Вернувшись в палату, она заметила, как глаза медбрата хищно глядели на нее, а через оконные жалюзи пробивались лучики солнца, взывая Аню к жизни:
– Готова? – озлившись спросил он.
– А-а-а, – мне воды надо попить! – взмолилась она.
– Перед операцией нельзя!
– Воды, мне надо, пожалуйста!
Толстый медбрат уже кидался на нее взглядом, сжирая заживо. И Аня, уж приготовившись поддаться и снять трусы, как остолбенела при виде зашедшего в палату раздраженного врача.
– В чем дело у вас, операционная ждет!
– Да девушка тут, голову морочит, время тянет! – завис на нее взглядом толстяк, выдавив едкую улыбочку.
– Подождите! Я пропускаю девушку, она плохо себя чувствует, – смекнула Аня, показывая на соседку сокрушительно, выигрывая для себя время.
– Верно, сейчас я иду! У меня сильно живот болит, – перехватила женщина благосклонно, умную идею. – Позвони родным, пусть заберут, – прошептала она, проходя мимо.
– Потом ты! – предупредил ее медбрат.
Аня, воспользовавшись советом, набрала отцу, который в это время вел прием и сразу не смог взять трубку. Настрочив ему несколько смс-сок, она упорно стала названивать, пока он наконец не ответил:
– Папа! Спаси меня, забери меня отсюда! – заревел ее голос, с трудом выдавливая слова из зажатого горла.
– Шли адрес, сейчас приеду! – однозначно произнес он, заметавшись по кабинету. «Что же делать, у него на приеме еще два человека!» Он выскочил:
– Так вы ко мне? – люди кивнули, подтверждая.
– У меня срочный вызов, но завтра я дежурю до трех! Приходите без электронного талона, сможете? – выдал он им по листку со своей подписью.
Да, – никто не осмелился оспаривать. Взяли по листочку и разошлись. Ваня скинул халат и бросился на выход.
На улице по волшебному горело солнце, сея на лицах людей воодушевление. Иван самоотверженно кинулся спасать дочь, перебрал за доли секунд варианты, как быстрее ему добраться. К своей радости, он увидел Илью, садящего в автомобиль. У них смены очень часто совпадали. Ваня подскочил к нему:
– Илья, время не ждет, помоги домчать! – обратился он на лету, к другу и коллеге, за помощью.
– Садись, с ветерком! – отозвался Илья, не задавая лишних вопросов, глядя на почерневшее не на шутку лицо Ивана.
Аня ходила по палате, и ревела. Нет чтобы просто забрать вещи и сбежать, но она в меру своего возраста не из таких сильных личностей. «За аборт уже заплатила!»
И сейчас ее личность застряла где-то посередине, разум с умом, а душа с неуверенностью. Рисовала она перед глазами картины счастливого освобождения от бремени плода, и тут же зарисовка менялась на боль, горе от бессмысленной утраты. Вина скорбью ложилась на ее плечи, удушливо вдавливая грешное тело в пол. И всхлипывая она, от соленых слез, поддаваясь пагубности дьявольской.
«Папа, папа – пожалуйста быстрее!» – молила она, – «я не могу совладать! Помоги мне, пожалуйста!» Истерикой зашлась Аня, перестав себя слышать. Села на кровать и будто гонимая огнем зашаталась корпусом, нагибаясь вперед-назад. Тело ватное, немощное. Душа – за младенца, а мозг – против. «Папа спаси – спаси, папочка!»
Привезли под наркозом женщину, переложили на кровать.
– Через десять минут пойдет твоя очередь! – предупредили они строго Аню.
Анька посмотрела на спящую женщину. «У нее то другая причина была. Плод перестал развиваться. Логично и просто». «А у нее нелогично и непросто!» Тут она обожглась лучом жизни и точно решила, – ей нужно сохранить беременность! Ей нужен этот ребенок! «Этот малыш, или малышка – неважно». И таким нравственным стыдом залилось ее лицо, что провалиться бы ей на месте. Не успев всполошиться и одеться обратно, как за ней заявился все тот же борзый медбрат.
– Хватит голову морочить, пошли красавица!
– Я ухожу! – чрезвычайно объявила она ему в лицо, про свое намерение.
– Куда это? Услугу оплатила, значит после проделанной работы и пойдешь, – поперек ее слова, выдвинул он свое веское.
– Не имеете права меня задерживать! Я ухожу!
– Ребенок она еще совсем, – сквозь полусон промямлила женщина, так быстро отходящая от наркоза.
– Ребенок я, потому и ухожу! – смело заявила о себе Аня.
– Тем более, ребенок! Сама подумай, зачем ребенку еще и ребенок, – напирал на нее сотрудник клиники ожесточаясь и не отпуская.
– Что тут у вас снова?
– Да опять, двадцать пять!
– Девушка, вы всех задерживаете! – отчитал ее врач-гинеколог. – Дурите нам голову. Вы когда пришли сюда, первым делом подписали добровольное согласие на операцию, заплатили за нее и что же, сами препятствуете этому?! Поэтому будьте любезны, пройдемте в операционную! – наседал на нее врач, с твердой, непроницаемой мимикой.
Аня не шелохнулась. «В ожидании отца, она и шага не сделает», – окончательно укоренилась она в правильности выбора.
– У меня еще на сегодня пятнадцать женщин, которые ждут, пока вы тут прихоти свои показываете, девушка, – не унимался врач.
Аня зажалась, стиснув сурово брови, храня преданность окончательному порыву.
– Если мешаете делать нам нашу работу, сделаем укол снотворного. Ничего не почувствуете! – поперли в ее сторону поползновения.
– Я же сказала вам, я ухожу! – задымился Анин голос, срываясь. Голова покрылась головной болью, будто виски ей кто просверливал монотонно. Слезы засушились мешками, воспалив раздраженную кожу под глазами.
– Неси укол, видно по ней, полусумасшедшая, – фальшивил врач, уничтожая наповал. – Оплатила услугу, чтобы закатить здесь концерт на все слушанье! Взять и подорвать доверие к нашей клиники и к врачам! Не получится, – красноязычил врач, победоносно затравливая клиентку.
Медбрат убежал в процедурный кабинет. По Ани пробежали настороженные колючие мурашки, слезы снова хлынули из глаз.
– Я ухожу! – сквозь слезы шипела она, в просвечивающей рубашке. – Не вздумайте ко мне прикасаться!
– Ага, сейчас посмотрим, – подпер врач путь к выходу, скалой непролазной. – До чего же ненормальная!
– Отстаньте, дайте уйти! – стеганул ее голос обезумевши, с лицом полного исступления, не похожая на себя.
– Не трогайте мою дочь! – с силой оттолкнул Иван врача с прохода, а за ним хирург Илья Васильевич.
– Куда вы без бахил! – влетел за ними переполошенный персонал клиники.
– Одевайся Анюсик, и пойдем? – обратился отец к дочери непринужденно-ласково. Анька в эту же секунду преобразилась, направляясь за отцом.
– Деньги не возвращаем! – брызнул врач ядовитым кипятком и удалился, растворяясь в коридорах.
– Подавись, тебе только на скотобойне работать, а не с женщинами! – одарил его Ваня словцом, покидая клинику.
11
Солнце покидало этот день. День чувств, любви, день вымученной истины, и Аня к вечеру успокоилась. В душе воцарилось равновесие, ибо в ее животе в теснейшей взаимосвязи с ней гармонично развивался здоровый плод. Пока совсем еще кроха, но такой уже сильный, переживший вместе с мамой самый сложный и одновременно-нерушимый совместный момент их жизни. Их ждет непременно прекрасное будущее, радостное, счастливое, связанные одной крепкой любовью, так востребованной ими.
Аня была безмерно благодарна отцу, что отозвался и приехал, и такое мощное родство душ почувствовала она с ним, что горда была, что посчастливилось ей такого родителя иметь.
А ночь тем временем расстелила кровати людям, да благословила всех на сон здоровый, крепкий; удивительной тишиной рассыпалась за окном, притушила свет тонкий, пролетая над головами сонной глубокой дремой.
Да в небе высоко, не достать – звездные бусинки, что небо украсили собою, и месяц лунный, прибавив в массе, замер в поднебесье, до первого проблеска солнечного.
Иван после субботней смены доехал до Макушиных. Маска на лице кислая, не стертая до конца после вчерашнего отцовского испытания и пятно слабое от фингала, мрачно сияло под глазом. Вид несвежий, небритый. Катерина, испугавшись за Ивана, догадалась по его выражению, что видать что-то стряслось в его жизни.
– Что стряслось? – проявила Катя интуицию.
– Дочь хотела вчера аборт сделать, но в клинике с ней произошел прорыв к воле ребенка оставить, – рассказал он ей приглушенно, поделившись сокровенным.
– Что ты расстраиваешься, это же замечательно, что она одумалась, – радея, разделила она с Иваном благоразумие его дочери.
– Согласен, очень замечательно! – подытожил он, – я ее сразу предупредил, что лучше рожать, но мать давила на нее. И парень бросил, струсил, уперся в то, что жить негде, – стихнул он, рассуждая потом толково:
– Да, собственно, жить есть где, квартиру я свою в наем сдавал, но завтра уже квартиранты съезжают. Хотел сам там жить, от жены съехать, но ключи теперь дочери отдам. Пусть живет отдельно, хоть Ленка доставать ее не будет, – завершил Иван, окинув Екатерину, надежным блеском своих серых глаз.
– Смотри как все устроил ты, супер! – поощряла она его, воодушевляла: – обживется, родит, встретит надежного человека, выйдет замуж. Сам же говорил мне, нельзя складывать руки и отчаиваться. И у нее тоже все получиться непременно, хочет не хочет, но адаптируется ко взрослой жизни, постепенно. «Москва не сразу строилась!» – улыбнулась она Ване зажигательно по-девичьи.
Ваня слушал и кивал, смотрел на Катю. Он бы слушал и слушал бы ее добрый голос. «Ей бы сказки озвучивать» – подумал он, убаюканный Катиным голосом. «И глупо уперся своим взглядом на ее губы, представляя, как целует их».
– Ты о чем задумался, Иван-царевич? – назвала она его, шутя нежно. – Мама твои грибы сегодня нажарила, будешь грибы с картошкой?
– И грибы буду и картошку, – а Татьяна Вячеславовна то, где сама? – очухался Ваня от короткого сна.
– За хлебом пошла, сейчас придет и пойдем есть.
И Ваня задумался, завис глазами на Кате. Манила она его зрелостью и молодость и белизной кожи, и глазами необычайной красоты, и голос, даже когда она недовольно огрызалась, оставался бархатно-мелодичным. И рядом с ней его