Оба шведа удивленно поворачиваются ко мне и переспрашивают еще раз. Получив тот же ответ, они с сомнением качают головами, очевидно, полагая, что я шучу. На всякий случай желают счастливого плавания и удаляются. Работавший около, на покраске надстройки, Шарыгин спрашивает:
— Что? Не верят, что идем на Дальний Восток?
— Да, — отвечаю я. — Сомневаются.
— Ну да это, конечно, их дело, — говорит Шарыгин. — Их парусники не ходят так далеко.
Через четыре часа после начала работы покраска корпуса была полностью закончена. Работа выполнена быстро и хорошо. Матросы переговариваются на палубе, подшучивая над Быковым, тщетно пытающимся смыть с рук черную краску, которой красили корпус судна снаружи.
В 19 часов из-за острова показывается «Барнаул» и медленно движется к выходу в море. С его мостика передают семафором: «Кораллу» идти головным.
Снимаемся с якоря и выходим вперед, держа курс прямо на юг. Теперь идем мы в немецкий порт Росток, в советской оккупационной зоне. Справа отступает за корму небольшой островок с маячной башней на его вершине. В море тихо, чуть-чуть тянет встречный бриз. Надежды на свежий ветер нет, и команда, уставшая за день, расходится отдыхать.
В синеватых сумерках наступающего вечера исчезают за кормой очертания берега и островов. Только справа чуть заметная темная неровная полоска земли, за которую опускается солнце. Темнеет. Справа, далеко на горизонте, начинает мигать маяк, немного дальше чуть виден в бинокль еще один. Небо постепенно покрывается звездами. Сначала вспыхивают наиболее яркие. Вот голубая Вега, красноватый Арктур, вот созвездие Орла, Лебедь, а вот уже ясно видна Большая Медведица и немного в стороне от нее неизменный путеводитель древних мореплавателей — Полярная звезда.
Все это верные и неизменные друзья, которые всегда помогут определить место судна в море, найти верный путь.
С трудом отрываюсь от такой знакомой и всегда такой новой роскошной картины звездного неба и захожу в рулевую рубку. Здесь темно, только небольшая лампочка внутри компаса освещает лицо рулевого.
На руле стоит Ильинов, один из матросов, пришедших с «Кильдина». Это высокий, сухощавый блондин с короткими вьющимися волосами, серыми глазами и сильно загоревшим желто-коричневым лицом. Не отрываясь смотрит он на компас. Вот чуть дрогнула картушка и слегка повернулась в сторону, на полградуса разошелся заданный курс с курсовой чертой. Плавно, спокойно на две рукоятки поворачивает Ильинов штурвал и, немного погодя, отводит его обратно. Судно выровнялось на курсе, и снова молча, неподвижно стоит рулевой, не спуская глаз с компаса. Внизу глухо и мерно работает машина.
Выхожу из рубки и останавливаюсь на корме. Шипя, смыкается за кормой слабо фосфоресцирующая вода. Далеко позади видны три огня: на одной высоте зеленый и красный и высоко над ними белый — это огни «Кальмара». Еще дальше видны огни «Барнаула». Он идет чуть правее нас.
Подходит Каримов.
— Прямо по курсу огни, — говорит он.
Действительно, впереди по всей дуге горизонта видны скопления небольших огоньков. Это рыбаки. Мы подходим ко входу в пролив Хамрарне между датским островом Борнхольм и берегом Швеции. Это излюбленное место датских и шведских рыбаков. Уменьшаем ход. Каждый рыбачий катер держит огонь, второй огонь — на небольшом плавучем буе на конце выпущенных с катера сетей. Между этими огнями стоят сети. При нашем приближении с катеров показывают добавочные огни в сторону выметанных сетей. Катеров много, кругом мелькают и вспыхивают огни, и разобраться в обстановке очень трудно. Сбавляем ход до малого. На смену Каримову поднимается Мельников, но и Каримов не уходит, и мы втроем до боли в глазах вглядываемся в мигающие и вспыхивающие огни.
Вызванный на руль Шарыгин внимательно слушает команду. С носа то и дело доносится голос Гаврилова:
— По носу буй! Слева катер! Идем вдоль сети!
Сзади нас маневрирует «Кальмар», еще дальше «Барнаул». Чтобы не потерять кормовые огни друг от друга в этом море вспыхивающих огней, сокращаем дистанции между судами насколько возможно.
Так продолжается часа четыре. Но вот впереди огоньки редеют, и за ними ясно виден проблесковый огонь маяка, стоящего на небольшом скалистом островке и показывающего дорогу в пролив Хамрарне. Последний поворот вдоль длинной сети — и перед нами чистое море. Навстречу из пролива идет большой пароход. Еще дальше вправо видны проблески маяка на шведском берегу. Прокладываем курс на входной буй у шведского порта Троллеборг и расходимся с встречным пароходом левыми бортами.
«Кальмар» уже также вышел из зоны рыбачьих огней и идет в точку нашего поворота, «Барнаул» отстал и еще маневрирует среди рыбаков. Дождавшись, когда «Кальмар» повернет за нами на новый курс, увеличиваем ход. Теперь обстановка ясна. За кормой чуть сереет небо. Мы с Каримовым спускаемся вниз. Мельников остается один.
