…По всему полуторамиллионному Ширазу были развешаны огромные афиши с размалёванными лицами клоунов, балансирующими канатоходцами, тиграми и львами, летящими в огненные кольца с оскаленными пастями. Громадные жёлто-красные плакаты «Circus Khalil Oghab» зазывали, манили, обещали фантастическое зрелище! Через каких-то несколько дней этот город ожидало небывалое событие – международный конкурс циркового искусства, который организовал самый известный артист в Иране, родившийся в этом городе – Халил Огаб.
Когда въехали в огороженный турникетами и решётками двор цирка, Пашка был впечатлён масштабами шапито, огромного, современного, не хуже тех, которые ему встречались в Европе. Передвижные жилые трейлеры кремового цвета окружали цирк чётким квадратом. Разноцветные гирлянды сбегали с купола вниз, вспарывали темноту вечера праздничными огнями. Между мачтами парила огненная надпись «Circus Khalil Oghab». Всё это сияло, сверкало, пульсировало, притягивало взоры прохожих. Если бы не угнетающая духота, Пашка, наверное, был бы воодушевлён предстоящей работой в этом цирке. Сейчас же ему хотелось как можно быстрее воодушевиться, то есть, попасть в душ…
Его поселили в отдельный небольшой трейлер. Показали, где что находится внутри вагончика и на территории цирка. Пригласили на ужин. Павел отказался, совершил долгожданное омовение и, толком не распаковавшись, рухнул в постель. После многочасового перелёта с пересадками и ожиданиями в аэропортах, он мгновенно провалился в вязкую душную темноту Иранской ночи…
– …Халил Огаб! – представился гигант. Пашка постарался поприветствовать хозяина цирка на его родном языке, чем вызвал у того радостные эмоции. У Пашки эмоций было не меньше.
– Ух, ты! Копия Захарыча! Даже тембр голоса похож! – Пашка был по-настоящему удивлён. Он невольно сопоставил этих двух людей. Они были, как братья близнецы – те же длинные, белые в лунь, волосы, такие же седые бородищи, кряжистые кисти рук, которые гнули-мяли подковы, как пластилин. Брови, нос, губы, манера поворачивать голову и говорить через плечо. Единственное, Захарыч был выше ростом и постарше на десяток лет. Огаб выглядел моложавее и могуче, чем Стрельцов. Он соответствовал своему то ли прозвищу, то ли фамилии – Огаб, что на каком-то из языков означало «Гора». Халил, как и Захарыч, выглядел суровым, даже угрюмым, пока не начинал улыбаться. В эти редкие мгновения глаза его излучали тепло и доброту. Все тут же подпадали под обаяние этого незаурядного человека…
Пашка немного слышал об Огабе от своих цирковых. Это был человек-легенда! Даже сейчас, почти семидесятилетний, он производил впечатление! До сей поры был в прекрасной форме. А тогда он, экзотический иностранец, производил фурор в Европе, где отработал два десятка лет, пока не вернулся на родину. Огаб таскал на себе полуторатонного слона, зубами поднимал сцепку гирь весом в семьсот пятьдесят килограммов, да при этом ещё держал в каждой руке по пятидесятикилограммовой гире. Через него переезжал трёхтонный грузовик с кузовом полным людей. Он – один из первых на планете, чью фамилию занесли в книгу рекордов Гиннеса. Некогда был красив, черноволос, курчав, как цыганский барон, статен, хоть лепи с него фигуры древнегреческих атлетов и богов. Снялся более чем в двадцати кинокартинах. Позже стал первым в Иране дрессировщиком медведей и львов. О! Это был выдающийся человек. И вот сейчас он стоял перед Пашкой с распростёртыми объятиями и говорил тому комплименты по поводу его жонглёрского номера. Огаб тоже «кое-что» слышал…
Они сердечно поприветствовали друг друга. У Пашки сложилось впечатление, что он обнялся с тысячелетним баобабом. С «БаОгабом» – мелькнуло в Пашкином мозгу…
Халил представил его ведущему программы. Сам, тут же приняв привычный суровый вид, отправился к другим приехавшим артистам.
Вот уже битых полчаса ведущий беседовал с китайцами и монголами в тщетных попытках выяснить, а главное, выговорить и запомнить их имена и фамилии. Дошла очередь и до русского.
– Па-уэ! Па-ви-ел!.. – чертыхаясь в душе, в очередной раз силился произнести трудно сочетаемые буквы иранец пакистанского происхождения. Он ещё не отошёл от предыдущего общения. Теперь надо было выговорить ещё и фамилию этого русского, шайтан его ниспослал, жонглёра!..
– Жаки-и? Жар-р-их?
Пашка улыбался и отрицательно мотал головой. Иранопакистанец, этот овцебык (по габаритам), уже ненавидел его, даже не начав с ним работать! Пашка смилостивился.
– Ладно, брат, давай проще: Жара́ Паша́ – и всё! Можешь наоборот, мне всё равно. Андестенд?
– О! Жара-паша! – услышал он родные напевы в русском имени. – О кей!..
Скорее всего, в этот момент ведущий перекрестился, какого бы вероисповедания он ни был. Пашка сделал то же самое и пошёл распаковывать реквизит, готовиться к началу.
