Мы летели по вечернему городу в диаметральный его конец. Что делает любой город красивым? «Взаимоуважение людей, отсутствие мусора и концерт любимого артиста», – скажете вы. Но это завтра. Сегодня же: поздний вечер, фонари и мерцание наших синих спецсигналов. Вот что завораживает меня. Когда я вижу это со стороны, до сих пор бегут мурашки. Оказавшись же непосредственно в кабине, получаешь совершенно другие ощущения. Как в песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется»… время доезда до вызова.
«Егор, вот скажи мне, как опытный в этом плане человек. Через сколько времени девушку замуж звать?» – неожиданно прозвучал вопрос.
«А у тебя что, девушка появилась?»
«Ну, похоже. Только я ее не видел еще. Она из другого региона. Вот еду к ней, когда в отпуск пойду».
«Серый, мне кажется, что уже пора», – мне стало так смешно, что я протер глаза от появившихся слез.
«Че ты ржешь-то? Может, это судьба?» – сквозь смех задал риторический вопрос водитель.
Две женщины с грустными лицами встретили меня в проеме двери. Указали на комнату. На диване лежал пациент лет семидесяти в положении на правом боку. Его сероватый цвет лица сразу бросился в глаза. Мужчина довольно редко дышал и не реагировал на мое присутствие. Я снял жизненные показатели, параллельно опрашивая дочерей. Давление 130/90 мм рт. ст., сахар 8,4 ммоль/л, сатурация 92 %, температура 35,9. На ЭКГ ничего острого. На болевые раздражители реагирует: отдергивает руку.
«У него много опухолей в голове. У нас операция на следующей неделе по удалению самой большой, но похоже, что мы не успели. Его срочно надо в нейрохирургию. Там его примут», – начала одна дочь и протянула выписки из больниц.
«Вы хотите сказать, что он утром еще ходил?»
«Конечно. На улицу он уже не выходит, но по квартире ходит».
Я задумался.
«Кто его там примет сейчас?» – не понял я.
«Врач К. Это его нейрохирург. Он сказал к нему везти, если ухудшение произойдет», – уверенно сказала женщина.
«Погодите. Это так не работает. У вас его телефон есть?»
«Да. Сейчас позвоню», – женщина отвлеклась на телефон.
Заметил фентаниловый пластырь на плече пациента. Ну, от боли самое оно. Повернул голову, и взгляд зацепился за полку с лекарствами, где красовалось несколько упаковок морфина. Так. Подошел к деду с головы, поднял веки, чтобы посмотреть зрачки. Мать моя женщина…
«Как часто он морфин принимает?» – поинтересовался я у второй дочери.
«Это какие?» – с интересом взглянула на полку с лекарствами женщина.
«Вот эти», – ткнул пальцем в коробку.
«А от чего они?» – совсем расстроила меня собеседница.
«От боли».
«Бесконтрольно. У него очень сильно болит голова, и он часто принимает обезболивающее».
«Первый раз встречаю деда – наркомана-передозника».
«Что?»
«Что?»
Вторая дочь вернулась в расстроенных чувствах, когда я уже набирал налоксон.
«Ну, что там ваш нейрохирург? Ждет деда с нетерпением?» – поинтересовался я.
«Он сказал, что к ним нет смысла его везти и чтобы скорая действовала по своим приказам».
«Я о чем и говорил. Сейчас я введу ему укол, после которого он должен прийти в себя».
«Серьезно?» – удивилась дочь.
Ввел в вену волшебный препарат. Спустя тридцать секунд дыхание выровнялось, еще тридцать – лицо порозовело, следующие двадцать – и дед открыл глаза. На вопрос о его самочувствии я был отправлен куда подальше, на что дочери засмеялись и сообщили, что узнают своего отца.
«Сейчас голова заболит. Дозируйте морфин», – добавил я.
«Он нас не слушает», – ответила дочь.
«Ну, значит, скоро увидимся еще раз», – и вышел под «огромное спасибо» (а хотелось бы под привычную оплату врачебного труда – аплодисменты) из квартиры.
В машине сидел Серега и активно вел переписку в телефоне.
«Че, Серый, с будущей женой общаешься?»
«Не. Другая. С той мы расстались, похоже».
«В смысле? Меня не было тридцать пять минут. Ты же жениться на ней обещал».
«Кому обещал?»
«Ну… Мне. Я уже мысленно на свадьбе гуляю, винишко пью и свидетельниц за попу трогаю. Нельзя так обманывать».
«Да ладно тебе. Найду другую».
История 11
Что во мне никогда не убить, так это медицинскую солидарность. Мы можем спорить с врачами отделений, ругаться, кричать друг на друга. Но все это рабочие моменты. Все мы не без греха, но если пациент обвиняет какого-то врача в некомпетентности, то я всегда встаю на защиту последнего. Медицинская этика, все дела. Так меня воспитали мои учителя. Плюс я всегда помню, что однажды могу попасть на его операционный стол. Все, что происходит в кабинете врача, там и остается.
