Первым на съемочной площадке меня увидел Михаил Иванович Жаров и сурово спросил:
– Это кто такой?
Я перепугался. Стою и молчу. Жарову сказали, что я буду играть пиротехника. Жаров посмотрел на меня еще раз, вдруг громко засмеялся и одобрительно сказал:
– Во, точно. Такой может взорвать!
Началась репетиция. Я предложил режиссеру:
– А что, если после взрыва, когда пиротехник исчезнет и его начнут искать, вместо него увидят только кепку на полу?
С предложением согласились. Осмелев, я предложил поджигать шутиху не спичками, как в сценарии, а папироской, как это делает большинство пиротехников.
– А где вы возьмете папироску? – спросил Файнциммер.
– Пусть кто-нибудь из членов комиссии курит, – предложил я. – Пиротехник вытащит у него изо рта папироску, а потом вставит обратно. Будет смешно.
Режиссер и это предложение принял.
Начали репетировать. Все получалось довольно прилично. А когда пиротехник брал папироску у одного из членов комиссии, все вокруг смеялись. Такая реакция меня ободрила. Прорепетировали несколько раз.
Наконец раздалась команда:
– Тишина. Мотор…
Файнциммер тихо сказал:
– Начали.
Перед моим носом ассистентка громко щелкнула деревянной хлопушкой. Как только щелкнула хлопушка, у меня заколотилось сердце и мне показалось, что меня пронизывают какие-то невидимые лучи, исходящие из кинокамеры. Я просто ощущал, что они, точно пунктирные линии, проходят сквозь мое тело. Ноги стали ватными.
С трудом вошел я в декорацию и обалдело остановился. Текст вылетел из головы. Стоял до тех пор, пока режиссер не крикнул:
– Стоп! – И спросил меня: – В чем дело? Какую фразу вам нужно сказать? Почему вы остановились?
– Товарищи, я извиняюсь, товарищи… – произнес я первую фразу пиротехника.
– Ну вот и хорошо, – успокоил меня Файнциммер. – Попробуем снова. Только, пожалуйста, соберитесь. Не волнуйтесь. Приготовились…
– Тишина!
– Мотор!
– Начали!
Вбежав в комнату, я, вместо того чтобы сказать текст, заметался, задергался и стал молча открывать чемодан. Опять все слова забыты.
– Стоп! – крикнул Файнциммер и строго спросил меня: – Вы текст учили?
Я почувствовал, что режиссер спрашивает меня, стараясь подавить раздражение.
– Учил. Целых три дня, – ответил я.
Все засмеялись.
Следующие три дубля тоже оказались сорванными.
Меня сбивало требование останавливаться в условленном месте, где сделали отметку мелом. Как только начиналась съемка, я смотрел не на комиссию, а на отметку. Съемку, естественно, останавливали, и ассистент режиссера удивленно меня спрашивал:
– Неужели вы не можете смотреть угловым зрением?
А я понятия не имел об угловом зрении.
Вконец измучившись, Файнциммер сказал мне:
– Вы, пожалуйста, отдохните, успокойтесь. Попробуем сделать так. Пройдем все, как будто это съемка: со светом, с микрофоном, но без команд и хлопушки.
Включили полный свет. Дали команду начинать репетицию. Все шло прекрасно.
Как и требовалось, я вбежал в комнату, произнес первую фразу: «Товарищи, я извиняюсь, товарищи…», поджег шутиху, но, как только сказал последнюю реплику, Файнциммер крикнул:
– Быстро хлопушку!
Оказывается, вместо репетиции была съемка. Просто хлопушку решили дать в конце. Так и сняли этот кадр.
Когда я переодевался после съемки, Юрий Чулюкин (он вместе с Евгением Кареловым работал ассистентом у Файнциммера) сказал мне:
– Вам повезло, что вы снимаетесь у Файнциммера. Попали бы к Ивану Пырьеву, он бы вас за незнание текста выкинул из павильона.
Прошло несколько дней. Мне позвонил Евгений Карелов.
– Все получилось отлично, – сказал он. – При просмотре материала на вашей сцене все смеялись, и сценаристы решили написать для вас второй эпизод. Вы будете сниматься в нем вместе с Жаровым.
Так возник эпизод, когда пиротехник приходит в музыкальный магазин к директору (его играл Жаров) и демонстрирует тому свою шутиху, взрывая в магазине чуть ли не целый отдел.
Естественно, я с радостью согласился на это предложение.
Через несколько дней мне рассказали, что у съемочной группы возникли сложности и, видимо, картину в срок сдать не успеют. Рассказали мне и о том, что руководство на просмотре рабочего материала хохотало над моим эпизодом.
– Вы у нас, – сказал мне кто-то в группе, – идете козырным тузом.
Во время съемок я подружился с Михаилом Ивановичем Жаровым. Интересный человек, большой актер, ко мне, начинающему артисту, он относился по-доброму. Всегда подбадривал. Перед съемкой второго эпизода нам показали часть смонтированного материала. Впервые увидев себя на экране, я остолбенел. «Неужели я такой?» – поразился я. И голос, и выражение лица, которое я привык видеть в зеркале, – все было другим. Не считая себя красавцем, я, в общем-то, думал, что выгляжу нормальным человеком, а тут на экране полный кретин, с гнусавым голосом, со скверной дикцией. На меня это так подействовало, что я расстроился. А вокруг все были довольны и говорили: «Хорошо. Молодец!»
