У Таньки вдруг появилось желание парить, и непременно рядом с Лютиком, раскинув руки и лапы на манер крыльев. Левитация и немножко телекинеза создали для них свободный полет. Парочка меняла траектории движения под совершенно немыслимыми углами, они произвольно останавливались и зависали на одном месте, кружа в подобии танца. Таким арабескам и пируэтам могли завидовать…, но их никто не видел. Рассветная прелесть лета ценна, прежде всего, одиночеством, а видом любимой Денницы[5] можно делиться только с самыми близкими.
После воздушной гимнастики Лютый сразу побежал к палатке — досыпать. А Танька с удовольствием поплескалась в маленькой заводи и, чтобы не пачкать ноги, возвращалась, совсем не касаясь земли.
«Когда пойдем? — торопилось Второе Я.
Оденемся только и пойдем. А что?
Есть хочу. Откроем баночку сгущенки?
У нас мед есть. И чай холодный. Сейчас перекусим, — пообещала себе, наряжаясь в обновку.
И там еще фрукты…»
Теперь Танька красовалась в простых джинсовых шортиках, подпоясанных куском плетеной веревки, завязанной сбоку замысловатым узлом. Объемная белая футболка, со вполне уместным призывом «Покатаемся?», оставляла открытым живот. Ножки заботливо облегали высокие белые гольфики, покрытые яркими синими звездами. Свои старые кроссовки не решилась поменять на кеды. Светло-серая бейсболка, украшенная портретом Лютика на фоне большой буквы «Л», была надета задом наперед, а две нарочито-небрежные косички свисали по бокам.
С очками Таньке не везло. Из пяти штук сейчас в живых оставались только зеркальные капли, но зато они были любимыми.
Рюкзачок с самым необходимым, куклой и непальским ножом Танька всегда держала под рукой, на передней корзинке-багажничке. Лютый со своей зеленой кошкой вполне удобно возлежал сзади на сумках велорюкзака.
На полянке оставались лишь следы от костра, немного примятой травы да сломанное накануне дерево.
«Жалко растение, нельзя такой неаккуратной быть!
Я уже извинялась, сколько можно? Подсохнет — дрова будут…
Мусор весь сожгли? — натягивая перчатки, деловито поинтересовалась у себя.
Все в порядке, поехали уже! — нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.»
— Подробнее давай, что ты там понял, — закончив поглощать полезную кашу, продолжил выяснять техник.
— М-м! — допивая что-то явно сладкое, оператор поднятием пальца потребовал внимания. — Она может спонтанно создавать те способности, которые ей нужны в данный момент!
— С чего ты взял?
— Сравнивал события и дополнения в списке. И еще, самое главное. О большинстве созданных возможностей она даже не подозревает. Хотя и пользуется вовсю!
— Исполнение желаний? Ну, так и я могу, что особенного?
— Этого не было в «наборе»…
— Мне начинать верить в бесконечность?
«Снова краска летит, — задумался Лютый.»
«Где?! — в ужасе оглянулась Танька.
Я тебя в пакет при следующем переходе посажу. На всякий случай, — пообещало Второе Я.
Ага, и другой на себя напялишь, как саван.
Классно будет! Мы — в белом балахоне, с капюшоном!
А рядом — в пакете — четыре лапы апокалипсиса, с хвостиком.
Да! И в левой руке — коса!
С бантиком на конце. Гламурненько получится…»
[1] Кирэдзи — режущее слово — специальные разделительные слова в традиционных 17-сложных хайку. Раннее название такой формы поэзии — хокку. В этой повести все творения воспроизведены главным героем по памяти. Ну, и я немножко помог.
[2] Слова присоединения, объединения — ки аи — я концентрирую внутреннюю энергию ки. В данном случае — озвученная проекция выброса силы, усиление дыханием в конечной точке удара. Возможно применение без кимэ, это описано в старых легендах.
[3] Ума дзируси — геральдический штандарт полководца в Японии. Длинный узкий вымпел, крепящийся к древку и короткой поперечной перекладине. Во время сражения их несли пешие и конные воины, сопровождавшие элитные отряды самураев.
[4] Валькирия — выбирающая мертвых. В скандинавской мифологии — бессмертная дева чудной красоты, ангел смерти, получающий удовольствие от кровавых ран. Во время битвы именно валькирии определяли судьбу человека.
[5] Денница — Зоряница, Утренница — в славянской мифологии — образ утренней звезды. В русском переводе Библии слово «Денница» встречается как синоним Люцифера, падшего ангела, отождествляемого с Дьяволом.
Расчленение III
Часть 15
В новой реальности Танечка появилась обычной девочкой с велосипедом. Вокруг было замкнутое пространство, устланное серым и бежевым ковровым покрытием и снабженное пустой вешалкой с ростовым зеркалом. В пространстве, позади, имелась входная дверь. Впереди просматривалась остальная прихожая, таящая в полумраке тишину.
«Душновато здесь, — не спешила делать первый шаг.
Ясен пень, это ж квартира, — разъяснило подсознание.
