Если генерал Лейерс и слышал эти крики, то проигнорировал их – он направился прямо к полковнику Рауффу, который ждал отправления поезда вместе с десятком эсэсовцев. Пино надвинул фуражку на глаза и замедлил шаг. Два эсэсовца рядом с Рауффом держали на коротких поводках немецких овчарок. На Лейерса они не произвели впечатления, он подошел к Рауффу и что-то спокойно сказал ему.
Секунду спустя полковник гестапо приказал охранникам отойти. Пино стоял возле железного столба и наблюдал за ожесточенным спором между генералом и Рауффом, спор продолжался, пока Лейерс не показал на саквояж.
Рауфф недоуменно посмотрел на генерала, потом на саквояж, потом снова на Лейерса, потом сказал что-то. Лейерс кивнул. Полковник гестапо пролаял приказ эсэсовцам. Двое из них подошли к заднему вагону, отперли двери, откатили их. В пространство для двадцати коров были набиты восемьдесят человек – мужчин, женщин, детей. Они были в ужасе и дрожали от холода.
– Форарбайтер! – сказал генерал Лейерс.
Пино поспешил к Лейерсу, избегая встречаться взглядом с Рауффом.
– Oui, mon général.
– Я слышал, кто-то из них сказал, что у дочери жар.
– Oui, mon général.
– Попросите мать, пусть покажет мне больную девочку.
Пино пребывал в смятении, но обратился к людям в вагоне и перевел слова генерала.
Несколько секунд спустя сквозь толпу протолкалась женщина, помогая бледной, покрытой по́том девочке лет девяти.
– Переведите ей, что я спасу ее дочь, – сказал генерал Лейерс.
Пино запнулся на мгновение, потом перевел.
Женщина начала рыдать:
– Спасибо. Спасибо.
– Скажите ей, что я обеспечу девочке медицинскую помощь и она никогда не попадет на платформу двадцать один, – сказал генерал. – Но девочка должна пойти одна.
– Что? – спросил Пино.
– Переведите ей, – сказал Лейерс. – И никаких возражений. Либо она хочет спасти девочку, либо нет. И тогда я найду кого-нибудь более сговорчивого.
Пино не знал, что ему думать, но перевел слова генерала.
Женщина проглотила комок в горле, но ничего не сказала.
Женщины вокруг нее говорили:
– Спасай ее. Не медли!
Наконец мать больной девочки кивнула, и Лейерс сказал эсэсовцам:
– Отведите ее в мою машину и ждите с ней там.
Эсэсовцы замерли в нерешительности, но полковник Рауфф прикрикнул на них. Девочка, хотя и ослабевшая и больная, впала в истерику, когда ее забрали у матери. Ее визг и крики разносились по всему вокзалу. Лейерс приказал остальным выйти из вагона. Он двинулся мимо них, разглядывая каждого по очереди, наконец остановился перед девушкой лет семнадцати.
– Спросите ее, хочет ли она оказаться где-нибудь в безопасном месте.
Пино перевел, и девушка без колебаний кивнула.
Генерал приказал двум другим эсэсовцам отвести ее в машину.
Лейерс пошел дальше, разглядывая людей, и Пино не мог не вспомнить, как он оценивал рабов на стадионе в Комо в первый день, когда Пино начал работать на него. За две-три минуты генерал Лейерс отобрал еще двоих, это были мальчики, подростки. Один мальчик отказался, но мать и отец настояли.
– Возьмите его, – твердо сказал отец. – Если там безопасно, он ваш.
– Нет, папа, – сказал мальчик. – Я хочу…
– Мне все равно, – сказала его мать, обнимая его и плача. – Ступай, с нами все будет хорошо.
Когда эсэсовцы увели их, Лейерс кивнул Рауффу, который приказал остальным вернуться на место. Ужас переполнял Пино, когда он смотрел, как люди возвращаются в вагон, в особенности мать и отец последнего отобранного мальчика. Они оглянулись через плечо, прежде чем войти, чтобы еще раз увидеть любимое дитя, приносившее им столько радости.
«Вы правильно поступили, – думал Пино. – Это трагедия, но поступили вы правильно».
Он отвел глаза, когда задвигали и запирали дверь вагона.
– Идемте, – сказал Лейерс.
Они прошли мимо полковника Рауффа. Саквояж генерала стоял у ног шефа гестапо.
Когда они подошли к «фиату», отобранная четверка сидела внутри, все тряслись от холода – трое на заднем сиденье, один на переднем. Их охраняли четыре эсэсовца, которые неохотно ушли, когда Лейерс их отпустил.
Генерал открыл заднюю дверь и, улыбаясь, посмотрел на ребят.
– Форарбайтер, скажите им, что я – генерал-майор Лейерс из «Организации Тодта». И пусть они повторят.
– Повторят, mon général?
– Да, – раздраженно ответил Лейерс. – Мое имя, звание, Организация Тодта.
Пино сделал, как ему было сказано, и каждый из ребят повторил имя и чин Лейерса, название организации.
– Отлично, – сказал генерал. – А теперь спросите, кто их спас с платформы двадцать один.
Пино этот приказ показался странным, но он перевел, и четверо ребят покорно повторили имя генерала.
– Живите долго и счастливо и благодарите вашего Бога так, будто сегодня Пасха, – сказал Лейерс и закрыл дверь.
