‒ А если родители объявятся?
‒ Не думаю. Наркоманы часто умирают, ‒ кто-то явно улыбнулся.
‒ Знакомить сразу будем?
‒ А чего тянуть?
‒ Шок все-таки. Может, дождемся психолога из службы?
‒ Перебьются. Привыкайте обходиться без мозгоправов.
‒ У нас, как бы, направленность деятельности ‒ социально-психологическая реабилитация. А, как бы, ни одного специалиста, как бы, нет, ‒ засомневался очередной пособник. ‒ Не заподозрили бы чего.
‒ Кто? Соцслужба? Насмешили! Они нам сами детей поставляют, об этом не подумали? Причем ‒ лучших! И специалист у нас есть. Вон, целый кандидат наук сидит. Сертифицированный тренер, между прочим!
‒ Это недоразумение только графики работы воспитателей умеет составлять. А к детям подойти боится! Вообще не работает.
‒ Я попрошу! Что вы себе позволяете! Если вас что-то не устраивает ‒ никто не держит, скатертью дорога!
‒ Коллеги! Коллеги! Будет собрание ‒ выскажетесь. А сейчас ‒ все согласны, что таких красавиц только в шестую нужно определять?
‒ Да вы там и так уже рассадник великолепия устроили! ‒ кто-то был недоволен. ‒ Только красивые девчонки. Дети из других групп просятся туда, завидуют…
‒ Знали бы дальнейшую судьбу ‒ не завидовали бы. Так, все! ‒ резюмировал шепелявый голосок. ‒ Зовите девочек.
‒ Эти хоть живы остаются… ‒ успели влететь чьи-то пять копеек.
Часть 30
Группа, в которую определили Таньку и Мелл, проживала на первом этаже. В этом, ближайшем к проходной, здании было аж четыре квартиры, огромные и просторные. Заняты при этом были только две, по одной на этаж. Остальные, как оказалось, были резервными. Бестолково обставленные и не особо уютные. Зато там всегда находилось место для игр, очереди в душевые даже не предвиделись и в комнатах обитало всего по двое воспитанников.
‒ Ух ты! ‒ притворно восхитилась Танечка, несмело переступив порог. Она мысленно притрагивалась к каждому предмету вокруг. Очень осторожно и нежно, будто боясь спугнуть.
От любой вещи, казалось ‒ даже от пыли, исходило что-то непонятное, ласковое и волшебное.
«Смотри в оба! ‒ предостерегла подружку. ‒ Чувствуешь?»
В светильниках широкой длинной прихожей, под самым потолком, горели по две лампочки из трех.
Справа была только одна большая вешалка, слева ‒ целых две, с беспорядочно висящей детской одеждой, разных размеров и для разных сезонов. Внизу ‒ кое-как брошенная обувь, летняя и зимняя: она занимала не только места на полочках под вешалками, но и часть огромной плетеной циновки, закрывающей кафельный пол перед входом.
Дальше, слева, висело зеркало, явно созданное для тощего великана. За ним следовали красивые стеллажи, заполненные роликовыми коньками, защитной амуницией, разномастными тапочками, игрушками и вовсе непонятными и неуместными предметами.
Справа, за вешалкой, от пола до потолка, во всю длину большущего помещения, стоял шкаф. Был он огромный, наполненный, как увидела Танюша сквозь дверки, хаотично наваленной одеждой и обувью, но все же не до конца заполненный.
Тесно при этом не было. Хоть танцы устраивай. Если бы не напольная сушилка с выстиранным нижним бельем, неизвестно почему стоящая перед стеллажами. Качество этого трикотажа первым рассказало о бедности…
‒ Ой, сколько у вас места! ‒ озираясь наполненным счастьем взглядом, поддержала игру Мелл.
«Ясно. А что это? У меня искорки по телу…»
«Энергия детства. Здесь ее тратят немерено. Где только берут? ‒ интерес был чисто научный.»
«Так здесь же дети, ‒ вклинилось Второе Я. ‒ Какая же еще может быть энергия?
Например ‒ энергия безысходности. Такой вариант здесь больше уместен.
Ты уже вообще! Нельзя быть такой псисимистичной!
Какой-какой?! Пессимистичной, ты хотела сказать? ‒ запнулась о свои мысли Танька.
Нет! Пси‒си‒мистичной! Психологически симметричной с мистикой! Вот! ‒ выдало Альтер Эго.
Чудесно. И ни одной таблетки от безумия в доме…»
‒ Разувайтесь, здесь чисто. Тапочки, надеюсь, есть? ‒ доброты в голосе сопровождающей воспитательницы не наблюдалось. Чрезмерно толстая, закутанная в огромный серый меховой жилет поверх безразмерного коричневого плюшевого спортивного костюма, она дождалась, пока Мелл и Танька стянут кроссовки и, прямо в уличной обуви, прошествовала в темное нутро уходящего вправо большого коридора. Тапочек у девчонок не было.
‒ А вы почему не переобулись? ‒ дерзнула вслед Танька.
‒ А мне ‒ можно! ‒ отрезала любопытство толстуха. ‒ За мной идите.
‒ Нет, ты слышал, а?! ‒ оператор ерзал в кресле от нетерпения.
‒ Ничего она им не сделает, ‒ уныло прогнозировал техник.
‒ Но почему! Может же навести порядок!
‒ А это он и есть. Такая вот норма жизни.
‒ Хреновая это жизнь, ‒ отозвался унылый комментатор.
