Кстати, о безопасности движения. Начало моего визита в Мальме ознаменовалось просто пародийным примером шведскости. Прежде чем завести машину, мой таксист дыхнул в алкотестер, установленный над приборной панелью, конфузливо объяснив, что машина не заведется, если в его выдохе обнаружатся следы алкоголя. Следов не оказалось, и мы поехали мимо ухоженных скверов и тихих каналов исторического центра Мальме. Буквально через несколько минут их сменил совершенно другой пейзаж: многоэтажные жилые корпуса, кольцевые дороги и торговые ряды. Это и был Русенгорд.
Он выглядел совсем неплохо. Наверное, район не слишком привлекателен бурными вечерами с горящими автомобилями и коктейлями Молотова, летящими под ноги. Вряд ли здесь приятно жить вдесятером в тесной, загаженной тараканами квартирке. Но в солнечный апрельский день он был таким же, как любой скандинавский квартал многоэтажек – в Хельсинки, Осло или Копенгагене. Снаружи дома выглядели ухоженными, некоторые – со свежевыкрашенными фасадами. Деревьев и зелени было очень много, а колючей проволоки, камер видеонаблюдения или стен, засыпанных сверху битым стеклом, – очень мало.
Пожив в Южном Лондоне, я знаю, во что превращается дешевое жилье, как только местные власти снимают с себя ответственность за его состояние. Но Русенгорд казался сказкой по сравнению со своими эквивалентами в Брикстоне или Кеннингтоне.
Таксист высадил меня у главного торгового комплекса – безликого низкого строения, заселенного дешевыми магазинчиками, аптекой и супермаркетом. Выглядело все это уныло, но скандинавские торговые центры вообще не бывают привлекательными, даже в самых эксклюзивных и дорогих районах. Я думаю, это объясняется глубоко засевшей в подсознании лютеранской идеей о том, что шопинг ради удовольствия – занятие постыдное и неправедное.
У меня была назначена встреча с Диком Фредхольмом, главой департамента по связям с общественностью района Русенгорд. Ему приходится выполнять, возможно, самую трудную работу подобного рода в Скандинавии. Офис Фредхольма находился в административном здании, недавно построенном прямо за торговым центром.
В первую очередь я спросил его, чем Русенгорд заслужил репутацию гетто. «Слово «гетто» мы не употребляем, – моментально ответил он. – Здесь, конечно, не рай земной, но проблем не больше, чем у любого городского района Стокгольма или Гетеборга. Последние серьезные беспорядки случились четыре года назад. Сейчас здесь намного спокойнее, мы произвели огромные инфраструктурные изменения. Все говорят, что Русенгорд – пример плохой интеграции, но наше мнение: это место, с которого интеграция только начинается».
Фредхольм – мужчина под сорок, одетый по-спортивному и с задорным хохолком на голове – был вполне дружелюбен, но вместе с тем насторожен, что вполне объяснимо. Среди последних местных достижений он упомянул розовый сад, новую велодорожку и плавательный бассейн, добавив, что районом начинают интересоваться большие корпорации. Говоря о преступности, Фредхольм заметил, что большинство местного населения составляют мусульмане, поэтому случаев вождения в нетрезвом виде почти нет, и «они не устраивают пьяные драки по субботам». Еще он упомянул лучшего современного шведского футболиста Златана Ибрагимовича, родившегося в Русенгорде.
Возглавляющий мэрию в течение 15 лет (он покинул свой пост в 2013 году) социал-демократ Илмар Реепалу, с которым мы встретились на следующий день, был настроен не менее оптимистично. «Я только что ознакомился с одним исследованием, которое доказывает, что если бы Русенгорд был пригородом Стокгольма, то считался бы одним из самых безопасных районов», – с гордостью сказал он мне. Вину за проблемы Русенгорда Реепалу возлагает на частных домовладельцев, которым принадлежит большая часть местных многоквартирных домов. Они строились в рамках уникальной программы «Миллион»: в период между 1965 и 1974 годами социал-демократические власти обеспечили строительство более миллиона новых квартир, но многие из них оказались лишними. По мнению Реепалу, проблема была в том, что планирование жилищного строительства в Швеции – слишком медленный процесс, часто не поспевающий за экономическими и демографическими изменениями.
«С 1971 по 1981 год население Мальме сократилось почти на сорок тысяч, но власти продолжали строить по четыре тысячи квартир в год, поэтому огромное количество площадей пустовало. В начале 1990-х их начали заселять иммигранты из бывшей Югославии, приезжавшие работать на верфи. В конце концов в каждой квартире оказалось по десять человек». Это было началом мрачных времен района, поскольку домовладельцы практически бросили квартиры и их обитателей на произвол судьбы. Инфраструктура выходила из строя, здания ветшали, а перенаселение за счет следующей волны иммигрантов с Ближнего Востока лишь усугубило ситуацию.
