Мой отчим из тех, кто чтит семейные традиции. Он из тех, кто устраивает семейные ужины, посиделки, поездки. Семья для него всегда на первом месте.
– Ты же знаешь, что мой дом – это твой дом, Марион? – Он смотрит мне прямо в глаза. – Ты моя дочь. Такая же, как Эстель. Ты же это знаешь?
В его взгляде плещется сожаление, будто он винит себя в том, что я не хочу оставаться, и мне становится стыдно.
– Я знаю, и у меня никогда не было никаких сомнений в этом, – честно отзываюсь я. Это чистая правда, я дочь Антуана дю Монреаля, который в мои двенадцать лет стал для меня хорошим другом. Хоть я и ношу другую фамилию, но мой отец – именно он.
– Ну так оставайся… Ситуация в мире сейчас нестабильная. Экономический кризис, пандемия, в конце концов. Не время уезжать.
– Я подумаю…
Он берет меня за руку и крепко сжимает.
– Подумай, моя дорогая. Подумай. Мы очень скучаем по тебе.
Я отворачиваюсь к окну. В горле стоит ком, ведь я тоже дико соскучилась по ним всем. Но есть один человек, видеть которого я не хочу до конца своей жизни. И этот человек – часть нашей семьи. От этого не убежать и никуда не деться. Разве что в другую страну, где нет ни семьи, ни его. И вот три года я оставалась вдали. Больше не могу. Слишком сложно так долго находиться далеко от дома.
Мы проезжаем мимо мостов, набережной и Эйфелевой башни. Какая же красота, как же прекрасен этот город! И как же сильно я скучала по этим улицам.
Водитель останавливается у нашего дома, учтиво открывает мне дверь, затем вытаскивает чемодан из багажника.
– Спасибо, – благодарю я, и он вежливо улыбается.
– Добро пожаловать домой, мадемуазель.
Я делаю глубокий вдох – в воздухе пахнет мокрым асфальтом после дождя. Свежесть заполняет легкие. Я окидываю взглядом здание перед собой, которое стало моим домом с двенадцати лет. Оно ни капельки не изменилось. Впрочем, это Париж. Здесь крайне редко что-то меняется.
– Вам помочь с багажом?
Я бросаю взгляд на свой маленький чемодан на колесиках.
– Нет-нет, он практически пустой.
Услышав это, Антуан хмурится.
– Давай, Марион, пошли в дом.
Я тяну за собой чемодан, мы заходим в лифт и поднимаемся на последний, шестой этаж.
Когда барон Осман делал проект по реконструкции Парижа, они с Наполеоном решили, что шесть-семь этажей – это максимальная высота зданий. Они хотели, чтобы город выглядел гармонично и элегантно. Им это удалось. Крайне редко в Париже встретишь здание выше, поэтому все они так пропорционально смотрятся друг с другом. Лифт останавливается на шестом этаже, Антуан, будучи истинным джентльменом, забирает у меня багаж и приоткрывает передо мной дверь лифта. Входная дверь квартиры резко открывается, и неожиданно на меня налетает с объятиями Эстель – моя сводная сестра.
– Ну наконец-то!!! – пищит она на всю лестничную площадку. Повезло, что здесь только одна квартира – наша. – Я так скучала по тебе, засранка!
Она так крепко обнимает меня, что у меня начинают болеть плечи. В глазах стоят непрошеные слезы. Я тоже сильно соскучилась по ней.
– Давайте, заходите, – посмеиваясь, торопит нас Антуан. Эль хватает меня за руку и тащит внутрь.
– Дай помыть руки! – возмущаюсь я и бегу в ванную в коридоре. Эль следует за мной.
– Господи, неужели ты правда здесь! Три года, Марион! Как ты могла уехать на три года!
– Не говори так, словно эти три года мы вовсе не виделись. Этой зимой кто-то навестил меня в Оксфорде, – решаю пошутить я, и она меряет меня взглядом.
– Еще бы, если бы я не приезжала к тебе, то мы бы вообще не виделись!
Мы выходим в коридор, и я качаю головой.
– Неправда…
– Правда!
– Девочки, не спорьте, – вмешивается моя мама и точно так же, как и Эль, набрасывается на меня с явным намерением задушить на радостях.
– Марион, ты совсем обнаглела! – причитает мама и крепче стискивает меня в объятиях. – Разве можно не приезжать домой столько лет? Как ты вообще до такого додумалась?
– Мам, не начинай, – прошу я и тоже обнимаю ее в ответ. Каждый наш телефонный разговор заканчивался этими словами. Она так отчаянно пыталась заставить меня вернуться, что мне становилось не по себе. Вначале мама мило и по-доброму уговаривала, спустя какое-то время начала злиться, и на смену уговорам в конечном итоге пришли угрозы и ультиматумы. Но ничего из этого не сработало. Лишь в конце этого учебного года я поняла, что выжата как лимон и что мне необходимо приехать домой. Сдерживать тоску уже было невозможно. Семья. Всего одно слово, но как многое скрывается за ним.
– Ты так похудела, – оглядывая меня, замечает мама, – вся осунулась и выглядишь уставшей.
– Не начинай, Мари, – перебивает ее Антуан. – Выглядишь восхитительно! – тут же добавляет он, поворачиваясь ко мне.