‒ А там другой нет…
‒ Вот ваша комната, ‒ свернув в первую правую дверь, произнесла воспитатель. ‒ Здесь свой туалет есть и целых две двери, ‒ зачем-то показала рукой, проходя через маленький темный тамбур с приделанной напротив входа в санузел вешалкой. ‒ Умывальник вот с зеркалом. Душевая ваша ‒ первая, в начале коридора, мы проходили мимо. Так, видите, какая чистота? Вот чтоб так и было. Убирать будете по субботам.
Черная двухъярусная деревянная кровать справа от окна могла поместить и взрослых. Покрывала были разного цвета, наверху ‒ красное, внизу ‒ зеленое. Белые высокие шкафчики, придвинутые к торцу кровати, явно не были рассчитаны на ребенка. Белый комод стоял перед большим окном, занавешенным порванной тюлевой занавеской. Серо-бежевые плотные шторы неподшитым краем лежали на полу. У противоположной от кроватей стены, слева от окна, ‒ два белых письменных стола. Если так можно назвать столешницу с двумя ножками, опирающуюся другим, не закрепленным, краем на тумбочку с ящичками. Нижний ящик в одной из этих опор почему-то не задвигался до конца. На полу ‒ черный палас с непонятным рисунком и одним обтрепанным краем.
После слов о чистоте Танька, поджав губки, с сомнением посмотрела на обутые ноги провожатой. Своей жирненькой тушкой женщина забирала слишком много пространства, терпеть такое было нельзя.
‒ Вы почему такая толстая? Жрете и не можете остановиться? Или про болезнь сейчас начнете впаривать? ‒ детская непосредственность бывает хуже оскорбления от взрослого.
‒ Так! Во первых, я не толстая! Это такой пояс верности! ‒ побагровела часть над спортивным костюмом.
‒ Верности чему? С такой жопой на тебя никто не позарится! ‒ у Мелл начало бурлить спокойствие.
‒ А ну не тыкать! ‒ заорала в ответ и напрасно попыталась толкнуть Мелл. Не сходя с места, девочка, уходя с линии атаки, слегка повернула корпус, чуть присев на одну ножку, и жирная пятерня пролетела мимо, увлекая за собой хозяйку.
«Мелл, поосторожнее. Нам здесь жить, все-таки, ‒ напомнила Танька.»
« А что я? Оно само падало, ‒ проследила за полетевшим на пол телом.»
«Эй, посмотри на себя! Разве мы дети цветов? Мы живем не любя[2], ‒ веселый мотив от Таньки был кстати.»
«Ой, включи эту песенку, пожалуйста, ‒ начала клянчить Мелл.»
«Не теперь. Терпи пока, сейчас начнется, ‒ глядя на упавшую на одно колено, поняла Танечка.»
Часть 32
После учиненного обыска личных вещей и выворачивания карманов, Танька возненавидела взрослых как вид. Причем ‒ подлежащий уничтожению. Разбросанные по полу футболки и трусики не хотелось даже поднимать. Сломанный от злости замок сумки она еще могла терпеть, но растоптанная любовь к чистоте изменила планы.
‒ Да плюнь ты на эту дуру! ‒ успокаивала Мелл.
‒ Уже, ‒ зло прищурившись, процедила сквозь зубы Танюша.
‒ Что ‒ уже? ‒ не поняла подруга.
‒ Плюнула, ‒ в коридоре раздался истошный крик.
‒ И куда? В морду или…
‒ Фасад. На обратную сторону слюны не хватит, ‒ все еще кипел гнев.
‒ Держись. Мы еще даже не начали. И зачем мы здесь вообще? ‒ Мелл стала собирать вещи.
‒ Брось! ‒ дематериализовала беспорядок Танечка. ‒ Я новое уже создала, в сумке лежит.
В коридоре зазвучал нарастающий топот босых ног. Слышимость шагов на плохо уложенном ламинате была потрясающая.
‒ Это вы, паскуды, придумали?! ‒ орала где-то толстуха. ‒ А ну сюда! Быстро, я сказала!
Дверь распахнулась и в комнату влетели два комка девчоночьего страха. Не обращая внимания на новеньких, одетая в широкие зеленые пижамные штаны и розовую футболку скомандовала:
‒ Вниз! Быстро! ‒ и полезла на шкаф, используя кровать вместо лестницы.
‒ Эй! Чемоданом меня прикройте своим! ‒ кигуруми, изображающее пингвина, явно было маловато второй девочке, успевшей молнией влететь под двухъярусное ложе.
Пнув ножкой сумку в сторону кровати, Танька встала в первом дверном проеме, скрестив на груди руки и широко расставив ноги. Мелл, нежно обняв плечи подруги руками, оказалась позади. Она не пряталась, а готовилась в любой момент оттолкнуть свою любовь от разжиревшей опасности.
‒ Она воевать будет! А говорил ‒ не сделает ничего! ‒ оператор жадно потер руки.
‒ Пальцем не тронет, вот увидишь, ‒ стоял на своем техник.
‒ Спорим?
‒ А давай! Проигравший худеет на три килограмма.
‒ Э, нет. На три сантиметра! ‒ протянул руку товарищ.
‒ Фиг тебе. Сам так худей, ‒ спрятал руки в карманы.
‒ Ладно уж, живи толстым, ‒ продолжал манипулировать оператор.
‒ Я не толстый! Это… ‒ осекся техник.
‒ И не продолжай! ‒ раздался в ответ смех.
В наружную дверь отчаянно рвалось слоноподобное чудовище. Картонное полотно вот-вот должно было лопнуть, если бы не Танькины ухищрения. Все бы ничего, но вот про дверную ручку она забыла. Вырванная вместе с замком, ручка умудрилась в полете сильно ударить по лбу падающий назад раскабаневший организм. Наступила тишина.
‒ Она сдохла? ‒ раздалось со шкафа?
‒ Она утонула в своем сале! ‒ уточнил голос из-под кровати.