Есть в дневнике моего прадеда такие строки:
Я окончил приходское училище и принес домой похвальную грамоту. Все порадовались за меня. А мне почему-то было грустно. Я спросил отца, как выучиться на доктора. Отец жалостливо поглядел на меня и ответил, что и сам, когда был молод, такую думу держал в голове.
— Но сперва надо в городе в гимназии учиться. А в гимназию крепостных не берут, сынок.
— Почему не берут? — спросил я. — У меня вон похвальная грамота!
— И сто грамот не помогут, — ответил отец.
И дед с печи, вздыхая, сказал:
— Из крепости, Петруха, податься некуда. Не забивай голову пустыми мыслями.
Время шло к осени. Желтой проседью погрустнели аллеи парков Каменного острова. Многоцветными стали сады прекрасных дач и дворцов. Вода в канале потеряла свой солнечный блеск, стала свинцовой, как Нева.
Театр Каменного острова опустел. Его покинула французская труппа, игравшая весь летний сезон, вносившая особое оживление и шик: вечерами площадь перед театром заполняли экипажи, высший свет съезжался на спектакли из Петербурга и с соседних дач. Прекратились веселые пикники, свидетелями которых остались пожелтевшие от времени письма. В письме С. Н. Карамзиной написано:
Сегодня после обеда едем кататься верхом с Гончаровыми, Эженом Балабиным и Мальцевым… Завтра всей компанией устраивается увеселительная прогулка в Парголово в омнибусе.
Сохранилось письмо сестры С. Н. Карамзиной, написанное брату назавтра после этой прогулки:
Мы получили разрешение владелицы Парголово княгини Бутера на то, чтобы нам открыли ее прелестный дом, и мы уничтожали превосходный обед-пикник, привезенный нами с собой, в прекрасной гостиной, сверкающей свежестью и полной благоухания цветов.
И верховые прогулки стали теперь уж редкими. Зарядили дожди. В эту пору второй раз приехал Петр на Каменный остров по поручению графа Строганова.
Екатерины Николаевны дома не было. Сказали, что она на верховой прогулке, в парке. Петр походил по парку, посмотрел на отцветающие клумбы. На улице было сыро, с мутного неба спускалась на землю влага, ощутимая только руками и лицом.
Запах трав и деревьев, цвет стволов и поникшей от влаги листвы напоминал милое сердцу Ильинское. Вот его внимание привлек уединенный пенек, окруженный перезрелыми, с большими шляпками опятами. Он присел, привалился спиной к могучему и сырому стволу дуба, потом повернулся, смерил его глазами и сказал вслух:
— Сколько же тебе годов, старина?
В это время начал накрапывать дождь, небо, и без того темное, заволокло тучами. Стало совсем темно.
Меж стволов, по аллее для верховой езды изредка мелькали возвращавшиеся всадники. Петр знал, что Екатерина Николаевна была здесь. А вот та, портрет которой по памяти пытается писать он в ночные часы, здесь ли она? Поглядеть бы еще раз на ее божественное лицо, схватить бы грустный, растерянный, странный взгляд, в чуть косящих глазах — загадка. Такая же неразрешенная и тяжкая, как жизнь, его жизнь, Петра, ее, этой красавицы, ильинских дворовых людей и этих богачей, веселящихся на Каменном острове во дворцах, на пикниках, едущих в золоченых колясках, скачущих на роскошных рысаках… Все вперед, все вперед, к неизбежному концу.
Вдруг с аллеи донесся звук падения, легкий вскрик и отчаянный возглас:
— Катенька!
Петр вскочил и побежал на аллею. Скользя копытами по прибитым дождем листьям, старалась подняться на ноги упавшая серая лошадь. Другая, вороная, спокойно стояла с краю дороги, мягкими губами обрывая пожелтевшие листья кустарника.
Наталья Николаевна пыталась поднять лежащую на мокрой траве стонущую сестру. На аллее не было ни души. А крупный дождь переходил уже в ливень.
Петр побежал на помощь. Он сразу же увидел неестественное положение отброшенной руки Екатерины Николаевны, ее ладони, распухающей на глазах.
— Скорей! Доктора! Катенька! — растерянно твердила Наталья Николаевна, умоляюще протягивая руки к Петру.
Он наклонился над старшей сестрой и сказал успокаивающе:
— Это обычный вывих. Можно, я вправлю? Я умею.
— Нет, нет! Доктора! — испуганно вскричала Наталья Николаевна, с ужасом замахала руками на парня, неизвестно откуда взявшегося.
— Вправляй, — со стоном сказала Екатерина Николаевна. — Ташенька, это строгановский человек.
— Будет больно, — сказал Петр, вставая на колени. — Один момент только будет больно, и все пройдет. — Он обеими руками умело взялся за руку Екатерины Николаевны. Та вскрикнула.
— Что он делает? — закричала Наталья Николаевна, в ужасе хватаясь за голову.
Но лицо сестры уже яснело. Морщинки страдания разглаживались.
— Помоги встать! — сказала она Петру. — Как зовут тебя?
— Петр.
Он поднял Екатерину Николаевну, поставил на ноги. На мгновение он почувствовал себя не дворовым, а доктором, завершившим удачное лечение. Жесты его стали уверенными, в голосе появились властные нотки.
