После этого дедушка ушёл из театра и стал астрономом. Он поселился в заброшенной медной печке. По ночам он смотрел через дымоход в подозрительную трубу и составлял карту звёздного неба. Эту трубу дедушка назвал телоскопом. Поскольку наблюдал сквозь неё за скоплением небесных тел.
Серафим вспоминал своего дедушку с благодарностью. Каждую зиму он доставал печку с чердака и кипятил на ней молоко.
Мышонок рассматривал на карте созвездие Тельца и думал о том, что, может быть, ему следует завести корову, когда в дом ввалились Морская свинка, Лёва и какой-то долговязый тип. При виде непрошеных гостей Серафим вскочил с кресла и выронил телоскоп.
— Нет! — воскликнул он. — Нет, нет, нет и еще раз нет! И не уговаривайте!
— Серафим! — великодушно произнес Лёва. — Ты можешь спокойно пить своё молоко!
— Правда? — удивился мышонок.
— Да, — кивнул страус. — Нам нужна только твоя печь.
— Не отдам! — Серафим загородил фамильное достояние. И тогда вперёд выступила Морская свинка.
— Посмотри! — она указала на долговязого. — Это Цапель! Если его не доставить на Юг, знаешь, что будет?!
— Что? — спросил мышонок.
— Плохо будет! — объявила Морская свинка.
— А у нас без горячего дыма дирижабль не летит, — вздохнул страус.
Цапель заморгал. По его клюву скатилась слеза и упала на пол.
— Да уж, браток! — просипел он. — Выручай!
А у мышонка Серафима было чувствительное сердце. Он не мог бросить в беде постороннего. И, вместе с тем, не желал расстаться с печкой. Вот так мышонок отправился в очередной полёт.
Друзья очень обрадовались, что у них появился не только двигатель "внутреннего сжигания", но и опытный воздухоплаватель.
А сейчас вы узнаете, откуда появилось это слово — "воздухоплаватель". Собираясь в южную экспедицию, Морская свинка ворчала, что небо, мол, не её стихия и что её, чего доброго, ещё запишут в воздушные свинки, а её дело — плавать. Но тут вмешался Лёва.
— Это аэропланы летают, — успокоил он свинку, — а дирижабли — плавают в воздушном океане. И ты теперь что-то вроде воздушного моряка.
— А ты — морской летчик?! — догадалась свинка.
— Точно, — согласился Лёва. — Или все вместе мы — воздухоплаватели.
Вскоре дирижабль был готов к отлёту. Печка, закреплённая в корзине, раскалилась докрасна, дым, валивший из медной трубы, наполнил гигантскую "сигару" дирижабля, и сама эта "сигара" приподняла над утрамбованной снежной площадкой корзину с путешественниками.
— Отдать концы! — скомандовала Морская свинка.
Лёва обрезал шпагат, державший корзину на привязи. И дирижабль устремился вверх.
— Летательный исход! — констатировал доктор Валерьян, провожавший воздухоплавателей. — Летальность!
Он приложился к пузырьку с валерьянкой и потуже затянул свой нашейник. Поскольку дул сильный "орд-ност".
"Орд-ност" — как заявила Морская свинка — дул в южном направлении. Так что дирижабль мчался прямо на Юг.
Пожалуй, надо сообщить, как друзья его назвали. Они назвали дирижабль в честь Цапеля — "Цапелин".
Чтобы дым из трубы непрерывно поступал в открытое сопло дирижабля, Лёва и Морская свинка, словно паровозные кочегары, по очереди закидывали в печку дрова. Серафим, вцепившись в край корзины, с ужасом смотрел на убегающую землю. Цапель же, накрывшись бушлатом, сидел на дне и только повторял:
— Давай, братки! Не подведи!
— Сколько узлов делаем? — интересовалась Морская свинка, заглядывая в топку.
— Зачем? — Лёва проверил крепления, удерживающие корзину под брюхом "Цапелина". — Не надо узлов. Верёвки хорошие. Крепкие.
"Цапелин" стремительно летел над лесом. Но ещё более стремительно где-то внизу мчался Афрозаяц. За ним гналась разъярённая сова Сплюшка.
Заяц хотел заманить её в самую чащу. Подальше от посторонних глаз. И там разделаться с ней по всем правилам восточного боевого искусства. На востоке это искусство называлось "у-шу". Заяц довел его приёмы до совершенства и назвал "у-ку-шу".
Сплюшка выбилась из сил. И, к тому же, хотела спать. Поэтому решила закончить погоню одним махом. Она опустилась на снег и вскинула ружьё.
— Ну всё! — задыхаясь, пробормотала сова. — Убью мерзавца!
Тут её и сморило. Падая на спину, Сплюшка успела спустить курок. Ружье было заряжено дробью. И весь заряд точно угодил в пролетавший над лесом дирижабль. Точнее — в его серебристый фюзеляж. Горячий воздух со свистом вырвался из многочисленных пробоин. И корзина с воздухоплавателями под собственной тяжестью устремилась к земле.
Серафим зажмурился.
— Лёва! Руби мачту! — сохраняя присутствие духа, крикнула Морская свинка. — Нас сносит на скалы!
Корзина упала на крутой склон оврага, скользнула вниз и остановилась на дне.
Так закончилось это путешествие.
— Мы что, братки, того?... На Юге уже? — спросил Цапель, снимая с головы бушлат.
— Порядок! — ответил Лёва, выбираясь из корзины. Он был доволен. Полёт всё-таки состоялся.
Вечером Серафим и Цапель пили кипячёное молоко и по очереди смотрели в телоскоп на карту звёздного неба.
— Перезимуешь у меня, — говорил Серафим, дуя на блюдце. — А как тепло станет, ну там, пожалуй, можно и на Юг.
Глава 4
О том, как Вау разоблачила Всякую Всячину
ау имела совершенно оригинальный взгляд на вещи. Вау смотрела на них с точки зрения сыщика. И довольно часто её взгляд шёл, как говорится, вразрез с общепринятым. А если принять во внимание, что оригинальный значит — подлинный, настоящий, истинный и так далее, то из этого следует, что Вау всегда была права.
Например, Вау считала, что искать в тёмной комнате чёрную кошку очень легко. Даже если её там нет.
— Искать легко, — говорила Вау, — только найти очень трудно.
Во всём, что касается поиска, Вау обладала удивительно тонким чутьём.
— Обонятельная особа! — высказывал своё мнение о ней Валерьян. — Такая прелесть!
Вау могла бы стать великим детективом. Но ловить преступников ей было скучно. И хотя она держала в своей пещере частное сыскное бюро, в этом бюро из красного дерева в основном хранились разные редкости: пуговицы, раковины, посудные черепки и прочие ценные предметы. Они-то и являлись вещественными доказательствами истинного увлечения Вау. Да и сама пещера напоминала антикварную лавочку.
Целыми днями Вау бродила по речной отмели в поисках новых экземпляров.
— Вау! — восклицала она, обнаружив очередную находку. — Какой экземпляр!
Зимой речную отмель заметало снегом. И Вау, лишённая возможности собирать свою коллекцию, принималась её разбирать.
— Вау! — удивлялась она, извлекая из бюро прозрачный камешек или рогатую раковину. — Какой экземпляр!
Со всеми обитателями леса, кроме совы Сплюшки, Вау поддерживала ровные отношения. И могла запросто ходить к ним в гости. Но не ходила. Она полагала это пустым занятием. И, вообще, относилась к соседям несколько свысока.
Её пещера располагалась под самым обрывом. Поэтому Вау занимала более высокое положение, чем остальное общество.
Но это совсем не значит, что все брали с неё пример. Серафим, Цапель и Морская свинка, как раз наоборот, собирались в гости к страусу Лёве на сорок дней.
В канун Рождества исполнилось ровно сорок дней с тех пор, как "Цапелин" рухнул в овраг. И, по случаю памятной даты, Лёва пригласил всех участников "южной" экспедиции на блины.
Морская свинка из уважения к хозяину прибыла на обед загодя. Так, что Цапелю и Серафиму, которые слегка задержались, пришлось перейти сразу к чаю.
— Давайте почтим наш "Цапелин" минутой вставания, — предложил страус, поднимаясь из-за стола.
— Хватит о грустном, друзья! — Морская свинка сделала вид, что встаёт. — Мы снова вместе! Я хочу выпить этот чай за вас, мои дорогие!
— За меня не надо, — Серафим поспешно пододвинул свою чашку поближе. — За меня ты уже съела блины.
— Тогда — за тех, кто в море! — свинка залпом выпила чай.
— Эх, братки, — вздохнул Цапель. — В тропиках молочные орехи прямо на деревьях растут. Захотел поужинать... Хрясь! — забывшись, он стукнул клювом по блюдцу.
Яблоко, изображённое на блюдце, раскололось пополам.
— А мой дедушка рассказывал, что под Рождество на ёлке тоже Всякая Всячина появляется, — задумчиво отозвался мышонок.
— Под Рождество?! — Морская свинка заёрзала. — Это же сегодня! А твой дед не рассказывал на какой именно ёлке?!
— Захотел добавки!... Хрясь! — Цапель вогнал клюв в щель между досками обеденного стола.
— Похоже, этот тип решил перебить все тарелки, — заметила свинка.
— Тип?! Тарелки?! Конечно! — озарённый внезапной догадкой, Лёва присел на краешек стула. — Всякая Всячина — это тип летающей тарелки!
После его слов наступила тишина, нарушаемая только скрипом клюва, который Цапель пытался извлечь из западни.
— Одумайся, Лёва! — очнулась Морская свинка. — Какие тарелки?! Всякая Всячина — это же ёлковые плоды!
Цапель рванулся изо всех сил и упал со стула.
А мышонок удивлённо наблюдал за яростной перепалкой, вспыхнувшей между авиацией и флотом.
— Его дедушка был звездочёт! — горячился Лёва, ссылаясь на Серафима. — Он следил за небесными телами!
— Следил, — соглашалась Морская свинка. — Я тоже слежу за своим телом. А причём тут Всякая Всячина?
— Это же пришельцы! — кричал Лёва, бегая по гаражу. — Да они ушли от нас далеко вперёд в умственном развитии!
— Ушли, — соглашалась свинка. — Но не далеко. Если не знают, как тарелками пользоваться.
— Тебе бы только брюхо набить! — выпалил страус.
— Я ещё кое-кому сейчас набью кое-чего! — пообещала Морская свинка, бросаясь на обидчика.
Лёва и свинка покатились по полу, опрокидывая мебель. После того, как Цапелю и Серафиму с трудом удалось растащить бойцов, Морская свинка вернулась к предмету разговора.
— Ладно, — отдышавшись, сказала она. — Со Всякой Всячиной мы разберёмся. Главное — на какой ёлке она появится! Вот, что главное!