Мне кажется, что из четырех времен года только весна и лето рождают в нас ощущение непрерывности и вечности жизни, ибо все повторяется из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Лишь человек, начисто лишенный чувства своей сопричастности со всем сущим на земле, может равнодушно пройти мимо цветка или плодового дерева. Тучи лепестков разносятся далеко вокруг; углубляясь, меняет свой облик далекий горизонт; сама земля обретает прозрачный, чуть колеблющийся свет бесконечности — взором не охватить всех ее далей. Затем в садах зреют фрукты, грохочет гром, сверкают молнии. Матери поспешно вынимают ключи из замочных скважин или снимают с пальца дешевое кольцо и стучат ими по головам своих ребятишек, чтоб они росли здоровыми и крепкими, как железо, поскольку существует пословица: человек упруг, как сталь, и хрупок, как птичье яичко. Когда ливни рушатся на крыши домов, а на сады и нивы льет дождь с градом — а каждая градинка величиною с грецкий орех, — эти же женщины бегут и втыкают топоры в землю у порога своего дома; кончится проливной дождь — все вдруг преобразится: цветы, трава, деревья, как бы возрождаются все изначальные запахи, возникшие в миг сотворения мира; все радуется и ликует под обновленным солнечном теплом. А когда подкрадываются сумерки, коричневым облаком наплывают майские(жуки; просыпаются вечерние насекомые; ласточки, едва не касаясь быстрым своим крылом земли, носятся по улицам села; на заре, раньше людей, пробуждаются пчелы и певчие птицы. И все вокруг окатывает благодатный прохладный ветерок, наступает таинственно-колдовская тишь, возбуждающая в человеке неистребимую жажду жизни и творения; покоем и миром полнится его сердце, душа — ощущением вечности. Что-то неизъяснимое переливается вокруг, в груди человека делается просторно, и он вдыхает сладостный воздух и улыбается как ребенок, сам не зная чему. И все вокруг рождается из этого непостижимого "ничего", дающего слабенькому ростку травы такую силу, что он пронзает каменную скалу, а корням деревьев такую мощь, что они вздымают асфальт на дорогах. Та же таинственная сила "предусмотрела", дала всего лишь одну ночь для жизни эфемериде: целый год потребуется ее личинке для того, чтобы созреть и полетать одну-единственную ночь. Что это? Может, вечность измеряется не жизнью столетних дубов или других деревьев, живущих тысячу и более того лет? Ночь эфемериды… Не равна ли она тысячелетиям или даже вечности. И долог ли срок пребывания на земле человека? Вспомним изречение народных мудрецов: жизнь человека подобна росе или пене в кружке молока…
Все повторяется и все изменяется, и, может, вся прелесть нашего земного существования и заключается в этой неповторимой повторимости…
Повторялись, всякий раз видоизменяясь, и поступки моего дедушки. Он спал, как и прежде, с открытыми окнами. Раньше говорил: "Я никого не боюсь".
А теперь! "Кому я нужен? Никто меня не украдет. Даже бандит Терентий, который, живет в дунайских камышах… Ему подавай девок и баб!.." — так выкрикивал он кому-то из своей крохотной хижины. Бояться ему и вправду было нечего еще и по другой причине: на каждом его окне были тройные железные решетки, и с такими маленькими ячейками, что внутрь избы мог проникнуть разве лишь вылупившийся из яйца цыпленок либо какая-нибудь пичужка. К тому же дедушка просыпался не менее десяти раз за одну ночь и начинал шуметь и браниться. Он проклинал, предавал анафеме свои сны, жаловался на свои старые кости, которые у него всегда ныли и вместе с нехорошими снами не давали ему покоя. При всем при этом громко разговаривал сам с собою, разговаривал не во сне, а, что называется, наяву, шаркая негнущимися ногами по комнате. Нередко звал кого-нибудь на помощь и совет. Спор свой он вел не только с живыми, но и с мертвыми. Иногда ему снилась дочь, то есть моя мама, или умершая бабушка. Другим разом он видел во сне друга далекой молодости мош Андрея. И он сердито выговаривал всем им, живым и мертвым, за то, что они мешают ему спать, непрошено навещают его во сне. Нередко выходил во двор и там продолжал препирательство с теми, кто являлся ему в сновидениях. Среди ночи мог и разбудить кого-нибудь из соседей. И когда тот спрашивает спросонья: "С кем вы воюете, мош Тоадер?" — дедушка умолкает, растерянно мигает, потом силится рассказать про то, что ему пригрезилось. Но сосед отмахивается: ему неохота выслушивать подробности об этих грезах.
Люди посмеиваются над причудами старика и продолжают делать свои дела.
Одни торопятся на автобусную остановку, другие — на совхозные виноградники.
А дедушка тем же временем из своих снов возвращается к действительности.
Останавливает первого же встретившегося ему на дороге мужика и спрашивает, есть ли у того дети школьного возраста. Ничего не подозревающий мужик отвечает, что да, есть у него такие дети. Старик, словно обрадовавшись, хватает встречного за рукав и тащит к своей конуре. Подведя, быстро удаляется в жилище, а возвратясь, высыпает на завалинку перед глазами ничего не понимающего односельчанина гору ручек, карандашей, резинок и прочего ученического добра: оказывается, все это богатство мош Тоадер выловил в своем колодце.
