Под цикадным деревом — страница 6 из 28

Меня очень смущают яйца. Нарисуй на яйце лицо — и оно превратится в идеальный череп. Цвет у яйца странный, не могу вспомнить в природе ничего похожего, кроме человеческой кожи. У яиц может быть совсем разная текстура, смотря как их приготовишь. Для домашней пасты их требуется сотня. Мягкие, липкие, нежные и в то же время склонные к самоубийству. Никогда не оставляйте яйцо на столе без присмотра.

Мы с напарницей разбили «младенца» в последний день. Меня не волновала итоговая оценка, я просто старалась его не трогать, а она положила яйцо в пластиковый стаканчик и время от времени на него поглядывала.

В конце концов она его уронила. Помню ее раздраженное выражение лица.

— Учительница заставит нас мыть пол. И точно не поставит пять с плюсом.

Я даже не взглянула на желтую сопливую лужицу. Мне хватило звука, с которым яйцо разбилось. Внутри у меня что-то оборвалось. Дома я безутешно плакала, мама и тети пытались меня утешить, а бабушка Бьянка даже купила упаковку яиц, с которыми я могла обращаться как с младенцем.

Когда я увидела яйца, меня стошнило прямо в постели.

А потом мы собирали с учительницей капсулу времени.

Учительница добыла серебристого цвета капсулу, похожую на те, в которые кладут лекарства, только большую. Она раскрывалась пополам, а когда закрывалась, то по форме напоминала… яйцо.

Мы сложили в капсулу несколько предметов, которые нашли в классе: коробку мелков, фенечку, сплетенную с учителем на уроке труда, несколько рисунков, письмо для учеников начальной школы из будущего, которое мы писали все вместе. Я всего лишь поставила свою подпись, но письмо писали от лица всех. Потом учительница опустила яйцо в яму на школьном дворе и закопала его.

В этот раз меня не рвало, я ощутила только неминуемость смерти.


Теперь пришла пора открыть еще одну капсулу времени. Мне стало нехорошо, совсем нехорошо. Тонкий слой картона отделял меня от прекрасного создания, в котором еще несколько дней назад теплилась жизнь, которое шевелилось, удивлялось самому своему существованию и в то же время прекрасно чувствовало каждое перышко, выросшее из его кожи. Эдакий новорожденный птенец.

— Может, откроем? — Джада зашла ко мне в комнату. Одна из ее тугих крашеных кудряшек раскачивалась у меня перед носом. Мне не оставалось ничего другого, кроме как довериться ей, приехавшей с другого конца света, чтобы стать моей опорой.

Я поставила коробку на постель между нами. Должно быть, она уложила тетушек спать.

— Твоя мама мне все рассказала. У тебя теперь есть дом.

— У нас есть дом, — поправила ее я.

У Джады на глаза навернулись слезы, но она продолжала мыслить ясно. Иногда она напоминает старуху, запертую в молодом теле.

— Подожди. Сначала тебе нужно найти Лоренцо.

Я улыбнулась.

— Нам нужно найти Лоренцо.

Джада вскочила на ноги и закружилась в карибском танце.

— Muito legal![5] Почему ты сразу не сказала, что тебе нужна помощь?

— Мне казалось это само собой разумеющимся.

Она замерла.

— Большая ошибка, querida[6]. А теперь давай все-таки откроем коробку.

— Не уверена, правильно ли я поступаю, открывая в первую очередь ее.

— Что ты имеешь в виду?

Джада снова уселась на кровать.

— Мне кажется, с точки зрения историка нужно опираться на последние достоверные документы, которые у меня есть.

— А какие у нас последние достоверные документы?

Я помолчала пару секунд.

— Завещание тетушки Эвтерпы.

Джада встала и подтянула джинсы.

— Которое, если я не ошибаюсь, ведет нас прямо в Брешию, к монахиням, так?

— Да.

Я взяла копию завещания и прочитала: «Детский приют при монастыре служанок милосердия святой Марии Крочефиссы Ди Розы».

Джада хлопнула в ладоши — один-единственный раз.

— Прекрасно. Тогда вперед, начинай собирать вещи. Мы едем в Брешию.

Мне не хватило духу поднять на нее глаза.

— А как же твоя работа?

— Carinha[7], — ласково ответила она, — ты историк, предавайся размышлениям, об остальном позабочусь я.


Прежде чем бросить маму дома одну, я включила компьютер и начала искать в интернете Лоренцо Флавиани.

Незадолго до этого я поговорила с мамой.

— Ты знала, что у тебя есть брат?

Новость о моем отъезде расстроила ее, она раздраженно протирала столовые приборы и стаканы.

— Я не это имела в виду, когда говорила, что тебе нужно стать более самостоятельной. Переехать в другой дом, вот так, ни с того ни с сего… для тебя это чересчур, — сказала она, не оборачиваясь. — Но да, я знала, что у меня был брат. Когда он родился, я была совсем маленькой, мне было два, может, два с половиной года… Я была уверена, что он умер во время или сразу же после родов.

— Почему ты никогда не рассказывала мне о нем?

Мама повесила кухонное полотенце на ручку двери и тщательно разгладила на нем складки.

— Не знаю. Может, потому, что не слишком приятно представлять себе мертвого младшего брата, жизнь, которую он мог бы прожить… А может, потому, что его словно никогда и не существовало, по крайней мере для меня, ведь я была маленькой.

— Тетушки никогда не рассказывали о нем?

— Иногда я слышала, как они говорили о Лоренцо. Правда, не очень часто. Эвтерпа в основном отмалчивалась, а когда разговор заходил о нем, она замыкалась, не шла на диалог. Ты знаешь, какой она была.

У мамы на глаза навернулись слезы: она впервые упомянула сестру в прошедшем времени. Впервые осознала, что Эвтерпа отжила отпущенный ей на земле срок.

— Мама, — настаивала я с привычным хладнокровием, — почему тетя не переехала жить к нам со всеми остальными?

Мама легко улыбнулась и ответила, что теперь сомневаться не приходится: Эвтерпа не переехала, потому что ждала возвращения Лоренцо.

Если мамин брат родился через несколько лет после нее, ему должно быть под шестьдесят или около того. Не исключено, что у него есть или была работа, например семейное дело, для которого требовался сайт. Может, дети или внуки Лоренцо создали какую-нибудь страничку.

Нашлась только одна ссылка. Я перешла по ней и обнаружила исследование римского врача-дерматолога лет за сорок. Я написала ему письмо.

«Здравствуйте, я ищу родственника по имени Лоренцо Флавиани; не было ли в Вашей семье человека, в честь которого Вас могли так назвать? Заранее благодарю Вас».

И сразу же получила автоматический ответ: специалист ответит как можно скорее.

Хорошо. Подожду, хотя я не уверена, что ребенок, которого давно считали мертвым, мог вырасти под именем Лоренцо Флавиани.

Онлайн-исследования — прекрасное решение для тех, кто, как и я, сторонится публичных мест, например муниципальных учреждений. Но как историк я знала, что нет ничего лучше расследования на месте происшествия. Так что я продолжила собирать вещи.


На первомайских выходных мы перевезли вещи в дом тети Эвтерпы, то есть в дом бабушки и дедушки.

У Джады мурашки побежали по коже, когда я открыла тяжелую деревянную дверь, ведущую в большую комнату на первом этаже.

Она перекрестилась.

— В этом доме духи водятся, carinha. У них здесь остались незавершенные дела.

Я почти поверила подруге. Казалось, комнату на первом этаже не трогали со времен Второй мировой войны. Я не видела никаких следов присутствия тети. А ведь она жила здесь до прошлой недели. Похоже, что за шумом и болтовней, которыми тетушки наполняли наши дни, скрывались безмолвие и тщательно охраняемые тайны. Теперь они поднимались, как тесто для пиццы, которое мама оставляла в машине летом — отчасти чтобы удивить меня за ужином, отчасти чтобы все ингредиенты лучше раскрылись в тепле старого коричневого «Фиата Уно», раскаленного за день.

Дом стоял на отшибе, и нам потребовалось добрых полчаса, чтобы добраться от вокзала до нужного адреса. Мы волокли за собой чемоданы и наконец оказались в миниатюрном городке, где всё еще работали булочные, мясные лавки, цветочные магазины.

— Какое-то время мы ездили в торговый центр, — рассказал нам владелец небольшого бара на площади, коренастый, красный, почти лысый мужчина в очках с линзами толщиной в два пальца. — Теперь все возвращаются. Молодняк приезжает сюда жить, потому что здесь дешевле. Заглядывает много иногородних студентов.

Во мне будто дернулась стрелка компаса, когда я услышала диалект, на котором говорили в моей семье. Я спрятала улыбку за распущенными волосами и очками. Мы с Джадой тоже представились студентками, забравшимися далеко от дома. Мы решили пока не раскрывать подробностей наших поисков.

— Раз так, — сказал бармен, представившийся как Роберто, — я официально открываю вам счет в моем баре. Студентов обслуживаю в долг. Я знаю, что они не могут платить регулярно, но считаю, что имеют право выпить бокал пива вечером. А еще они привлекают клиентов. В пустой бар прохожие не пойдут.

— Какой странный тип, — заметила Джада, воюя с желтым чемоданом. — Никогда не встречала настолько щедрого бармена.

— Мне стыдно, что мы наврали ему с порога.

— Слишком хороший у него был кофе, чтобы отказываться. На днях вернемся и расспросим его подробнее. А когда все закончится, придем и расскажем правду.

Когда мы пересекали площадь, вымощенную таким светлым камнем, что в солнечном свете его белизна резала глаза, я огляделась. Похожая на хлебную муку пыль вилась в нескольких сантиметрах над землей, в ней терялись контуры площади, на которую выходили магазины и несколько заброшенных зданий.

Мне дома показались красивыми. Интересно, что бы они рассказали, умей говорить? Окна с рваными занавесками как прикрытые глаза, штукатурка на лице облупилась — свидетельство тяжелого прошлого или мяча, который бросал в стену ребенок лет десять назад. А то и все пятьдесят.

На другой стороне площади я заметила пристройку, соединявшую ветхий жилой дом с заброшенной портновской лавкой; на витрине все еще висела табличка.