Как-то раз мы очень сильно поругались с хирургом по поводу двадцатилетней деревенской девочки. У нее заболел живот, она обратилась на ФАП[4], ей ввели кеторол – с улучшением. Но что-то в своем состоянии ее смущало. Родители привезли ее в город и вызвали скорую прямо на улицу. Когда я при-ехал, уже был разлитой перитонит. Живот-доска. А начиналась боль, со слов девочки, по классике аппендицита. Как по учебнику. Я привез ее в хирургию, сообщил, что там уже катастрофа. Молодому хирургу не понравилась моя уверенность, и он, осмотрев девочку, решил направить ее в урологию с камнем в мочеточнике. Тут уже не выдержал я, и мы начали повышать друг на друга голос. Я попросил медсестру пригласить ответственного хирурга смены. В итоге ответственный отругал молодого при мне, далее отругал меня за что-то, совсем не стесняясь в выражениях, и поднял девочку в операционную. Мы обменялись еще несколькими фразами с первым, где звучали такие слова, как «надо быть слепым» от меня и «иди читай книги» от него. После чего я ушел, хлопнув дверью.
И каково же было мое удивление, когда через неделю, самостоятельно придя на ФГДС[5] со своим гастритом, я увидел, как из кабинета вышел тот самый молодой хирург, по совместительству, как оказалось, эндоскопист. Посмотрел на меня и сказал: «Проходите». Только вот я уже расхотел. К слову, все прошло хорошо, потому что по рабочим моментам можно и нужно спорить, но не переводить это в какие-либо обиды. И если вдруг я приеду к нему по вызову, то, разумеется, спасу ему жизнь. Во всяком случае, сделаю все, что от меня зависит.
Сереге абсолютно наплевать, на какой вызов мы едем, но, если попросить о помощи, поможет. Вот и сейчас он не поинтересовался у меня поводом, но включил маячки по моей просьбе. А звучал он так: «роды, 3, отошли воды; кричит, что рожает; вызывает муж».
«Здравствуйте, вы роды принимали когда-нибудь?» – звонок диспетчера никогда не сулил чего-то доброго.
«Здравствуйте. Ни разу», – сознался я, так как за всю свою жизнь однажды видел роды на практике в роддоме, а во второй раз приезжал уже на все готовое.
«Видимо, придется», – сказала она и повесила трубку.
Ехать минут десять, так что было время собраться с мыслями, принять неизбежное и надеть перчатки, поверх которых уже надеть стерильные непосредственно перед женщиной.
Я уже смирился с тем, что и здесь придется все разруливать самому, как вдруг вновь зазвонил рабочий телефон.
«Я к вам акушерскую направлю, но они пока не освободились».
«Да храни вас боженька», – выдохнул я в трубку, и настроение улучшилось.
На том конце хихикнули, и связь прервалась.
Глядя в окно на темную улицу, которая озаряется синим мерцанием, я обычно думаю о разном. Но здесь все мысли были только о нем. О единственном. О правильном. О естественном. Головном предлежании плода. Большего я и не просил.
«Мы рожать едем, Серега», – почему-то решил сообщить я. Возможно, для того, чтобы услышать слова поддержки. Либо предложение помощи.
«Ты хотел сказать “приехали”», – ответил Серый, заглушил двигатель и залип в телефоне.
«Серега».
«Я не пойду, Егор, извини. Я не так мало ужасов видел в жизни, но этого я не хочу видеть никогда. Вон помощник стоит, ждет».
У подъезда стоял мужчина и переступал с ноги на ногу, явно переживая о чем-то. О чем-то… Я даже не мог представить его мысли в тот момент. Взял из машины все необходимое, быс-тро забежал в подъезд и услышал отчаянный женский вопль, такой, что Серега вышел из кабины на улицу. Но тут же залез обратно. В этот момент я хотел развернуться, уйти к нему.
Забежав на второй этаж, примчался в квартиру быстрее мужа и направился в комнату. Сердце билось под сто двадцать ударов, ладони вспотели. Родовую сумку я последний раз открывал очень давно, благо с тех пор ее состав не менялся.
«Она тут», – окликнул меня мужчина и указал на ванную комнату. Я ринулся внутрь.
Девушка сидела в ванне, из крана бежала вода. Затычки не было, но жидкость, накопившаяся внутри, уже окрасилась в розовый цвет. Места в ванной комнате было мало, поэтому после пары стандартных вопросов типа «почему здесь?» и «почему я?», получения от нее ответов «от начала схваток до начала потуг прошло пятнадцать минут» и «видимо, потому что вы лучший акушер района» я выбежал из ванной в прихожую. Шутит – уже хорошо. Расстегнул родовую сумку, достал перчатки. Прошло мгновение, как я услышал крик и «бульк». Ринулся обратно и увидел, что уже все. Не хватало лишь завершающего этапа.
«Уа-а-а-а», – а вот, собственно, и он. Крик эхом от тесной комнаты пронзил нас всех.
Трясущимися руками достал маленькую грушу. Убрал слизь из глаз, носа, рта новорожденного. Нашел спирт. Мысль – глотнуть самому, но тогда не осталось бы на обработку пуповины. Сделано. Посадил зажимы по местам. Взял «крокодильчики» для пережатия пуповины. Хрясь. Распаковал стерильные ножницы. Перерезал середину пуповины. Одномоментно брызнула кровь. Странно, все жалуются, что ножницы тупые, а мне попались, казалось, самые острые в мире. Взял ребенка на руки, осмотрел.
«Поздравляю, у вас… – внимательно разглядывая его отличие, боясь ошибиться: – …м-мальчик».