И что? У Волка всегда был свежий ветерок из окон…
Разуться надо, ковер все-таки.
Что, остаемся?
Неудобно сразу уходить, мы же гости…»
«У меня лапы чистые, — спрыгивая на пол, отозвался Лютый. — Пройдусь немножко. Вы за моей зеленой присмотрите пока.»
«Лют! Нельзя без приглашения! — проснулся в Таньке рачитель этикета.»
«Все можно, если осторожно, — Лютый скользил вперед одновременно драматично и свирепо, словно тень смерти.»
«Разобьет что-нибудь там, а нам отвечать, — Танька немножко нервничала и мялась на одном месте.
Или ковры порвет. Они, вон, все разные даже.»
Теперь, вытянувшись вперед, можно было рассмотреть два, без дверей, входа в другие помещения и уходящий вправо коридор. А огромный, притаившийся в простенке, шкаф с зеркалами от пола до потолка вместо дверей, показывал озадаченную девочку.
«Лют! — шепотом подумала Танька. — Глянь только и сразу назад!
И аккуратно, пожалуйста.»
«Нет здесь никого, — отозвался защитник. — Но кое-кто живет.»
«Кто? Не томи, кто живет? Ну?!»
«Мы живем, — нехотя ответил котик.»
«Нахал! Если квартира ничья — нельзя ее просто так присвоить.
Даже если очень хочется, — проявила единодушие с собой Танька и уверенно закивала головой.»
Появившись из-за поворота коридора, Лютый опустил голову и очень по-человечески покачал ею, будто от досады.
«Вы не поняли. Это действительно наш дом. Запах — штука тонкая, фиг перепутаешь…»
— Как это может быть ее дом, если она там еще не была? — техник уже не удивлялся, он просто интересовался.
— Кто-то говорил про исполнение желаний? — оператор грустно усмехнулся.
— Я ж для примера, просто так ляпнул… — техник через силу сглотнул и поежился от страха.
— Всегда следи за тем, что произносишь вслух, — наставительный тон товарища не был обидным.
Танька несмело разулась, поставила велик на лапку и стыдливо прошла в квартиру. Ей было не по себе. Собственные руки не знали, чем заняться и, вытянувшись вниз, сплелись пальцами в замок. А плечики приподнялись и ссутулились, стараясь спрятать голову.
«Лю-ут, это точно наша квартира? — спросила робко.
Не ошибся, ведь верно?! — кусочек девчонки готов был вопить от восторга.
Угомонись, мне еще разобраться нужно, — она медленно брела по небольшой, по сути, квартире из двух комнат и кухни.
Одним глазком только, чуть посмотрим, ладно?! — прыгала внутри самой себя, радуясь как ребенок.»
«Да не ошибся я. Точь-в-точь наш дух, теперешний.»
«Что ты про время говорила? Помнишь?
Как я могу забыть, ты что?! — воскликнул Второе Я.
Запросто. Как все забывают. Ну?
Времени не существует, есть только сейчас. Это?
Ага. Тогда сходится, — вздохнула Танька, уже немножко смелее оглядываясь по сторонам.»
Первым делом надлежало открыть форточки.
Двери, почти целиком из матового стекла, были только у одной комнаты и темного изнутри помещения.
«Это что там? Свет здесь включается? — любопытство лезло наружу.
Сральня с купальней, что непонятного? — грубо осадила себя Танька.
Чего?! — чуть не заплакало Альтер Эго. — Ты!..
Ну, извини: совмещенный санузел.
Не выражайся больше так при мне!
А при не тебе — это как? И кто во сне матерился? А?
Мы же не ругаемся матом, мы так разговариваем. Иногда, — схитрила перед собой и наконец-то улыбнулась.»
Внутри выложенного бежевым кафелем помещения имелась душевая кабинка, большущий умывальник с немалым зеркалом, стального цвета стиралка, унитаз и биде. Шкафчик со всяким нужным тихо стоял в уголке.
Самая дальняя комната, с открытой дверью, подпертой для чего-то старой, перетянутой скотчем, книгой, была с синим, местами протоптанным, ковровым покрытием. Стены, по две, были бледно-голубого и охряно-желтого цвета. Большие окна, несмотря на жалюзи, пускали много света.
Немного потертый угловой диван непонятной грязно-бежевой расцветки казался удобным. Пока Танька не присела на него: продавленное в нескольких местах, раздвижное чудо таило скрытую перекладину, тут же врезавшуюся в не очень-то и мягкое девчоночье место.
Ясности в сумерках можно было добавлять маленькими осветительными шариками в центре потолка, на стенах и даже в виде придиванного букета из плафончиков, прямо рядом с Танькой.
Напротив спально-сидельного монстра, занимая полторы стены и немножко места под окном, располагались стеллажи с книгами. Полки, заставленные разномастными томами, стыковались между собой в кажущемся беспорядке. Немногочисленные пустые пространства между печатными изданиями занимали памятные безделушки, а на уровне глаз на всех поверхностях лежали ножи: в ножнах и без, блестящие и матовые, иногда черные — от одного взгляда на них Танька почувствовала тепло и покой.