[46].
С тех пор как человек начал есть мясо примерно 2,5 млн лет назад и до того, как впервые зажег огонь 800 000 лет назад, мы поступали, как другие животные, – ели мясо сырым и, как и свиньи, добывали его, высматривая падаль. У большинства из нас мысль пойти в лес, найти там труп какого-нибудь животного и слопать его безо всякой предварительной обработки вызовет отвращение, и на то есть веские причины: с течением времени мы потеряли способность не травиться испорченным мясом. Правда, около 13 % современных людей все еще ею обладают; они – носители гена, который несколько сотен тысяч лет назад позволял человеку делать то, что дикие свиньи умеют до сих пор[47]. Ген называется аполипопротеин Е (апоЕ) и имеет три варианта: Е2, Е3 и Е4. Строго говоря, этот ген есть у всех людей и важен его конкретный вариант (аллель). Когда человек умелый, Homo habilis, начал есть мясо, у всех представителей вида был только вариант Е4. С течением времени у большинства людей ген мутировал в аллели Е2 либо Е3, а те из нас, у кого сохранилась разновидность Е4, в этом отношении ничуть не изменились по сравнению с нашими далекими предками. Это, конечно, примечательно, но есть и обратная сторона медали. Носители именно этой вариации практически обречены на хронически высокий уровень холестерина, а также они подвержены высокому риску развития болезни Альцгеймера и преждевременной смерти от сердечно-сосудистых заболеваний[48]. Люди с вариантом Е4 не приспособлены к современной жизни с ее неограниченным доступом к мясу и молочным продуктам. С биологической точки зрения им следует в большей степени приблизить свой рацион к тому, что был у первобытных людей, которые еще не пользовались огнем. Другими словами, им лучше употреблять животные жиры только изредка – взять пример со свиней. Впрочем, нельзя сказать, что в безопасности и те из нас, у кого ген мутировал в аллели Е2 и Е3. Иммунная реакция снизилась, и мы подвержены пищевым отравлениям, но получили преимущество для жизни в современном обществе изобилия: лучше перевариваем животный жир. Но почему это считается преимуществом в эволюционном плане? Разве не лучше было, когда мы жили, поедая сырое мясо, подобно диким свиньям, и в основном наш рацион состоял из растений?
Неплохая, наверное, была жизнь, но, если верить Рэнгему, ума от нее не прибавлялось. Тепловая обработка пищи облегчала пищеварение, поэтому желудок уменьшался, а излишки энергии шли на работу мозга. Благодаря увеличению объема мозга мы изобрели орудия труда и оружие, научились охотиться и сами начали добывать более крупную добычу, что сделало мясо еще доступнее. В отличие от современного магазинного мяса «дикое» богато питательными веществами. Добавляем к этому еще немного меда и корений с содержанием сахаров – и вот уже у нас готов сбалансированный рацион с углеводами.
Иными словами, по мнению Рэнгема, от свиней и других представителей царства животных мы по-настоящему стали отдаляться, освоив разведение огня и тепловую обработку пищи. Как говорит ученый: «Людьми нас сделала кулинария»[49]. Так что, когда в следующий раз шкварки зашипят в духовке, знайте: вот граница между свиньей и нами.
Глава 3Карантин
– Собираетесь работать на свиноферме? – спрашивает меня врач.
У нее в руках зонд-тампон с ватным наконечником.
– Да, возможно, – выдавливаю в ответ.
– Отклоните голову назад. – Она кладет руку мне на лоб и вводит тампон в нос. – Скажите «стоп», если станет больно.
Я тут же понимаю, о чем она говорит. Тампон недостаточно просто ввести. Он должен пройти внутрь, вверх, еще дальше и даже чуть назад. Кажется, он уже до мозга достал. На глаза наворачиваются слезы.
Решение посетить свинарник оказывается бóльшим испытанием, чем я предполагал.
А началось все с телефонного разговора с одним свиноводом за несколько дней до этого. Его голос внушал доверие и звучал так бесхитростно, что я не мог взять в толк, с чего это я решил, будто этот честный и самоотверженный труд может быть связан с тайнами.
– Да просто приезжайте, – говорит он спокойно.
Я был готов приехать уже на следующий день, но через несколько часов фермер перезвонил:
– Кстати, а вы на золотистый стафилококк давно в последний раз проверялись?
– Стафилококк? В последний раз? А надо?
– Не хотелось бы все стадо отправить на бойню после вашего визита, так что да.
Оказывается, ставки высоки. Норвежские свиноводы сейчас борются с тем, что ООН объявила одной из наибольших угроз здоровью человечества: мультирезистентными бактериями.
– Раньше я обычно брал с собой свиноматку и нескольких поросят на рынок в ярмарочный день, чтобы показывать людям. Но теперь времена другие. Если свиньи заболеют, я разорен. Рисковать не хочется, – объясняет голос в трубке.
Метициллинрезистентный золотистый стафилококк, он же золотистый стафилококк со множественной лекарственной устойчивостью, относится к бактериям вида Staphylococcus aureus, и ему не страшны такие антибиотики, как метициллин и пенициллин. Он представляет опасность в первую очередь для людей с пониженным иммунитетом, но и для здоровых не безобиден. Если не повезет и человек заработает сепсис в результате заражения такой бактерией, возможен даже летальный исход. К счастью, случается это редко. Сегодня около 2 % населения земного шара бессимптомно переносят золотистый стафилококк на коже или слизистых оболочках.
Но при чем здесь, собственно, свиньи? И почему фермер переживает, что я заражу свиней, а не наоборот? В этом видится парадокс, ведь для свиней стафилококк абсолютно не опасен.
До 1960-х гг. то, что сегодня мы называем метициллинрезистентным золотистым стафилококком, было самым обыкновенным золотистым стафилококком. Правда, потенциал этих бактерий обыкновенным не назовешь. Они представляют собой одних из самых распространенных возбудителей в мире[50]. Ни одна другая бактерия не способна так легко распространяться и вызывать столько разных инфекций у человека. Это связано в том числе с особенностями ее строения, которое позволяет ей цепляться за почти любую поверхность, куда она попадает. Лучше всего у этой бактерии получается крепиться к гладким поверхностям, таким как стены, дверные ручки, кожа и слизистые – т. е. как раз всем тем местам, где меньше всего хочется ее обнаружить. Учитывая, что старейшим найденным образцам стафилококка (в виде ископаемых следов, естественно) более миллиарда лет, наверное, не так уж странно, что бактерия успела развить подобные способности к распространению и передаче[51]. Как бы вездесущи ни были бактерии стафилококка, определенные условия они любят больше других: теплые, сухие и пыльные места. Одним словом, свинарники. Именно эти места рискуют превратиться в рассадники бактерий, которые могут натворить бед, если каким-то образом потом попадут в больницы.
До открытия Александром Флемингом пенициллина в 1928 г. возбуждаемые стафилококком и другими бактериями инфекции часто приводили к смерти людей, в организм которых попадали. Благодаря пенициллину и позднее другим видам антибиотиков инфекции, связанные раньше с риском смерти или тяжелой инвалидности, стали сущим пустяком: настоящее чудо медицины, равного которому мир еще не знал.
За свое открытие Флеминг получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине в 1945 г., однако он предупреждал мировое сообщество, что антибиотики – вовсе не панацея. Чем беспечнее применялись препараты, тем больше росла опасность, что бактерии выработают иммунитет, или резистентность[52]. Флеминг и сам был свидетелем того, как в конце Второй мировой войны американское и британское командование бездумно снабжало войска антибиотиками. К сожалению Флеминга (и всех нас), никто его словам не внял. В годы войны во Вьетнаме солдаты брали пенициллин в бордели, где пичкали им проституток. Замысел был в том, чтобы провести своего рода профилактику и уничтожить возможных возбудителей гонореи в половых путях женщин[53]. Увы, в микробиологии солдаты разбирались плохо.
События в Юго-Восточной Азии имеют очевидные параллели с тем, что происходило в сельском хозяйстве, особенно в свиноводстве. Хотя пенициллин уничтожил почти все бактерии гонореи, некоторым ее клеткам в организмах вовлеченных в проституцию женщин удалось выжить, поскольку у них совершенно случайным образом оказался иммунитет к препарату. Изначально в естественной среде этим свойством обладала едва ли не одна клетка на тысячу. Маловероятно, что они смогли бы распространиться дальше, потому как встречающаяся у них мутация редко давала преимущество для выживания микроорганизма. Так было ровно до тех пор, пока в дело не вмешались антибиотики. После «лечения», которое проводили солдаты в борделях, устойчивые к антибиотикам клетки получили необходимые для распространения условия. В половых путях женщин у них не осталось конкурентов, и ничто не мешало им беспрепятственно размножаться. При оптимальных условиях всего один-единственный одноклеточный микроорганизм может размножиться до 70 млн за каких-то 12 часов. Солдаты, таким образом, заложили бактериальную бомбу.
В этом-то и заключается опасность бесконтрольного применения антибиотиков в наши дни: уничтожая чувствительные к ним бактерии, мы, на самом деле, делаем только хуже, потому что даем плацдарм для размножения нечувствительных. Эволюционные биологи могли бы выразиться так: бессистемно используя антибиотики, мы запускаем процесс активного отбора бактерий, что в результате приведет к смерти десятков миллионов людей в год. Если ничего принципиально не менять, по прогнозам ООН, это произойдет уже к 2050 г.