Оставшись наедине с Жаровым, я излил ему душу. Михаил Иванович внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и, понизив голос, сказал:
– Это что!.. Когда я себя увидел в первый раз на экране – заплакал. Жалко мне стало самого себя. Ушел в уголочек и долго плакал. Никак, понимаешь ли, не думал, что так плохо выгляжу. Так что не расстраивайся. Наоборот, поздравляю тебя с успехом. Все получилось нормально.
Уже во время первых съемок я понял, что актер может вносить свои добавления в текст. О шутихе, которую доставал пиротехник, я сказал:
– Вот сейчас она у нас джикнет…
«Джикнет» смешнее, чем «взорвется», как было написано в сценарии. Так в картину и вошло.
«Джикнет» понравилось Жарову, и он часто, повторяя это слово, смеялся.
В ожидании одной из съемок в случайном разговоре я выяснил, что подмосковный дом, в котором мы с семьей снимали комнату на лето, недалеко от дачи Жарова.
– Ты же со мной рядом живешь, заходи в гости, – предложил Михаил Иванович.
В одно из воскресений я пошел к нему.
У Жарова оказался обыкновенный финский дом, чистенький, уютный, с небольшим участком. Для дочек Михаил Иванович сам построил в саду маленький домик с игрушками. И вообще на даче он все делал своими руками.
У меня сохранилась фотография: сидим в яркий солнечный день за столом на воздухе, пьем чай из самовара и беседуем.
Рассказывал Жаров великолепно. Вспоминал разные случаи из театральной жизни, говорил об известных актерах, о своем детстве.
– Михаил Иванович, вы же можете книгу написать!
– Да ну, книгу, – ответил Михаил Иванович. – У меня и времени нет. Да и что писать?
Прошло десять лет. Снимаясь в фильме «Кавказская пленница», я вспомнил свою встречу с Жаровым. И вот почему. Сидим мы с Натальей Варлей, которая тогда впервые снималась в кино, ждем начала съемок. Я рассказываю ей о своих встречах с людьми, о цирке, о кино, о зарубежных поездках. Она внимательно слушает меня и вдруг говорит:
– Юрий Владимирович, так вы же можете целую книгу написать! Так все интересно.
– Да ну, книгу, – отшутился я тогда, – у меня и времени-то нет.
Все-таки Жаров потом книгу написал. Я ее с интересом прочел. Правда, Михаил Иванович о своем участии в фильме «Девушка с гитарой» не вспомнил. Это и понятно. Для него участие в этой картине – дело обычное, проходное. А для меня фильм стал боевым крещением в кино.
Второй эпизод, который написали для меня Владимир Поляков и Борис Ласкин, отсняли. Где-то он стал повторением первого эпизода, но тем не менее воспринимался хорошо. И у меня возникла мысль: а что, если снять еще один эпизод, совсем короткий, в конце фильма? Огромное здание. В окнах горит свет. В подъезд этого здания входит пиротехник с чемоданчиком в руках. Проходит секунда, другая, и вдруг во всех окнах одновременно гаснет свет. А затем отдельным кадром снять, как по Москве мчится пожарная машина.
Евгению Карелову и Юрию Чулюкину мое предложение понравилось. Файнциммер же, внимательно выслушав их, сказал:
– Стоит ли? У нас и так перерасход пленки. А потом придется заказывать отдельную съемочную смену, пробивать пожарную машину. Она не заложена в смете… Не стоит, пожалуй.
Мне до сих пор жалко, что так и не сняли этот эпизод. Получилось бы смешно. И линия пиротехника имела бы сюжетное завершение.
Закончились съемки фильма «Девушка с гитарой». Вечером последнего съемочного дня я пришел домой грустным.
– Что это ты какой-то опущенный? – спросила меня Таня.
– Да так, ничего.
– Что грустишь? Жалеешь, что кончились съемки?
– Жалею, – честно признался я, а сам подумал: «А вдруг меня больше никогда не позовут сниматься! А мне так хочется!..»
Первые два эпизода, сыгранные в кино, дались мне труднее, чем главные роли в последующих фильмах. Тем не менее я почувствовал – могу сниматься. Поверил в себя.
Прошло время. «Девушку с гитарой» выпустили на экраны, и меня первый раз в жизни узнали на улице.
Это произошло около мебельного магазина в Костине под Москвой. Стоя с бидоном в очереди за квасом, я почувствовал, что кто-то на меня внимательно смотрит. Оглянулся и вижу – меня рассматривает молодой парень.
– Скажите, вы киноартист? – спросил он, не выдержав.
– Нет, я работаю в цирке.
– А в кино снимались? Я вас узнал, – сказал он с какой-то особенной радостью. – Я вас видел в фильме «Девушка с гитарой». Вы там все взрываете. Верно?
Признаюсь, в первый раз это обрадовало. Тогда я и не предполагал, что узнавание может раздражать.
Мой дебют произвел впечатление. Ко мне приходили друзья, товарищи по работе и говорили: «Юра, как хорошо, что тебя сняли в кино. Артистов цирка приглашают сниматься! Это же здорово!»
Однажды знаменитый киноактер Адольф Менжу заказал у лучшего нью-йоркского портного брюки. Только через месяц, после нескольких примерок, портной выполнил заказ. Забирая брюки, Менжу с раздражением сказал: