угубляет врожденное стремление шведов к обособленности и может служить одним из объяснений такого количества холостяцких домохозяйств.
Американский психиатр Херберт Хендин пишет в своей книге «Самоубийство и Скандинавия», что в Швеции принято поощрять самостоятельность в детях. По его словам, шведских детей учат, что зависеть от другого человека, даже от собственной матери, нехорошо. «Уже в раннем возрасте детей побуждают отделяться от матерей психологически и социально, – отмечает Эке Даун в «Шведской ментальности». – Потребность тесной связи отрицается под предлогом мнимой самостоятельности».
О давлении общественного мнения на шведских женщин пишет и Ульф Нилсон: «Феминистки считают матерей, которые хотят сидеть дома с детьми, а не отдавать их в детские сады, почти преступницами». Но Даун предполагает, что женщин вынуждают не столько оставлять своих детей, сколько сбегать от них. Он ссылается на данные научного исследования: хотя шведки и говорят, что выходят на работу по экономическим причинам, на деле они считают, что там интереснее, чем дома с детьми. Даже прелестные новорожденные младенцы бывают утомительными, и проблем с ними более чем достаточно. Поэтому желание сбежать в принципе понятно.
Однако не может ли искреннее согласие шведов отдавать детей в ясли в таком раннем возрасте оказывать негативное влияние на будущее этих детей? А в конечном итоге – и на шведское общество в целом? Может быть, это одна из причин относительно высокого уровня правонарушений и мелкого хулиганства несовершеннолетних в Швеции?
Далеко не все согласятся с Хендином, который утверждает, что шведские матери «не испытывают такой же радости от общения со своими детьми, как матери в некоторых других культурах». В конце концов, иным английским матерям ничего не стоит сбагрить своих отпрысков в школу-интернат в восьмилетнем возрасте. Но он не единственный, кто недоумевает по поводу неприличной скорости, с которой шведское общество стремится разлучить детей и родителей.
Еще в середине 1980-х детский психолог Марианна Седерблад замечала: «В Швеции приняты… исключительно высокие ожидания по поводу самостоятельности детей, и родители рассматривают их демонстративное непослушание как позитивное и желательное». Даун цитирует предложение по организации групп продленного дня в школах, подготовленное в 70-х годах Национальным советом по вопросам здравоохранения и социального обеспечения. Цель этих групп формулируется как «помощь детям в высвобождении из-под плотной опеки взрослых». Думаю, что «мать всего сущего» – явно не шведский архетип.
Неужели меня одного пугает желание шведского государства играть еще более активную роль в отделении детей от родителей чуть ли не до изъятия первых под государственную опеку? Разве процесс обретения ребенком независимости не должен проходить постепенно и естественно, а не следовать предписаниям того или иного министерства с самого момента рождения? Может, я просто старомоден или, что еще хуже на взгляд скандинавов, безнадежно испорчен английской приверженностью к приоритету семьи?
«Меня это не слишком беспокоит, – говорит Хенрик Берггрен в ответ на мою озабоченность по поводу шведской модели ухода за детьми. – Я считаю идею эмансипации женщин очень правильной с любой точки зрения. Посмотрите на Германию – там женщинам приходится выбирать между работой и рождением детей, потому что совместить одно с другим не получится».
Наверное, не у всех получается и здесь?
«Да, но я вижу, что это удается огромному числу женщин».
А если я еще немного поизображаю косного шовинистического динозавра (будет трудно, но я постараюсь) и скажу, что многим семьям приходится трудно, а расплачиваются за это дети?
«Следовало бы спросить отцов, что они делают, чтобы этого не было. Американский социолог Дэвид Попено написал в 80-е годы книгу с очень жесткой критикой (Швеции). Он говорил примерно то же самое: шведки – плохие матери, потому что оставляют своих детей в яслях на целый день, это нечеловечески ужасное общество… Мне он очень нравится, но он обычный американский консерватор, который любит семейные ценности. Пару лет назад он снова был в Швеции и написал любопытную статью, в которой говорит: «Ну да, мне действительно не очень близко такое представление о семье. Но если сравнивать шведских и американских детей, то окажется, что шведские ребятишки проводят гораздо больше времени с родителями, чем американские, чувствуют себя лучше и счастливее практически по всем статистическим показателям». Ему не нравятся разводы (с этим в Швеции обстоит неважно), но по всем остальным параметрам Швеция – страна семейных ценностей. Это страна, которая заботится о своих детях намного лучше, чем Америка».
С этим согласен UNICEF: в его недавнем рейтинге благополучия детей Швеция получила больше первых мест, чем любая другая страна (Дания и Финляндия были второй и третьей), в том числе в категориях «материнское благополучие», «здоровье и безопасность» и «поведение и риски». Однако мою теорию обособленности подтверждает то, что шведские детишки показали низкие результаты в «отношениях в семье и со сверстниками» (пятнадцатое место) и в «благополучии в образовании» (восьмое место – наверное, из-за тех школ, где они сами составляют себе расписания).
Конечно, патента на воспитание нет ни у кого, а способов растить детей существует великое множество. Кто возьмется утверждать, что шведский подход далеко не оптимален? Только не я. Я своего сына к Санта-Клаусу привожу в разгар лета, так что куда мне судить о таких вещах.
А кто будет оспаривать цели гендерного равноправия? Шведская экономика, несомненно, выиграла оттого, что на рынке труда появилось больше женщин, и с течением времени это превращается в норму. Если бы я был женщиной, то знал бы, где мне жить.
43 Недорогой король
Наверное, остальному миру скандинавские страны представляются (разумеется, в той мере, в какой мир о них вообще задумывается) демократическими, меритократическими[100], эгалитарными и бесклассовыми. Они населены белокурыми велосипедистами либеральных убеждений, регулярно отдыхающими на природе. Эти люди живут в красиво освещенных добротных домах с телевизорами Bang & Olufsen в гостиной и немецким универсалом в гараже («Пассатом», а не «Мерседесом»), ездят на отдых в Испанию и ежемесячно жертвуют небольшую сумму Красному Кресту.
При мысли о скандинавах в сознании не возникает картина жестко стратифицированного общества – например, изможденных мужчин, вкалывающих в угольном забое, помыкающих ими разжиревших буржуа, аристократов в белых костюмах и соломенных панамах, играющих в крокет на зеленых лужайках. Нам не представляются роскошные усадьбы и районы типовой застройки, торжественные выезды на охоту и клубы для рабочих. Нам не приходит в голову, что правительство скандинавской страны может состоять из людей, учившихся в одной и той же дорогой частной школе, в одном и том же университете и состоящих в одном и том же закрытом клубе на Пэлл-Мэлл[101].
Взглянем на это по-другому: вы можете представить себе роскошно одетого датчанина? А как насчет шведского бомжа? Норвежского гопника? Финского аристократа? Не смешите. На примере Дании мы убедились, что в Скандинавии существует социальное расслоение, но само представление о классах здесь совершенно иное. Например, участие в законодательном процессе палаты лордов покажется скандинаву таким же анахронизмом, как домашнее прядение или передвижение по городу на конке. Не думаю также, что ему удастся постичь смысл существования Debrett’s[102]. Крайние степени бедности и богатства, лишений и излишеств вроде тех, которые существуют в Штатах, по-настоящему ужасают скандинавов. Здесь классовая принадлежность человека не столь очевидна, а различия в уровне дохода и статуса выражены не так резко.
Пройдитесь по Центральному вокзалу Копенгагена или прокатитесь на велосипеде по центру Стокгольма в час пик. Вам будет трудно отличить тех, кто спешит на свои рабочие места в общем зале, от хозяев отдельных кабинетов на верхних этажах офисного здания. Человек на забрызганном грязью велосипеде в потрепанном защитном шлеме может оказаться и руководителем Центрального банка, и завучем школы, и обычным клерком. Женщина в костюме из H&M с дорогой по виду кожаной сумочкой может ехать готовить обеды в детском садике, а может и в канцелярию премьер-министра.
Зайдите в любую шведскую или датскую компанию пообщаться с управляющим или генеральным директором, как это случалось делать мне. Чаще всего вы будете разговаривать с человеком в классической скандинавской офисной униформе – темных джинсах и пиджаке без галстука, – как будто специально придуманной для того, чтобы не подчеркивать положение или полномочия человека. А если вы включите прямую трансляцию заседания датского парламента, то увидите законодателей в джинсах и заношенных свитерах, которые привычнее смотрелись бы на собачьей площадке. В датском Folketing «джинсовая пятница» – каждый день.
Неформальная манера одеваться – одно из проявлений экономического равенства. Множество факторов – от Законов Янте и lagom до скандинавского стремления к консенсусу, демократического общественного устройства, бесплатного образования и перераспределительной налоговой системы – позволяет людям думать, что все они равны. Такое положение вещей – предмет обоснованной гордости всех скандинавов. В Дании это называется – смотреть друг на друга ojenhojde, то есть «на уровне глаз»: любой человек считается равным по социальному положению, невзирая на должность, состоятельность или звание. (Побочный эффект этого равенства – отвратительный сервис в кафе и ресторанах всего региона. Я не хочу сказать, что на работников этой сферы можно смотреть свысока! Но человек имеет право рассчитывать на то, что официанты будут его