Генерал, чье дыхание клубилось на морозном воздухе, посмотрел на Пино:
– Отвезите их в канцелярию кардинала Шустера. Скажите ему, пусть спрячет их или переправит в Швейцарию. Скажите ему, мне жаль, что я не мог привезти ему больше.
– Oui, mon général, – сказал Пино.
– Приезжайте за мной на телефонную станцию в шесть часов. У нас много работы, – сказал Лейерс, после чего развернулся и пошел назад на вокзал.
Пино проводил генерала взглядом, пытаясь понять, что сейчас произошло. Почему он?.. Что он?.. Но потом Пино решил, что все это не имеет значения. Важно привезти четверых ребят в канцелярию. Он сел в машину, завел двигатель.
Больная девочка, Сара, плакала и звала мать.
– Куда мы едем? – спросила старшая девочка.
– В самое безопасное место в Милане, – ответил Пино.
Он остановил «фиат» во дворе канцелярии и сказал своим пассажирам ждать в машине. Потом поднялся по заснеженной лестнице к двери кардинальской резиденции и постучал.
Дверь открыл незнакомый ему священник. Пино назвался, сказал, у кого он работает и кто сидит в машине.
– Почему они были в вагоне? – спросил священник.
– Я не спрашивал, но я думаю, они евреи.
– Почему немецкий генерал считает, что кардинал Шустер занимается евреями?
Пино посмотрел на священника, казавшегося неумолимым, и ярость закипела в нем. Пино расправил плечи, вытянулся в полный рост, возвышаясь над плюгавым священником.
– Я не знаю, почему Лейерс так считает, – сказал Пино. – Но я знаю, что кардинал Шустер помогал евреям бежать в Швейцарию в течение последних полутора лет, потому что я сам помогал ему в этом. А теперь, почему бы нам не спросить, что думает об этом кардинал?
Он произнес это таким угрожающим тоном, что священник словно стал еще меньше ростом и сказал:
– Я не могу вам ничего обещать. Кардинал работает в библиотеке. Но я схожу…
– Нет, схожу я, – возразил Пино. – Я знаю куда.
Он прошел мимо священника, потом по коридору к библиотеке, постучал.
– Я просил не беспокоить меня, отец Боннано, – ответил изнутри Шустер.
Пино снял фуражку, открыл дверь и вошел. Поклонившись, сказал:
– Прошу простить, милорд кардинал, но дело неотложное.
Кардинал Шустер недоуменно посмотрел на него:
– Я вас знаю.
– Пино Лелла, милорд кардинал. Я водитель генерала Лейерса. Он снял четверых еврейских ребят с поезда на двадцать первой платформе и приказал мне привезти их сюда и передать вам: он сожалеет, что не мог спасти больше.
Кардинал поджал губы:
– Сейчас?
– Они здесь. В его машине.
Шустер промолчал.
– Ваше высокопреосвященство, – сказал отец Боннано, – я говорил ему, что вы не можете лично заниматься такими…
– Почему нет? – резко спросил Шустер, потом посмотрел на Пино: – Приведите их.
– Спасибо, милорд кардинал, – сказал Пино. – Одна девочка больна, у нее температура.
– Мы вызовем доктора. Отец Боннано займется этим, верно, отец?
Священник неуверенно посмотрел на кардинала и низко поклонился:
– Немедленно, ваше высокопреосвященство.
Пино привел четверых ребят в библиотеку кардинала, а отец Боннано принес им одеяла и горячий чай.
– Мне пора, милорд кардинал.
Шустер посмотрел на Пино, потом отвел его в сторону, чтобы не слышали ребята.
– Не знаю, что и подумать о вашем генерале Лейерсе, – сказал кардинал.
– И я тоже. Он меняется каждый день. Не перестает удивлять.
– Да, – задумчиво сказал Шустер. – Не перестает удивлять.
Глава двадцать пятая
Безжалостные, резкие ветра приносили с Альп холодный северный воздух, и Милан засыпа́ло снегом весь январь и начало февраля 1945 года. Генерал Лейерс приказал захватывать основные продукты питания – муку, сахар и масло. В длинных очередях, выстраивавшихся за продуктами, возникали беспорядки. В антисанитарных условиях, вызванных бомбардировками, стали распространяться такие болезни, как тиф и холера. Во многих частях города обстановка была почти эпидемическая. Для Пино Милан превратился в прóклятое место, и он понять не мог, за что его жителей так жестоко наказывают.
Жестокость Лейреса и холодная погода породили ненависть по всей Северной Италии. Несмотря на мороз, Пино, когда на нем была нарукавная повязка со свастикой, чувствовал жар ненависти, исходящий от каждого встречного итальянца. Спазмы отвращения. Судороги скрытой злобы. Он видел все эти реакции и не только. Он хотел накричать на них, сказать им, чем занимается на самом деле, но он помалкивал, глотая стыд, и шел дальше.
Генерал Лейерс после спасения четверых еврейских ребят стал непредсказуемым. Несколько дней он мог работать в своем обычном неистовом, бессонном режиме, а потом впадал в депрессию и напивался в квартире Долли.
– Он то ложится, то вскакивает, – сказала Анна как-то в начале февраля, когда они с Пино выходили из кафе в квартале от дома Долли. – Сегодня у него война окончена, а завтра борьба продолжается.
Снег покрыл Виа Данте, мороз кусал их за щеки, но солнце в этот день светило так ярко, что они решили прогуляться.