– Я вас не задержу, – поспешил уверить Матвей. – Я только хотел поблагодарить вас за помощь.
Он протянул мне большой полиэтиленовый пакет. Я заглянула в него и увидела пачку молотого кофе, коробочку с каким-то десертом и сетку с ароматными апельсинами.
– Вы сказали, что деньги вам не нужны, – сказал Матвей, – поэтому я принес это. Буду признателен, если вы помянете моего брата.
– Никиту нашли?
– Нашли. Он лежал в тепловом колодце, как вы и сказали.
– Как же он там оказался?
Мужчина грустно улыбнулся.
– Брат работал в городских теплосетях. Во время январских праздников он подменял своего напарника и зачем-то полез в этот колодец. При нем нашли ящик с инструментами. Наверное, Никита собирался что-то ремонтировать. В колодце ему стало плохо. Патологоанатом сказал, у него случился инфаркт. Когда брат был объявлен в розыск, его коллеги про тот колодец даже не вспомнили.
– Почему?
– Никита пропал в праздничные дни. В это время на теплосетях случилось несколько крупных порывов, и все внимание было направлено на них. Мелкие поломки никто не регистрировал, поэтому ни Никитин начальник, ни дежурившие диспетчеры не смогли припомнить, куда именно он отправился.
– Бардак, – покачала головой я.
Матвей развел руками.
– Мы похоронили брата две недели назад. Его смерть стала большим горем для нашей семьи, однако я бесконечно рад, что он все-таки нашелся, и мы знаем, что конкретно с ним произошло.
Я печально улыбнулась.
– Вы, кажется, собирались на автовокзал, – вспомнил Матвей. – Я могу вас подвезти.
– Вы едете в ту же сторону?
– Да. Мне нужно за город, в Соловьевку.
– В Соловьевку? – удивилась я. – Как раз туда я и направлялась.
– Давайте поедем вместе, – улыбнулся мужчина. – На машине это будет и быстрее, и удобнее.
Автомобиль Матвея оказался кроссовером чудесного вишневого цвета. Несмотря на его солидные габариты, я со своими вещами поместилась туда с трудом – выяснилось, что машина едва ли не доверху забита коробками, мешками и сумками.
– В конце осени я купил в Соловьевке дом, – объяснил мой спутник, заводя мотор. – Мы с братом планировали сделать там ремонт, а летом приезжать туда на рыбалку и на шашлыки. Теперь мне придется ремонтировать его одному.
– А другие братья у вас есть? Или, быть может, сестры?
– Есть две троюродные сестры, но они живут далеко, и я редко с ними общаюсь. А у вас есть родственники, Матрена?
– Да, – кивнула я. – Капитон Иванович, который прислал вас ко мне, – мой двоюродный дядя. Он и его дети – моя единственная родня.
– А родители?
– Родителей нет.
– Мужа и детей, надо полагать, тоже.
– Все верно. Да и вы, судя по всему, не женаты.
Матвей кивнул.
– У вас в Соловьевке дом, Матрена?
– Да. Я собираюсь провести там отпуск.
– Значит, будем соседями, – улыбнулся он. – Кем же вы работаете?
– Я перевожу на русский язык детские и подростковые книги.
– Ого! И с каких языков?
– С французского, испанского и венгерского.
– Как интересно…
– А какая профессия у вас?
– Я – инженер-проектировщик.
– И что же вы проектируете?
– В основном системы отопления и вентиляции жилых домов. Моя работа гораздо скучнее, чем ваша.
– Это как посмотреть. Благодаря вам жизнь многих людей становится теплее и уютнее.
Матвей улыбнулся.
– А благодаря вам – ярче и интереснее.
Мы приехали в Соловьевку после полудня. Матвей был здесь человеком новым, поэтому местные жители провожали его машину любопытными взглядами.
Дом, который он купил, располагался неподалеку от моего, и когда мужчина притормозил, чтобы высадить меня у калитки, интерес соловьевцев, казалось, можно было пощупать руками.
Если мой спутник не успел познакомиться со здешней публикой, то сегодня он это наверстает. В самое ближайшее время к нему в гости зайдет половина деревни, чтобы выяснить, кем я ему прихожусь, и почему он катает меня в своем авто. Увы, в поселке моя репутация ничуть не лучше, чем в городе.
Я вынула из салона сумку и рюкзак, вежливо кивнула Матвею и стоявшим неподалеку соседям, а потом отправилась в дом.
Тот встретил меня холодом и пылью, скопившейся здесь за четыре месяца, прошедших после моего последнего визита. Мебель, кухонная утварь и прочие вещи находились на своих местах, из чего следовало, что местные по-прежнему обходят мою избу стороной.
Следующие несколько часов я занималась домашним хозяйством – топила печь, делала уборку, готовила еду, складывала в шкаф привезенную из города одежду.
Ближе к вечеру, выполнив все дела, я решила сходить в баню. На моем участке ее не было, поэтому я пользовалась той, что стояла на опушке леса за деревенской околицей. Кому она принадлежала раньше, в Соловьевке никто не помнил, поэтому баня считалась общей, хотя последние несколько лет парились в ней только тетя Катя и я. Среди остальных аборигенов она носила репутацию места страшного и нечистого, и соловьевцы обходили ее, как и мой дом, по широкой дуге.