— На лошадь не садитесь. Домой идите пешком. Я поведу коней.
— Спасибо, милый! Спас ты меня! — весело заговорила Екатерина Николаевна. — Такой молодой и вот умеешь помощь оказывать. Ну прямо доктор!
— А все же сейчас надо вызвать доктора! — с беспокойством сказала Наталья Николаевна.
— Как, Петруша, вызвать доктора или не стоит? — уже шагая по дороге и оборачиваясь, спросила Екатерина Николаевна.
— Как хотите. Но это очень простой вывих. Его уже нет. Только опухоль. Она подержится еще немного и пройдет. Следов не будет.
— Откуда ты это знаешь? — опять обернулась Екатерина Николаевна.
— Катя, осторожнее, скользко! — умоляюще сказала Наталья Николаевна.
— У нас в Ильинском многие знахарством занимаются. И отец лечит.
— А разве в Ильинском доктора нет?
— Есть в Ильинском доктор, у него есть помощники. Есть больница в Ильинском, аптека. А народ больше верит своим знахарям. Меня тоже учили… — неожиданно для себя сказал Петр и пожалел.
Екатерина Николаевна засмеялась.
Дома она велела прислуге отвести Петра в кухню, напоить чаем обязательно с чем-нибудь вкусным.
А Наталья Николаевна спросила:
— А может быть, у тебя есть какое-нибудь желание, чтобы я могла его выполнить?
Желание? Боже мой! Сколько было у Петра несбыточных желаний, которые находились в ее власти! Мгновение подумав, он сказал самое легкое:
— Могли бы вы дать мне почитать книжку «Пиковая дама»?
Лицо Натальи Николаевны выразило крайнее изумление. Видимо, не только само желание дворового парня поразило ее, но и гладкая речь. И умение вести себя перед господами.
Екатерина Николаевна, заметив изумление сестры, опять звонко расхохоталась.
— Ташенька! Александр Сергеевич-то прав: «И назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык».
Петр все понял. Страшная обида кольнула в сердце. Он поклонился и быстро пошел к воротам, не оглядываясь на восклицания, несшиеся вслед:
— Куда же ты? А чай? А книга?
И тихий голос Натальи Николаевны:
— Катенька, вместо благодарности мы его обидели…
В тот же вечер, видимо по настоятельным просьбам племянниц, граф Григорий Александрович Строганов вызвал Петра к себе.
Григорий Александрович в домашней куртке сидел в кресле перед камином, спиной к двери и курил трубку.
Возле камина на стене висел портрет его отца, барона Александра Николаевича. Да и вся комната была увешана портретами Строгановых — именитых людей, баронов и графов.
Строгановы кичились своим древним родом, своими заслугами перед царями и отечеством.
Вот в овальной раме еще совсем молодая и красивая жена Александра Николаевича — Елизавета Александровна Загряжская, мать Григория Александровича. С этой стороны в строгановское «родословное древо» ворвалось родство с Гончаровыми.
Сам Григорий Александрович в государстве человек влиятельный. Бывший посланник в Испании, Швеции, Турции. Член верховного суда, выносившего приговор декабристам. Он и действительный тайный советник двора его величества. Обер-камергер, член Государственного совета и андреевский кавалер. Его первая жена, Анна Сергеевна Трубецкая, умерла, оставив пятерых сыновей и дочь. Сын Сергей Григорьевич, генерал-адъютант, в 1818 году женился на своей двоюродной сестре Наталье Павловне Строгановой. Это ему потом по доверенности жены перейдет в управление имение Строгановых. И на «вольной» Петра Кузнецова после подписи графини Натальи Павловны будет стоять и его росчерк: «Граф Сергей Строганов руку приложил». А пока полновластной хозяйкой Пермского неразделенного имения Строгановых является Софья Владимировна, урожденная княжна Голицына, жена рано умершего графа Павла Александровича, брата Григория Александровича.
На стене висел гобелен, изображающий, как Строгановы — «именитые люди» — снабжали в 1581 году Ермака людьми и оружием.
На другой стене гобелен изображал сцену выкупа Строгановыми, «именитыми людьми», великого Московского князя Василия Васильевича Темного из татарского плена, еще в первой половине XV века…
На шаги Петра граф круто повернулся и первый раз с интересом посмотрел на своего слугу, вроде бы удивляясь, что разглядел в нем что-то по-человечески стоящее внимания.
— Так ты, Петр, — он первый раз назвал его по имени, — оказывается, врачеванием занимаешься? Спасибо тебе за племянницу. А вон возьми журнал «Библиотека для чтения». В нем найдешь «Пиковую даму», — кивнул он в сторону столика.
Петр шагнул, склонился, взял журнал. Радостно улыбаясь, он сказал:
— Очень благодарен и вам и Наталье Николаевне. Очень.
Барин посмотрел на своего человека с таким же изумлением, как вчера Наталья Николаевна, и у Петра так же кольнуло в сердце. Он боялся, что сейчас услышит смех, как вчера, и, быстро поклонившись, пошел к дверям.
— Постой, — сказал барин.
Петр напряженно остановился.
— А зачем тебе «Пиковая дама»?