный ответ: у главного больше всего «экранного времени», вокруг него вращаются все остальные персонажи.
Более сложный ответ: все решает драматургия, ведь хорошая история — это всегда столкновение героя; с обстоятельствами и/или с антагонистом (антигероем), его эволюция.
Ergo: главный герой — тот, без кого история не работает. Он — несущая конструкция нарратива, убери его — и все рухнет.
Яркий пример: фильм Вуди Аллена «Пурпурная роза Каира» (на мой взгляд, лучший его фильм), где автор обыгрывает именно эту идею. Главный герой у Аллена в какой-то момент ломает четвертую стену и сходит с экрана в «реальный мир». И фильм, который он покидает, просто останавливается: все остальные персонажи не знают, что делать.
Отсюда новый вопрос: возможно ли сочинить историю, которая будет отлично работать без главного героя? При том что главный герой там все же есть, но он ничего не решает и вечно опаздывает?
Только подумайте: финальная схватка без главного героя; и даже больше: возможно ли создать историю, в которой все самые важные сюжетные повороты происходят без участия протагониста?
Ной Хоули создал именно такую историю.
В кратком пересказе сюжет третьего сезона «Фарго» звучит довольно просто: есть два брата, у них сложные отношения, менее успешный брат нанимает вора-домушника, чтобы тот проник в дом к более успешному брату и украл коллекционную марку. Но вор-домушник не блещет умом, он теряет записку с адресом, едет не в тот город, врывается не в тот дом и — что самое страшное — случайно убивает хозяина. Это убийство запускает цепочку довольно жутких событий, настолько жутких, что ближе к концу город будет завален трупами; погибнут все, включая братьев.
По всем законам криминальной драмы в этой истории должен быть полицейский/детектив, который будет распутывать дело. И он тут есть. Точнее — она; детектив Глория Бергл. И именно она — тот самый главный герой, который ничего не решает. На сюжетном уровне. Глория очень умна, она талантливый, прирожденный полицейский, умеет работать с уликами и видеть связи, она постоянно преследует антагонистов и все никак не может их настигнуть — и эта ее борьба очень напоминает апорию Зенона об Ахиллесе и черепахе; черепаха всегда на шаг впереди.
Надо сразу сказать: убрать главного героя за скобки — это невероятно смелый ход. Я прочел много сценариев, и большинство из них держится на стандартных приемах; есть главный герой, у него есть две цели — ложная и настоящая, то есть то, чего он хочет (want), и то, что ему действительно нужно, хотя он об этом пока и не знает (need). Обычно где-то в начале третьего или в конце второго акта герой добивается ложной цели и вдруг понимает, что ах какой же он был дурак, он ведь хотел совсем не этого; а дальше — катарсис и стремление к настоящей цели, затемнение, титры.
Вы много раз видели этот прием в кино. Такая структура хорошо видна, например, в семейных и романтических комедиях: герой хочет разбогатеть и на этой почве портит отношения с семьей; в конце он понимает, что деньги ничего не значат, если у тебя нет дома, где тебя ждут. Что-то такое.
Поэтому я и заостряю ваше внимание на Глории Бергл, героине «Фарго». Глория — уникальный персонаж, потому что она борется не с антагонистом. Она борется с сюжетом, то есть постоянно пытается настичь основную историю, стать ее частью, сыграть в ней важную роль; но история ускользает от нее. В каком-то смысле она борется с автором.
Кстати, обратите внимание: даже у Коэнов в оригинальном фильме главная героиня, Мардж, в итоге собственноручно поймала последнего преступника. То есть формально канон был на месте — главный герой ловит злодея. В случае с Глорией нет даже этого — Ной Хоули демонстративно выбрасывает учебник по сценарному мастерству в мусорку. Особенно четко это видно ближе к концу, когда антагонисты сами расстреливают друг друга, Глория приезжает уже на готовое место преступления и молча наблюдает за тем, как судмедэксперты упаковывают трупы тех, кого она должна была поймать.
В третьей серии есть вставная новелла — об андроиде, который ходит по миру и каждому встречному говорит единственную фразу: «Я могу помочь!» — это все, что он может сказать, и это очень грустно и иронично, потому что помочь он, очевидно, никому не может, даже самому себе, ему ведь так и не объяснили, зачем его создали.
Эта история — ключ к пониманию роли Глории; сама Глория в конце как раз говорит: «Я чувствую себя как тот андроид, иногда я сомневаюсь, что я нужна для чего-то, что я вообще существую».