Мне это было на руку. И не только из-за того, что я могла пользоваться общей баней, как своей собственной, но и из-за секрета, который хранила эта постройка.
Я сложила в пакет вещи для купания, достала из кладовки ведро и отправилась к околице.
Чтобы срезать путь, я свернула с улицы к огородам. Стоило же мне пройти десяток метров, как послышались чьи-то голоса. Я замедлила шаг и, выглянув из-за соседского сарая, увидела Матвея и грузную пожилую женщину в галошах и тяжелой мужской куртке – нашу общую соседку Прасковью Петровну Лычкину, известную в народе, как баба Паша. Судя по всему, Лычкина явилась знакомиться новым односельчанином, и теперь они стояли у забора и разговаривали.
– …ты, Матюша, будь с Матреной осторожнее, – услышала я. – Она – девка не простая. На лицо красавица, а по сути – чудище, каких поискать.
– Что вы такое говорите! – возмутился Матвей. – Я в курсе, что Матрена – девушка необычная, но зачем ее так обижать? Она помогла мне найти пропавшего брата, и я очень ей за это благодарен.
– Эх, парень, – вздохнула соседка, – как бы эта благодарность тебе боком не вышла! Жила у нас в деревне ведьма – Манька Косая. Все травы целебные знала, болезни заговаривать умела, а уж какую порчу могла навести – семь лет человек несчастьями маялся! Три окрестные деревни ее боялись и уважали. А только до Матрены Маньке было далеко. Она мне сама говорила, мол, я хоть и старуха, а этой девчонке в подметки не гожусь. Сидит, мол, в ней великая сила – такая, что весь свет перевернуть может. И знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что Матрена – не человек.
– Что? – удивился мужчина. – В каком смысле – не человек? А кто же она тогда?
– Подменыш.
– Кто?..
Баба Паша несколько секунд молча смотрела ему в глаза, а потом поманила его к себе.
– Двадцать семь лет назад произошла в нашем селе странная история, – сказала она. – Я ее как сейчас помню. Матрена тогда была совсем крошечной – месяцев девяти от роду, а то и меньше. С родителями ей, бедняжке, не повезло: отец ее, Васька, был запойным пьяницей, а мать, Любка, гулёной без царя в голове. И вот однажды решила Любка сходить с Матреной в баньку. Видел бревенчатый домик у леса, Матюша?
– Видел.
– Туда они и пошли. Вася им баню истопил и ушел к мужикам, а они остались вдвоем. Прошло немного времени, вдруг – шум, гам, крики! Бежит по деревне Любка и орет во все горло, мол, ребенок ее пропал. Выскочила она на минутку из бани, чтобы принести из колодца воды, вернулась, а девчонки нет. Вместо нее лежит на скамейке веник, укрытый пеленкой, как младенец, а Матрены след простыл. Мы, старожилы, как про веник услыхали, сразу поняли: обдериха девчонку унесла!
– Обдериха? – переспросил Матвей. – Кто это?
– Эх вы, городские, – поморщилась баба Паша. – Не знаете элементарных вещей! Обдериха – это хозяйка бани. Про домового ты слышал?
– Слышал.
– Вот! Домовой главный в избе, а в бане главные – банник и обдериха. Моя бабка рассказывала, что в одних банях они вместе сидят, а в других – по отдельности. В той, что стоит за нашей околицей, живет обдериха. Ох и вредная, ох и злющая! Чуть мусора на ногах принесешь или бранное слово скажешь, так кипятком окатит, мало не покажется!
Брови Матвея медленно поползли на лоб.
Мне стало смешно. С местным фольклором новый сосед явно столкнулся впервые.
– Любка тоже хороша, – продолжала Прасковья Петровна. – Разве можно малое дитя в бане без присмотра оставлять? Пока она за водой ходила, обдериха Матрену украла, а вместо нее веник в пеленку завернула.
– Погодите, – перебил ее Матвей. – Зачем Матрена понадобилась обдерихе?
– А кто ее знает? – пожала плечами соседка. – Нечисть испокон века малых ребят ворует. Чуть родители не доглядели, дитяти уж и нет. Манька, ведьма-то наша, говорила, будто нечисть из человеческих детей себе смену растит. Своих-то ребят у них нее нет, вот она на наших и зарится. Украдет малыша леший – вырастит из него нового лешего, украдет банник – воспитает нового банника.
– Понятно, – кивнул Матвей. – Что же было дальше?
– А дальше Матрену всей деревней искали. Две недели, а то и больше. Милиционеры из города приезжали, лес прочесывали. Так бы девчонка и сгинула, если б Любку Манька не пожалела. Пришла она к ней в дом, о чем-то с ней пошепталась, а потом повела ее в баню. И знаешь, Матюша, обратно они уже с Матреной вернулись. Сколько было радости! Да только длилась эта радость не долго. Стала Люба замечать, будто с дочерью происходит что-то неладное. Помню, говорила она мне: «Смотрю я на нее, теть Паш, и не могу понять, моя эта девочка или нет. Вроде – моя. И глаза мои, и нос мой, только уши и волосы Васины. А потом она как на меня взглянет! Глазенки ее становятся черными, как ночь, а взор таким острым, таким строгим, словно это не ребенок годовалый, а древняя старуха. И кажется мне, будто эта старуха видит меня насквозь. Будто знает все мои тайны и все мои мысли». Так-то, Матюша.