Местные власти стали поэтапно выкупать и ремонтировать дома, но в начале 90-х экономика Швеции рухнула, безработица выросла в четыре раза, а ставка рефинансирования Центрального банка достигла 500 процентов. В рамках программы сокращения затрат и приватизации правительство законодательно запретило дальнейший выкуп квартир у частных владельцев, и Русенгорд остался наедине со своими проблемами.
От Фредхольма я узнал, что самый печально известный микрорайон Русенгорда – Херренгорден, где уровень безработицы составляет 90 процентов, граничит с Алмгорденом. Это жилой квартал с преимущественно белым населением, подавляющее большинство которого голосует за антииммигрантскую партию «Шведские Демократы». На последних выборах она получила в Алмгордене 36 процентов голосов, тогда как по всей стране – чуть менее 6 процентов.
Первые массовые беспорядки в Мальме произошли именно в Херренгордене в конце 2000-х. На тот момент в квартирах микрорайона, рассчитанных на проживание двух тысяч человек, обитало больше восьми тысяч. Как сказал Фредхольм: «Люди жили на лестничных клетках. В Херренгордене отваживались появляться только покупатели наркотиков и местные жители». Туда перестали ходить автобусы. В 2008 году один из домовладельцев закрыл мечеть, устроенную в подвале здания, и микрорайон стал ареной самых серьезных столкновений в истории города.
В общем, здесь, в двух соседних жилых комплексах экономического класса, бок о бок проживают две противоположные части шведского общества. С одной стороны – иммигранты и беженцы, с другой – консервативный рабочий класс. После встречи с Фредхольмом я решил посмотреть на тех и на других.
Я снова прошел мимо торгового центра, где в ноздри мне ударила характерная для шведской кухни смесь запахов уксуса, кетчупа и стылого кулинарного жира. На другой стороне главной улицы находилась районная школа – современный открытый кампус со зданиями в жизнерадостных пастельных тонах, с низкими оградками.
Удаляясь от школы, я вдруг понял, почему этот район Мальме выглядит таким бездушным. Дело было не в многоквартирных домах с их садиками и зонами отдыха, а в широких кольцевых дорогах. Каждый микрорайон опоясывали четырехполосные улицы с непрерывным движением, иногда с широкими тротуарами, иногда вообще без них, часто утопленные между крутыми насыпями. Эти дороги увеличивали расстояния между жилыми зонами и делали передвижение пешком затруднительным. В какой-то момент мне пришлось карабкаться вверх по крутому земляному валу и продираться через кусты. Движение на улице было скоростным и оживленным. «К этим градостроителям много вопросов», – сказал я себе, стряхивая листья со своей кепки. А потом подумал вот о чем: может быть, эта изолированная планировка Русенгорда не случайна? Может быть, кому-то было нужно раздробить эти общины и обособить их?
По дороге мне попался небольшой огородик, выглядевший оазисом человечности посреди плотного трафика. Я остановился поговорить с двумя стариками, акцент которых показался мне похожим на турецкий. Я почти не понимаю разговорный шведский, а они не говорили по-английски, так что беседа состояла в основном из обмена улыбками и тыканья пальцами в растения. Тем не менее пообщаться с людьми на фоне этого антиутопического пейзажа было приятно.
Я направился к местной мечети и мусульманскому центру – купол и минареты были видны издалека. Почти рядом с мечетью в этом так называемом мусульманском гетто находилось две церкви. Сами они были заперты, но дворики открыты, и охраны не наблюдалось, так что можно было подойти к церковным дверям. У меня не создалось впечатления, что кто-то живет здесь в страхе из-за своих религиозных убеждений, по крайней мере, это явно не относилось к христианам.
В разговоре с основателем и старостой мечети Бейзатом Бекировым я похвалил прекрасное состояние зданий и участка. «А вот так это выглядело в 2003 году», – с этими словами он показал мне фотографии, сделанные после самого разрушительного поджога последних лет (было еще два пожара в 2005 году и поджог с перестрелкой в 2009-м, когда пострадал и сам Бекиров). Картины разрушений на фото напоминали те, что мы привыкли видеть в репортажах из Тикрита или Кабула: зияющие дырами обугленные стены и россыпи обломков на переднем плане.
Личности тех, кто разрушил мечеть в 2003 году, не установлены до сих пор. Вероятнее всего, преступление совершили праворадикальные шведские националисты (вроде «снайпера из Мальме» Петера Мангса, которого сейчас судят за убийство троих иммигрантов и причинение тяжкого вреда еще двенадцати в течение последних девяти лет). Но нельзя исключать, что это было делом рук местных радикальных исламистов, недовольных умеренной позицией мечети.
Бекиров, перебравшийся в Швецию из родной Македонии в 1960-х, открыл мечеть в 1984 году. Как «западный» мусульманин он гордится тем, что сунниты и шииты молятся здесь вместе. Бекиров более или менее толерантно отнесся к датским карикатурам на пророка Мухаммеда: «Лично я их не одобряю, но мы живем в демократическом обществе». Как ни удивительно, я занимаю по этому поводу более радикальную позицию, чем имам. Я считаю, что эти карикатуры были вызывающе провокационными и примерно такими же смешными, как визит к зубному врачу.