— Надо же, — тихо сказал он. — Но как могли это так скоро установить?
— Раскрыли шпионскую сеть, куда она входила, и арестовали троих агентов, как раз тех, что подстерегали вас несколько ночей подряд в машине с погашенными фарами. Сигуранца не без оснований предполагала, что вас должны были похитить и переправить через границу, в Германию. Они ошиблись только в одном: речь шла не о ком-то из вождей легионеров, а о вас лично.
— Да зачем я им? — улыбнулся он.
Профессор шагнул к окну, но замер на полпути, обернулся и с минуту вглядывался в него.
— Затем, что вы — то, что вы есть, после всего случившегося. — Профессор стал медленно прохаживаться между дверью и креслом. — Я никогда не строил себе иллюзий. Знал, что когда-нибудь информация просочится. Потому-то и писал регулярно в «Ла пресс медикал» — хотел, чтобы по крайней мере сведения были из первых рук. Конечно, всего я не раскрывал. Довольствовался сводками об этапах восстановления физической и умственной нормы. Только раз позволил себе аллюзию, и то довольно расплывчатую, на процесс омоложения. А о гипермнезии — ни слова… Но они выведали все: и про вашу феноменальную память, и про то, что вы вспомнили все языки, которые учили в юности. Таким образом, вы стали самым ценным экземпляром человеческой породы из имеющихся сейчас на земном шаре. Все медики мира желают заполучить вас, хотя бы на время, к себе в университеты.
— В качестве морской свинки? — снова улыбнулся он.
— Можно сказать и так. Вполне понятно, почему гестапо хочет похитить вас любой ценой — в его руках информация, добытая барышней из шестого номера.
Профессор на минуту смолк, потом неожиданно заулыбался.
— Ваша подруга — на одну ночь или на несколько?…
— Боюсь, что не на одну, — признался он, краснея.
— Так вот, ваша подруга оказалась смышленее, чем думала Сигуранца. Она не ограничилась одной только проверкой потенции и не только, пользуясь вашим парасомнамбулическим состоянием, выпытала у вас, кто вы такой. Она поступила по-научному: записала на крохотный магнитофон все ваши с ней разговоры, а вернее, ваши длинные монологи, и передала их Сигуранце. Там были интересные вещи. Например, вы читали стихи на очень многих языках, а когда она задавала вам вопросы по-немецки или по-русски, вы отвечали впопад и без всяких затруднений. Кроме того, она составила список всех грамматик и словарей, которые вы получили из дому. И всю собранную информацию предусмотрительно продублировала для своих шефов из гестапо. Вероятно, кто-то из высших чинов последнего, прослушав пленки, и распорядился похитить вас.
— Понятно, — проронил он, потирая лоб.
Профессор выглянул в окно, долго осматривал сад, прежде чем продолжить:
— Разумеется, охрану удесятерили. Вы, может, и не заметили, но уже несколько дней все соседние комнаты заняты агентами. А по ночам — можете себе представить, как патрулируется улица… И при всем том вскоре вам предстоит эвакуация.
— Жаль, — сказал он. — Я привык… и мне даже нравилось.
— Нам посоветовали уже сейчас начать вас маскировать. Во-первых, надо отпустить усы. Потом, мне сказали, над вашей внешностью поработают; я думаю, перекрасят волосы и изменят стрижку, чтобы вы не были похожи на фотографии, тайком снятые в последние недели. Меня уверяли, что смогут прибавить вам лет десять-пятнадцать. При выходе из клиники вам на вид будет за сорок… — Профессор устало смолк и опустился в кресло. — К счастью, у вас больше не повторялись кризы парасомнамбулизма. По крайней мере так сказали мне…
День обещал быть жарким. Он снял больничную куртку и, облачившись в самую тонкую пижаму, какую только нашел в шкафу, растянулся на постели. «Ты, конечно, прекрасно понимаешь, — взошла в мозгу мысль, — что ты не лунатик. Ты вел себя так, как было надо, чтобы устроить путаницу. Но теперь необходимость в этом отпала…»
— Двойник, — прошептал он. — Предупреждает вопросы, которые я собираюсь задать. Как настоящий ангел-хранитель.
«Что ж, эта формула тоже точна и плодотворна.» — «А есть и другие?» — «Есть, и много. Некоторые уже вышли из употребления и стали анахронизмом, некоторые — вполне действенны, особенно там, где христианство сумело сохранить в теологии и на практике древнейшие мифологические традиции». — «К примеру?» Он с любопытством улыбнулся. «К примеру, наряду с ангелами и ангелами-хранителями, силы, архангелов, серафимов, херувимов. Существ по преимуществу промежуточных». — «Промежуточных между областью сознательного и бессознательного?» — «Разумеется. Но также и между природой и человеком, между человеком и божеством, рацио и эросом, началом женским и мужским, тьмой и светом, материей и духом…»
Он заметил, что смеется, и приподнялся на локтях. Внимательно оглядел палату, потом проговорил тихо, но отчетливо:
— Итак, мы вернулись к моей старой страсти: к философии. Сумеем ли мы когда-нибудь логическим путем продемонстрировать реальность внешнего мира? Метафизика пока что представляется мне единственной безупречно логической конструкцией.
«Мы отдалились от темы дискуссии, — услышал он снова свою мысль. — Суть не в реальности внешнего мира, а в объективной реальности „двойника“, или ангела-хранителя — как тебе больше нравится. Не так ли?» — «Именно так. Я не могу поверить в объективную реальность личности, с которой беседую; я считаю ее своим двойником». — «В определенном смысле так оно и есть. Но это не означает, что личность сия не существует и сама по себе, независимо от сознания, чьей проекцией, по всей видимости, является». — «Хотел бы в это верить, однако…» — «Знаю, в метафизических спорах эмпирические опыты — не доказательство. И все же — не хочешь ли получить, прямо сейчас, розы из сада?»
— Розы? — воскликнул он, встрепенувшись. — Розы я всегда любил.
«Куда мне их поставить? Не в стакан же?» — «В стакан — ни в коем случае. Вложи одну розу мне в правую руку, другую — положи на колени, а третью, скажем…»
В ту же секунду его пальцы сжали прекрасную розу цвета алой крови, а на коленях заколыхалась, клонясь вниз, вторая.
«Куда третью? — услышал он мысль. — Куда мне положить третью розу?..»
— Положение гораздо серьезнее, чем мы предполагали.
Голос Профессора доносился то ли из-за плотной завесы, то ли из далекого далека, но сам Профессор сидел перед ним, в кресле, с портфелем на коленях.
— Серьезнее, чем мы предполагали? — машинально откликнулся он. Профессор подался вперед и потрогал его лоб.
— Что с вами? Плохо спали?
— Нет, нет. Но как раз в тот момент, когда вы входили в палату, мне показалось… Впрочем, неважно…
— А я к вам по важному и срочному делу, — объявил Профессор. — Вы пришли в себя? Можете меня выслушать?
Он потер лоб и с усилием улыбнулся.
— Мне просто не терпится вас выслушать. Профессор откинулся на спинку кресла.
— Я сказал, что положение гораздо серьезнее, чем мы предполагали, потому что теперь мы знаем точно, что гестапо не остановится ни перед чем — повторяю, ни перед чем, — лишь бы заполучить вас. Вы сейчас поймете почему. Среди приближенных Геббельса есть одна темная лошадка, некто доктор Рудольф. Он выдвинул теорию, на первый взгляд безумную, но, по сути, не лишенную элементов научного обоснования. Дескать, если через человека пропустить электрический заряд по меньшей мере в миллион вольт, это может вызвать в организме радикальную мутацию. Заряд такой силы якобы не только не убивает, но, напротив, оказывает тотальное регенерирующее воздействие… Как в вашем случае… К счастью ли, к несчастью, но эту гипотезу нельзя проверить экспериментальным путем. Сам Рудольф признается, что не установлено, какой точно мощности должен быть электрический заряд, чтобы произошла мутация. Миллион вольт как минимум, а может быть, и два миллиона… Понимаете теперь, какой интерес для них представляет ваш случай?
— Понимаю, — откликнулся он.
— Вся информация, которую они собрали о вас, а собрали они достаточно, подтверждает их гипотезу. Окружение Геббельса преисполнено энтузиазма. Предприняты кое-какие дипломатические шаги: дескать, во имя науки, на благо человечества и прочая. Очень многие университеты и научные центры зазывают нас на конференции: приглашают меня, вас доктора Гаврилу и всех, кого нам будет угодно взять с собой. Одним словом, хотят заполучить вас хотя бы на время. А поскольку мы неуступчивы, гестапо может пустить в ход свои методы.
Профессор вдруг смолк, как будто ему не хватило дыхания, и он вдруг заметил, как тот постарел, осунулся.
— Нам пришлось предоставить им копию медицинской карты, заведенной на вас в больнице. В научных кругах это дело обычное, отказать мы не могли. Но, конечно, кое-что мы утаили. Последние материалы, в том числе фотокопии ваших тетрадей и дубликаты магнитофонных пленок, отправлены в Париж. Сейчас их изучает доктор Бернар со своими сотрудниками, а потом они будут переправлены в одну из лабораторий Рокфеллеровского фонда… Но вы, я вижу, меня не слушаете. Вы устали. Я продолжу в другой раз.
Продолжение показалось ему бесконечным. Иногда оно не вызывало у него ни малейшего интереса, иногда было впечатление, что он слышит вещи, которые ему уже известны — но откуда, он не мог бы сказать. Например, подробности про ту молнию в Пасхальную ночь. Установили, что ливень не переходил за строго очерченные пределы и что молния была одна-единственная, причем странного вида, похожая на гигантское раскаленное копье — так говорили верующие, которые пережидали дождь на паперти. Кроме подосланных доктором Рудольфом специалистов, которые собрали по крохам всю информацию относительно формы и интенсивности молнии, объявился один известный дилетант, состряпавший несколько книжек по etrusca disciplina[95]. Менее чем за неделю ему удалось вычислить площадь, на которой выпал дождь, и теперь он толковал символику пространства, на котором разрядилась молния.
— Но все эти опросы и изыскания имеют не более чем анекдотическую ценность, — заключил Профессор. — Серьезно тут одно — решение доктора Рудольфа начать эксперимент с высоковольтным током, как только досье укомплектуется вашими личными показаниями.