В Ширазе планировались месячные гастроли, и хозяин предполагал выжать из него максимум. Для этого придумал оригинальный ход – организовал международный фестиваль, как это часто делают в европейских цирках. Халил Огаб наприглашал иностранцев. Из европейцев здесь были два великовозрастных болгарина, что-то типа акробатов-эксцентриков, заодно и клоунов, которые давно осели в Иране. Один из них был женат на местной и обзавёлся семьёй, другой присматривался. Не первый сезон тут работал и седовласый антиподист чех, который, лёжа на спине, лениво подбрасывал ногами свои летающие и часто падающие на манеж предметы. Все вместе они ставили и разбирали шапито, помогали по хозяйству. Были тут давно своими и по укладу жизни, и по внешнему виду. Наконец, он – Павел Жарких – представитель Российского цирка. Остальные приехали из провинций Монголии и Китая. Основной костяк составляла местная труппа во главе с хозяином цирка.
Происходящее на манеже назвать фестивалем, а уж тем более серьёзным конкурсом артистов, можно было с большой натяжкой. Это средней руки представление шумно рекламировалось, чем привлекало местную публику, которую загнать в цирк под нагретый купол было не так-то просто. Видимо, для наполнения кассы и задумывался весь этот помпезный фарс.
После первого же выступления по глазам зарубежных конкурентов Пашка понял, что тягаться в получении Гран-при фестиваля ему придётся разве что с крупным номером медведей и львов Эбрагима Огаба – сына Халила, канатоходцами Хосрави и самим хозяином цирка, с его силовым аттракционом. Он сразу же оказался в ранге зарубежной звезды и недосягаемым лидером. Но это его радовало мало…
У Пашки не было никакого стимула состязаться. «Побрякушек», вроде статуэток и кубков, полученных в других странах на всевозможных престижных конкурсах, у него накопилось уже предостаточно. Денежный приз здесь был копеечным. Да и соревноваться толком было не с кем – совершенно не тот уровень. Львы с медведями представляли из себя больше демонстрацию животных, нежели действительно серьёзную дрессуру. Халил Огаб выходил в конце первого отделения этаким свадебным генералом под рукоплескание своих земляков. Одно его имя производило фурор! В свои неполные семьдесят лет он вытаскивал на манеж, как бурлак, многотонный грузовик, который его, под свист и вопли толпы, переезжал. Все остальные супер трюки-Огаба остались в прошлом. Но и этого было достаточно.
Семья канатоходцев Хосрави представляла из себя сплочённый коллектив молодых людей, отчаянных сорвиголов. Они работали несколько номеров: эквилибристы на катушках, жонглёры с горящими булавами на высоких моноциклах. Но самым главным их номером был канат, на котором они без всякой страховки исполняли серьёзные трюки. Артисты прыгали друг через друга, переходили по плечам, переносили колонны от одного мостика к другому, строили всевозможные пирамиды. Работа была по-настоящему опасной. Права на ошибку у них не было. Под ними лежала твердь манежа, присыпанная опилками. Малейшая оплошность и… – в лучшем случае, серьёзные увечья. Когда-то такое случилось с основателем номера – старшим Хосрави. Теперь он в инвалидной коляске каждый раз выезжал смотреть работу своих детей. Один из его сыновей тоже стал рекордсменом книги Гиннеса, проехав в Америке на одноколёсном велосипеде по канату от одного небоскрёба до другого.
Всё это, конечно, впечатляло, но для Пашки это не было цирком в привычном смысле слова: с музыкальными композициями, хореографией и режиссёрской мыслью. Это было зрелищем чистой воды, где упор делался на риск, на щекотание нервов у публики, и не более того. Отсутствие элементарного вкуса во всём заставляло Пашку недоумевать – к ак так можно? О подобных представлениях на его родине давно забыли. Эпоха «циркачей» была в далёком прошлом. Советский, а позже и Российский цирк до сей поры нёс в основе своей эстетику, красоту, понятную художественную мысль. Уже много десятилетий он был приравнен к искусству и эту марку держал неукоснительно.
К тому же здесь, за кулисами, сложилась странная атмосфера. Пашка привык дружить со всеми, с кем его сводила судьба на распростёртой ладошке манежа. Любой конкурс, как правило, был похож на встречу профессионалов, на тусовку, где каждый был рад другому. Всё остальное – по судьбе! От Всевышнего и жюри…
Здесь же он наткнулся на отчуждение коллег и вакуум. Конкуренция! Для него это было полной неожиданностью. С подобным он ещё не встречался… «Бог с ними! – решил Пашка. – Мне с ними детей не крестить и обрезание не делать. Как-нибудь продержусь этот месяц!..»
Глава тринадцатая
Пашка помнил просьбу Александра Николаевича. Помнил всё, о чём его просил этот странный куратор из Министерства культуры. Павел был человеком дисциплинированным и обязательным. Особенно, когда дело касалось просьб людей. Он редко отказывал кому-нибудь в чём-либо, если это только не было выше его возможностей. Да и тогда прилагал немало усилий, чтобы помочь…
График гастролей в Иране сложился так, что вторая среда месяца наступила довольно быстро, он и не заметил. Работали они ежедневно, иногда даже по два представления, до тех пор, пока не установилась лютая жара, и зал перестал заполняться аншлагами. По будням стали давать выходные. Теперь они работали только в пятницу, в субботу и