— Вот покупаете вы своим бесенятам эти городские безделушки, тратитесь, а они бросают их в колодец. Чернильные карандаши растворяются там, портят мне воду, а я должен пить такую!.. Коровьи образины! — кричит старик. В особенности его злили новые ручки-самописки с синими или фиолетовыми сердечниками. Немало попадало и таких, у которых начинка оказывалась красной. Всю зиму ручки пролежат на дне колодца, а когда при его очистке сыновья мош Кинезу извлекают их оттуда вместе с илом и другим мусором, удаляют с них все постороннее, то ручки начинают писать всеми цветами радуги, сохранившись так, будто их только что купили в магазина.
Старик перепробует их все, хорошенько разглядит цвета, затем помещает карандаши и ручки в торбу и отправляется к директору школы. Тот собирает учеников. Однако ни один из них не признается, что это его ручка или карандаш либо резинка…
В прежние времена в дедушкином колодце по большей части находили утопленные ведра, багры, металлические кошки, а теперь вот, после того как построили неподалеку трехэтажную школу, каждое лето, в день святого Петра, из колодца извлекают эти самые карандаши, резинки и нержавеющие ручки. Их владельцев обнаружить, как видим, было трудно, почти невозможно, поскольку и родители отказывались признать принесенное дедушкой за свою собственность.
Одни поступают так потому, что не помнят, какие школьные принадлежности были у их детей зимой, ну, а другие — потому, что не имели ни малейшего желания объясняться с настырным стариком.
Захотелось и мне поглядеть на школу, которая приносила столько нежеланных хлопот дедушке. Школьное здание можно было увидеть и с нашего двора, поскольку оно возвышалось напротив, за дорогой, но мне лучше было зайти вовнутрь: ведь я когда-то был и учителем, и директором нашей сельской школы. Кроме того, я знал, что некоторые строения только снаружи выглядят красивыми, праздничными, достойными радостного удивления. А когда войдешь в них, сокрушенно вздохнешь в крайнем разочаровании: коридоры узкие и темные, с выщербленными цементными полами, с затхлым воздухом. Новая школа, о которой идет речь, не кичилась своим внешним видом. Что касается внутреннего ее убранства, то я не мог его разглядеть как следует, потому что все там было завалено разной разностью. Оказывается, там работали мастера. Подумал сперва, что это они, как обычно, ремонтируют, подправляют, подкрашивают школу к новому учебному году. На рабочие объяснили мне, что меняют всю водопроводную систему — вынуждены это делать.
— Мы подведем сюда воду от турецкого колодца. Наши артезианские иссякли за одну зиму… Вообще с некоторого времени куда-то уходят подземные ключи."
Человек, сообщавший мне все это, был, наверное, районным специалистом или инженером из передвижной строительной колонны, ибо он не знал меня, да и я никогда не видел его в здешних местах. Я не знал также, за кого он меня принимает. Может быть, за какого-то начальника, который интересуется их работой и которому надо поведать свои нужды, свои беды. Его бригада пробурила два артезианских колодца, но в них оказалось так мало воды, что за одну зиму источники истощились и по трубам пошла грязная черная смесь: ни вода, ни деготь, который сгодился бы для смазки колес. Теперь, видите ли, бригада меняет всю систему, вознамерившись подвести воду по трубам от турецкого колодца. Но как ее подведешь: школа-то стоит на вершине холма, а турецкий родник находится в нескольких километрах от нее, внизу, в долине?
Воды, конечно, в том роднике предостаточно. Я хорошо знаю его. О турецком колодце люди говорили с какой-то особой интонацией, как о чем-то сказочном и таинственном. Вокруг него сотворено немало легенд, по большей части пугающих, вызывающих у людей суеверный страх. Местные мужики не раз пробовали умертвить родник, засыпать его, потому что он потоплял прилегающие к нему луга, превращал их в болото, на котором в изобилии рвались вверх вредные, не съедобные для скота травы.
Пробовали загатить, остановить… Заваливали источник камнями, глиной, приволокли от ветряной мельницы самый большой жернов и накрыли им горловину родника. Будь оно, то горло, единственным, глядишь, и умер бы колодец, захлебнулся бы собственной влагой, но рядом их было множество, и из каждого бил фонтан, похожий на гейзер, — заткни их попробуй! Пытались даже проложить тут каменный желобок и по нему отвести воду в самую низину, но и из этого ничего не получилось. Вода била из глубин и могуче отбрасывала, разрушала каменную кладку, как карточный домик. То был странный родник, в его водах не видно было ни одной лягушки. И не объяснишь это тем, что воды эти были чересчур холодны: холода земноводная тварь не боится, это уж известно. После всего сказанного нетрудно догадаться, почему вокруг турецкого колодца родилось столько легенд и поверий. Среди них была и такая: колодец в некие времена был выкопан турками для того, чтобы затопить долину, чтобы молдаване не смогли приблизиться к янычарским погребам с золотом. Однако несколько столетий назад отыскались все-таки смелые, предприимчивые люди. Они остановили фонтан, бьющий из колодца, тем, что завалили его кипами овечьей шерсти. Переправившись на другую сторону долины, они прогнали турок. Правда, к золоту приблизиться не могли: погреба с презренным этим металлом были заговорены и скрыты от людских взоров, а чтобы увидеть золотые отблески над сокровищами, нужно часами простаивать в засаде у загадочного турецкого колодца…