Вот так, одним коротким диалогом в конце, сценарист Ной Хоули превращает обычную криминальную драму в беккетовскую метапьесу, в которой герой вполне осознает свое бессилие и свою неспособность повлиять на сюжет.
«Бледный огонь»: метароман Набокова
Есть два типа людей: одни любят Толстого, другие — Достоевского. Все остальные варианты сортировки людей обычно кончаются плохо.
Странное дело: в русской (и не только) литературе невозможно найти двух других столь же масштабных и столь же идеологически/эстетически разных писателей-современников: подвалы сознания против диалектики души.
Даже их личные отношения (точнее — отсутствие оных) отдают мистикой: Достоевский и Толстой жили в одно время и очень высоко ценили прозу друг друга и тем не менее умудрились ни разу не встретиться лицом к лицу.
Однажды они оказались в одном зале, в 1878 году, в Петербурге, на лекции Соловьева. Но даже это совпадение места и времени не превратилось для них в полноценную встречу. Их общий друг, критик/философ Николай Страхов, тоже был там и вполне мог их познакомить. Но — не стал. Почему — непонятно.
И вот еще интересный факт: незадолго до смерти Достоевский активно читал Толстого; и сам Толстой перед тем, как уйти из Ясной Поляны, перечитывал «Братьев Карамазовых».
>>>
В XX веке такой же причудливый, симметричный тандем составили, мне кажется, Хорхе Луис Борхес и Владимир Набоков. Они родились в разных странах, но в один год; а умерли в разные годы, но — в одной стране. В Швейцарии.
И чем громче звучали их имена, тем больше смысловых перекличек появлялось в их текстах и биографиях.
Как и Толстой — Достоевский, эти двое ни разу не пересекались лично, даже в одной аудитории не бывали (а жаль), не вели переписку и совсем ничего не написали друг о друге (что очень-очень странно). Борхес упомянул Набокова лишь однажды, да и то (какая ирония) в своем предисловии к «Бесам» Достоевского (это забавно еще и потому, что Борхес, конечно, знал об отношении Набокова к последнему; сам Борхес, к слову, был в команде Достоевского). Набоков несколько раз упоминал Борхеса в своих интервью. Впрочем, делал он это в присущем ему крипто-поди-разберись-что-имеется-в-виду-стиле.
Вот, например: «Упомянутых драматурга (Беккета) и эссеиста (Борхеса) воспринимают в наши дни с таким религиозным трепетом, что в этом триптихе я чувствовал бы себя разбойником меж двух Христосов».
Ну или вот такой факт из биографии: в романе Набокова «Ада» автором «Лолиты» числится писатель Осберх.
Оба писателя много лет посвятили преподавательской деятельности, читали лекции по литературе и написали сотни страниц толкований и комментариев к классике. Особый интерес оба питали к Сервантесу и Джойсу.
И все же к книгам они относились по-разному.
Неплохой иллюстрацией их отношений (точнее — отсутствия оных) может служить роман Набокова «Бледный огонь».
Роман входит в сотню самых важных текстов XX века по версии журнала Time (вместе с «Улиссом», «Радугой тяготения» и «Бесконечной шуткой»). И все же в России именно этот текст мастера почти — или совсем — не знают: у нас Набоков — автор «Лолиты», иногда — «Дара», «Защиты Лужина», «Других берегов» и «Приглашения на казнь». Остальных книг он словно бы и не писал.
И это странно. Ведь «Бледный огонь», пожалуй, один из самых хитроумных, необычных и мастерски сделанных романов за всю историю литературы. И слово «роман» я здесь использую лишь за неимением более точного определения.
На первый взгляд «Огонь» кажется по-настоящему борхесовским текстом. Ведь, строго говоря, именно Борхес изобрел (или — сделал модным) жанр под названием «комментарий к вымышленному/ненаписанному роману»[41].
«Бледный огонь» — это построчный комментарий к поэме вымышленного поэта, написанный — скорее всего — вымышленным (если не вымышленным, то уж точно сумасшедшим) человеком.
Идея написать роман-комментарий пришла к Набокову в конце 50-х, когда он работал над подробным англоязычным комментарием к «Евгению Онегину».
В. В. был ужасно недоволен корявыми английскими переводами Пушкина, и раздражали его не столько утраченные интонации оригинала (хотя и они, конечно, тоже), сколько банальные ляпы в местах, где переводчики жертвовали сутью стиха ради хорошей, яркой рифмы и смысл строки при переводе часто менялся чуть ли не на противоположный