Девятое мая. Утро Дня Победы. В светло-голубом небе Балтики ослепительно сияет солнце, с юга дует свежий ветер, небо безоблачно. Настроение команды праздничное: наконец можно испытать свои силы и свое умение в постановке парусов. Все с нетерпением ожидают только команды. В полдень мы должны повернуть в узкий фарватер, идущий на юг через районы, обильно усеянные минами. Ветер будет нам прямо по носу, а узость фарватера не позволит лавировать и паруса придется убрать. Но мне не хочется обманывать ожидания команды, да и самому не терпится проверить, как пройдет первая постановка парусов в море, и я отдаю приказание ставить паруса.
С кормовой надстройки, усиленный мегафоном, гремит голос Мельникова:
— Пошел все наверх, паруса ставить!
На полубаке, склонившись у входа в носовое помещение, повторяет команду Сергеев и от себя добавляет:
— Живо, живо!
Быстро, один за другим, выскакивают из помещений матросы и бегут по своим местам. Те, кто в момент команды был на палубе, уже держатся за снасти. Смотрю на часы и говорю Мельникову:
— Начинайте постановку с носовых парусов. Ставьте все, за исключением брифока и стень-стакселей.
Мельников начинает командовать, и, хотя он ставит паруса в море в первый раз, он действует без ошибок, спокойно и уверенно.
Матросы работают с максимально возможной для них быстротой. В одно мгновение слетают с парусов чехлы, быстро идет наверх фок, его фал тянут бегом, таща ходовой конец вдоль палубы. Почти одновременно взлетают и, захлопав, наполняются ветром бом-кливер и кливер. За ними поднимают другие паруса. Смотрю на работу команды и думаю, что не зря потрачено столько времени на ежедневный подъем парусов в Лиепае, не зря кропотливо, десятки раз повторялись команды, запоминались названия снастей, разучивались различные приемы.
На «Кальмаре» паруса еще не ставят. Интересно: будут ставить или нет? Громко кричит возле меня Мельников:
— Очистить грота-фал. Живо!
Фал, поднимающий грот, задел за краспицы, и грот, поднятый до половины, полощет ветром. К вантам одновременно бросаются двое: с правого борта Сергеев, с левого — Рогалев. Бегут по вантам хорошо. Но почти у цели у Рогалева от торопливости срывается нога, он быстро выравнивается, но время упущено, и Сергеев уже на краспице и освобождает фал. Вот он кричит вниз:
— Чисто. Давай! — и начинает быстро спускаться.
Рогалев спускается тоже.
— Разом, взяли! — кричит Каримов, и команда, все ускоряя темп, сначала шагом, потом бегом тянет фал. Парус на месте. Мимо меня пробегает Гаврилов, он тяжело дышит, но глаза у него блестят. Вероятно, он сейчас и не помнит спора с Сергеевым на Лиепайском рейде и своих скептических замечаний по адресу шхуны и ее парусов.
Из камбуза высовывается Быков и кричит:
— Давай! Давай, Гаврилов!
Он искренне страдает. Сегодня праздник, и у него важная задача — приготовить праздничный обед, в связи с чем Мельников запретил ему отрываться от своего дела для работы с парусами.
Но вот поднята бизань, выровнены шкоты, смотрю на часы и не верю своим глазам: 23 минуты, это считая вместе с задержкой в подъеме грота.
Время для «Коралла» рекордное. В мегафон объявляю результаты постановки парусов и выражаю уверенность, что в следующий раз результаты будут еще лучшими.
Паруса наполнены ветром. «Коралл», немного накренившись на правый борт, идет левым галсом вполветра. Ставлю ручку машинного телеграфа на «стоп». Мотор делает еще два-три выхлопа и замолкает, наступает непривычная тишина. «Коралл» вступил под паруса, и теперь только ветер двигает его вперед. Посылаю Ильинова заметить отсчет лага: хочется определить скорость судна без мотора при дующем сейчас пятибалльном ветре.
Из машинного отделения показывается Жорницкий и присоединяется к толпящимся на палубе матросам. Все смотрят то наверх, на надутые паруса, то за борт, чтобы примерно определить скорость хода. Для них для всех, впервые в жизни идущих под парусами на парусном судне, все очень интересно. Сейчас же вспыхивает спор, быстрее или медленнее идет сейчас «Коралл» по сравнению с тем, как он шел под мотором.
Ко мне подходит радист Сухетский — полный, крепкий мужчина среднего роста.
— Мне приходилось плавать, — говорит он, — и на теплоходах, и на пароходах, и на танкерах, и на ледоколах, даже на буксирах, а вот под парусами, на паруснике иду в первый раз в жизни. Много читал Станюковича, у него очень хорошо описаны парусные плавания, но никогда не предполагал, что сам когда-нибудь пойду под парусами.
— Парусное дело нужно и должно любить каждому моряку, — говорю ему я.
— Да, — отвечает он, — я читал капитана Лухманова, он очень хорошо описывает свое плавание на «Товарище» из Мурманска в Аргентину. Вот это действительно был патриот парусных плаваний.
В это время Мельников кричит с надстройки:
— «Кальмар» ставит паруса!
Поднимаюсь на надстройку. На «Кальмаре» уже стоят кливера и ползет вверх фок. На корме «Коралла» собирается вся команда, идет оживленный обмен мнениями. Кто говорит, что у них дело идет быстрее, чем у нас, кто, наоборот, доказывает, что они там возятся и что мы поставили паруса значительно быстрее. Сергеев убежденно говорит: