А после сообщили нам, что пал диктатор злой
И все его правительство разогнано метлой.
Что хочет трудовой народ в цари меня избрать
За то, что лучше всех стихи умею сочинять.
Подумал я и стал царем единственной страны,
Где с детских лет писать стихи все граждане должны,
где ценится изящный слог, уменье рифмовать,
где только истинный поэт героем может стать.
Где лишь стихами говорят и много пьют вина,
Где нет жестокости и зла, а есть Любовь одна.
Где все равняются на нас с царицею моей
С той, что разбойницей была, слагают гимны ей.
Теперь в короне у нее горит большой алмаз
Но не затмит он красоты ее чудесных глаз.
2000 год.
Григорьев, помни!
Любовь, надежды, и друзья, и отчий край
Все это гакнется однажды, так и знай.
Верша дела свои, о том не забывай,
Живи с оглядкою на смерть, как самурай.
Все то, что видишь ты, останется, как есть,
Ты в этот мир стихи и песни смог принесть,
Дружить с тобой считали многие за честь,
По головам не пожелал ты к славе лезть.
Сейчас решил ты - жизнь сложна, но хороша,
И все ж из тела в небо выпорхнет душа,
Ты думал, нажил что-то здесь - а ни шиша!
Не унесешь с собой в могилу ни гроша.
Наплюй поэтому при жизни на вещизм,
Пиши стихи, в них проповедуй оптимизм,
В веках останутся твой пыл и артистизм,
Что украшали куртуазный маньеризм.
Живи красиво, помогай своим друзьям
Чего б добился ты без них? Подумай сам.
Будь веселее, куртизируй нежных дам
И сочиняй стихи, настойчив и упрям.
Не делай зла, поэт Григорьев, никому
Твори добро, не уточняя, почему.
Живи достойно и спокойно, по уму,
И жизнь рассматривай как волю, не тюрьму.
Тогда избавишься от лишней суеты
И созерцанию чудес предашься ты
Все умирают, даже звезды и цветы,
Но сколько в них - и в нас - при жизни красоты!
Таков порядок, и не нужно бунтовать
Но хорошо бы без мучений умирать,
Да и хотелось бы, естественно, узнать,
Куда мы денемся, родимся ли опять?
Короче, сложно все, но ясно лишь одно
Жить надо мудро, раз уж жить нам суждено,
Процвесть невиданным цветком на поле, но
И в миг расцвета помнить - все предрешено:
Любовь, надежды, и друзья, и отчий край
Все это гакнется однажды, так и знай.
Верша дела свои, о том не забывай,
Живи с оглядкою на смерть, как самурай.
2003 год.
СНЕЖАНКА (сонет).
Взметнулась наша страсть, как фейерверк,
Приди в себя, прелестная служанка,
Сознанье потерявшая Снежанка,
Яви своих очей лукавых сверк.
Тебя атаковал я, как берсерк,
Скрипела долго старая лежанка...
Приди в себя, красотка-обожанка.
Испуган я. Где доктор Розенберг?
Не нужен доктор, - вдруг ты прошептала,
Я...я такую сладость испытала,
Что улетела в небо далеко...
Но что это? Не пахнет ли горелым?
Пока мы занимались милым делом,
На кухне убежало молоко!
2002 год.
ЗАГРОБНОСТЬ.
А есть ли водка в загробном мире?
Возможно - если вообще он есть.
А можно ль выпить у них в трактире,
Стихи прочесть и услышать лесть?
А есть ли дамы - ну, там, в эфире?
А можно ль даме сказать: "Люблю"?
А как, допустим, в загробном мире
Устроить это...ну, ай-люлю?
А есть ли деньги там, и какие?
Иль там бесплатно все раздают?
А есть там Питер, Москва и Киев?
Они такие же там, как тут?
А есть компьютеры там и книжки?
А есть ли, скажем, там Интернет?
Возможно, там это все - излишки,
Е-мэйлов что-то оттуда нет.
На арфах ангелы там бряцают
Или рок-группы там есть, как тут?
Что там болельщики восклицают,
Когда команде их гол забьют?
Зима там есть? Иль все время лето?
Вопросов много - а где ответ?
Как это странно, что нет ответа
На протяжении сотен лет.
Я - атеист, но и я желаю
Узнать хоть что-то о мире том,
О коем я ничего не знаю,
Куда, по слухам, мы попадем.
Смотрю на бабочку - ведь когда-то
Она лишь гусеницей была.
А вдруг мы так же потом, ребята,
Распустим в небе свои крыла?
О прошлой жизни в суетах бренных
Нам будет незачем вспоминать,
Как и о куколках наших тленных,
Что на кладбище должны лежать.
Все позади - и печаль, и злобность,
Метаморфозе благодаря.
Да и понятье само "загробность"
Мы не поймем, в небесах паря.
2002 год.
Чем движется жизнь (стихотворение в прозе, подражание Тургеневу).
Мелочь, ничтожная мелочь может иной раз перекроить всего человека! Шел я, усталый, по русскому полю, и тяжелые смутные думы переполняли меня. "А куда я, собственно, иду, - подумалось мне, - куда вообще мы все идем? Да и так ли это важно? Главное - дорога, эта вот степная раздольная ширь, это синее небо над головой. А вдруг я уже на том свете?". Я замер, ошарашенный этой внезапной мыслию. Но нет! Веселая стайка воробьев скачет бойко, забавно, самонадеянно! Ай да молодцы! Я тут же встряхнулся и побежал их ловить - сначала бочком, бочком подбирался, а потом как припустил! Вся стайка тут же бросилась врассыпную, все воробьи полетели прочь от меня... Я же хохотал, хохотал неистово и забыл уже о своих тяжких думах. Напротив, отвага, удаль и охота к жизни овладела всем моим существом! Долго я гонялся за моими милыми воробьями, а потом увидел впереди деревеньку, увидел веселую круглолицую молодку, тянущую ведро из глубокого, вероятно, колодца. Побежал я прямо к молодке. "Любовь, - думал я, хохоча на бегу, - она сильнее смерти. Только ею, только любовью, держится и движется жизнь! Мы еще повоюем, черт возьми! Да, мы еще повоюем!". Вот так вот, с неистовым хохотом, я и подбежал к милой моему сердцу деревенской молодке, уронившей от неожиданности наземь мокрое ведро, вода из которого, в свою очередь, расплескалась по зеленой траве красивыми огнистыми каплями.
2003 год.
СТРАШНОЕ ВИДЕНЬЕ.
Когда меня фотографируют фотографы
И как бы гладит жизнь по рыжей голове,
Когда мне хлопают и я даю автографы,
Частенько думаю: "Да, надо жить в Москве.
Сюда все люди интересные стекаются
Свои таланты в полной мере проявить,
И если выживут, и если не сломаются,
То здесь поселятся и здесь начнут творить.
Работать должно и откалывать чудачества,
но ежедневно о себе напоминать,
и выдавать продукт отменнейшего качества,
иначе станут твое имя забывать.
Уснешь на лаврах - вмиг в провинции окажешься,
Где тоже люди, без сомнения, живут.
Ты там освоишься и, может быть, отважишься
Творить - но там тебя сюрпризы ждут.
Твои стихи не в толстой книжке будут изданы,
А лишь в газете ежедневной заводской,
Ведь в ней поэтов местных публикуют издавна,
И многих радует из них удел такой.
Начнешь спиваться ты и думать: "Где фотографы?
Концертов нет. Пойти работать на завод?
Но ведь в Москве я раздавал всегда автографы,
Давал гастроли и меня любил народ!
Теперь все чаще просыпаюсь с бодунища я,
И вечно денег нет, откуда же их взять?
"Пульс Ивантеевки" - газета просто нищая,
ну, как же мне за счет стихов существовать?
Как опустился я! Дружу тут с графоманами.
Да оглянись вокруг! Что видишь ты, болван?
"Пульс Ивантеевки", халупа с тараканами,
сырок засохший и с водярою стакан..."
...Так может быть, но я еще не деградировал,
виденье только промелькнуло в голове.
Кричу я другу, чтоб скорей фотографировал.
Какое счастье - я, поэт, живу в Москве!
2002 год.
У р о д ц ы.
Стихи, они - как дети малые:
Не все родятся крепышами.
Иные - слабые и вялые,
Их писк не уловить ушами.
Иные - попросту рахитики
На кривеньких и тонких ножках.
Над этими хохочут критики.
Ну да - что проку в этих крошках?
Есть детки - дауны смешливые,
Позора верные гаранты.
Есть недоноски молчаливые,
А также есть вообще мутанты.
У этих - все не как положено:
Где руки-ноги, непонятно.
На тельце кожица скукожена
И нос - на лбу, что неприятно.
Ну, кто же знал, что так получится?
Кому они нужны такие?
Пришлось так тужиться, так мучаться,
И вот итог - стихи плохие.
Они таращатся на папочку,
На их родившего поэта...
Эй, не спеши сложить их в папочку,
Послушай доброго совета.
Рожай стихи по вдохновению,
Зачем уродцев дальше множить?
Хотя у каждого у гения
Таких полным-полно, быть может.
Мой друг, берясь за что-то новое,
Ты помни о стихах-уродах.
Потомство людям дай здоровое
Хоть даже сам умрешь при родах.
2000 год.
Новый метод.
Моя политика проста
атаковать всех дам отважно,
хватать их сразу за места,
где горячо у них и влажно.
Я раньше им стихи читал,
галантен с ними в обращеньи,
теперь намного проще стал
я относиться к обольщенью.
Без лишних слов, прям с ходу - хвать!!!
И дамы столбенеют сами.
Стоят, не зная, что сказать,
и только хлопают глазами.
Зевнув, я говорю: "Пойдем,
пойдем со мной, не пожалеешь.
Стихи и песни - все потом,
коль ублажить меня сумеешь.
А то порой слагаешь гимн
во славу ветреной красотки,
а та красотка спит с другим
с любым, кто ей предложит водки.
Что, ты желаешь нежных слов?
А я желаю секса вволю.
Ты молода, и я здоров
давай перепихнемся, что ли?"
О, дамы все молчат в ответ,
залившись краскою прелестной.