Но я знаю, что это не так. Круги под глазами почти черные, цвет лица серый. На мне черная толстовка и широкие штаны, а на ногах кеды, которые я тут же снимаю и ставлю в самый угол обувницы, чтобы они не сильно бросались в глаза. Эстель тоже смотрит на меня с беспокойством. Она знает, что толстовки я ношу, только когда мой моральный дух опускается на самое дно. А кеды на мне, наверное, и вовсе увидела впервые.
– Я пойду прилягу – правда устала, – произношу я, чувствуя, насколько опустошена после перелета и такого бурного приветствия.
– Конечно-конечно. – Антуан отступает, позволяя мне пройти. Мама хочет что-то сказать, но он останавливает ее и жестом показывает «тихо». Я благодарна ему за чуткость.
– Я с тобой! – тут же вмешивается Эль и берет меня под руку. Ее Антуан даже при всем желании не сможет удержать, о чем прекрасно знает и поэтому даже не пытается.
Мы проходим в мою комнату, я оставляю чемодан прямо у двери и, не раздеваясь, падаю на кровать. В комнате чисто, пахнет свежим бельем, а на прикроватном столике в вазе стоят чудесные пионы. Здесь ничего не изменилось. Все мои вещи лежат так, как я их оставила. На стенах фотографии и постеры. В комнате все на месте. Будто я и не уезжала. Только не хватает моего вечного беспорядка, хаотически возникающего то в углу комнаты, то на столе, то в платяном шкафу. Но совсем скоро и это изменится. Мне нужен один вечер.
Я делаю глубокий вдох. Так приятно находиться дома… На глазах выступают слезы, и я зажмуриваюсь.
– Что с тобой, Мар? – Эстель ложится рядом со мной. Ее светлые волосы рассыпаются по подушке рядом с моими каштановыми.
– Устала, – честно признаюсь я, – учеба – это ад на земле. Особенно учеба в Оксфорде.
– Тогда стоит порадоваться тому, что это позади!
– Ага…
– Ты же не планируешь поступать там на магистратуру? Ты же не бросишь меня снова?
Я слышу недовольство в голосе Эль и не могу винить ее за это. Три года назад я просто уехала, так как нуждалась в том, чтобы побыть одной. Но мы с Эль больше чем сводные сестры, мы лучшие подруги. Она самый близкий человек в моей жизни. А я так резко уехала и так долго не возвращалась. У нее есть все основания злиться.
– У меня пока нет никаких планов, – уклончиво отвечаю я.
– А как там твой парень?
– Какой из них?
Эстель усмехается:
– Тот блондинчик.
– Они все блондины, Эстель… – Я замолкаю, но, встретившись с ее взглядом, честно признаюсь: – Порой мне кажется, что я ищу замену… И получаю копию, которая никогда не сравнится с оригиналом.
Она молчит, а затем находит мою руку и крепко сжимает.
– Он сегодня вечером будет здесь. Поэтому будь готова.
Я закрываю глаза, и в голове вспыхивает его образ. Стараюсь скрыться от него, но он настигает меня вновь и вновь. Волнение накрывает меня, и я чувствую, что начинаю сильно нервничать.
– Я не хочу его видеть. – Знаю, что звучу по-детски капризно, но не могу сдержать этот порыв.
– Он все равно придет. Тебе придется его увидеть, рано или поздно, – тихо шепчет Эстель у меня над ухом.
– Лучше поздно.
– Три года, Марион. Это и есть поздно…
– Марион, месье Арно прибыл, чтобы взять у тебя мазок! – доносятся до нас крики моей мамы. Я встаю с постели.
– Пойду сдам тест.
– А я пойду посмотрю, что готовят на ужин, – отзывается Эль.
Я прохожу в зал. Месье Арно на вид лет пятьдесят. Он стоит перед камином и, жестикулируя руками, рассказывает Антуану о последствиях этого вируса.
– Уж лучше не болейте! – заканчивает он свою страшилку и наконец обращает на меня внимание. – Здравствуйте, мадемуазель. Прошу, подойдите поближе.
– Добрый вечер, – здороваюсь я в ответ, выполняя его просьбу.
Он достает все необходимое и ловкими движениями берет у меня мазок.
– Это экспресс-тест, результаты будут быстрыми, – говорит он.
– Спасибо, что уделил нам минутку, Арно, – благодарит Антуан и провожает врача к двери.
– До свидания, – запоздало кричу я, все еще потирая нос после процедуры.
В честь моего приезда родители, конечно, решили устроить семейный ужин. Я прохожу в столовую и наблюдаю за приготовлениями. На стол постелили сверкающую белую скатерть и выставили старинный сервиз, доставшийся Антуану от прапрабабушки. Он любит шутить, что этими тарелками пользовались Александр Дюма, Виктор Гюго, Жюль Верн и, конечно, Бальзак.
«Эта дама любила званые вечера и литературу!» – как-то сказал мне отчим, а потом отвел в библиотеку и показал книги тех самых писателей. В детстве я любила пользоваться данным сервизом. Я зачитывалась этими книгами, и мне хотелось оказаться хоть капельку ближе к их авторам. Пить чай из чашки, которую, возможно, держал в руках сам Жюль Верн! Чем не магия?
Я смотрю, как домработница аккуратно расставляет тарелки, и в груди разливается теплое чувство – смесь благодарности и любви.
– Мой любимый сервиз, – бормочу я, и Антуан довольно улыбается.
– Конечно! Какой же еще! Давайте, садитесь все за стол!
– Только мы сначала переоденемся, – вставляет Эль, она тянет меня за руку в сторону моей спальни. – Пошли, Марион.