Мимо Игоря и Али прошагал маленький школьник. На нем был ранец, а на ранце, сзади, в слюдянистое окошечко, вставлен проездной билет. Школьник покосился на Игоря и двинулся дальше, и еще долго был виден на его спине «На предъявителя. Единый». Аля провожала школьника взглядом, и так ей было легче. Ей даже казалось, что она не слышала, что сказал Игорь об ее отце только что.
— Мерзавец! — уже кричал Игорь. — Он никогда не любил тебя и твою мать!
Игорь был объективен: он не хотел обидеть, он хотел успокоить Алю. Научить твердости, непримиримости. Ведь она сбежала, лишь бы не слышать всей правды. Выскользнула из дому. Умчалась, чтобы не слышать больше слов, которые говорил отец ее маме.
Она шла тогда вдоль путей, где напряженно свистели маневровые тепловозы, предупреждая об опасности. Аля не думала об опасности. Шла, пока не уперлась в кирпичную стену.
Встала около стены и долго стояла так, лицом к стене. Не хотелось оборачиваться. Но пришлось. Она прислонилась к стене. В ушах слова отца: «Я ухожу, Нина. Хотел бы забрать Алю». Хотел бы. А куда и от кого? «Но ее надо убедить в моей правоте. Я этого добьюсь! Я буду бороться за нее!»
Аля смотрела на пути, на стрелки, на светофоры, на маневровые тепловозы, на далекий, внутри полукруглого здания депо, поворотный круг, на котором проворачивали колесные пары, чтобы отправить из одного ремонтного цеха в другой. Колесные пары выкатывали ребята, круг медленно поворачивался и подходил к другим путям в другой ремонтный цех, и ребята отправляли туда пары. Будут менять на электровозе или тепловозе. Ребята из ПТУ. Те самые, которые проходят ремонтную практику. С ними занимается ее мама. Собственно, из-за этих ребят с ней так поссорился отец. А может быть, причина не в этом? Другая женщина? Какая-нибудь нездешняя, из центра Москвы, куда поехал жить папа. Растущая, иная. И папа растущий, иной. Он говорил маме, что будет растущим. Этого надо добиваться. Человек должен быть растущим. Иным. Он не должен, конечно, вот так стоять у простой кирпичной стены, как стоит Аля. Не растущая и не понимающая, как всё у нее будет в жизни дальше.
Теперь она стояла перед Игорем в центре города. Она только боролась со слезами и боролась внутренне против слов, которые он выкрикнул об отце. С такой яростью, как это бывает у Игоря. Аля все еще боялась моргнуть — покатятся слезы.
Але казалось, что Игорь для нее каменная стена, дальше которой некуда было идти. Необходима стена — ведь она заставила Алю остановиться.
— Игорь!
— Чего?
— Игорь…
Он взял ее и посадил на гранитное ограждение подземного перехода — удобно, как на широкой скамье.
Игорь устроился рядом. Портфели сложил внизу. Он давно уже нес их оба, свой и Алин. Зачем она взяла из дома портфель? Очевидно, по привычке.
— Игорь, а ты мог бы… когда-нибудь…
— Мог, — коротко сказал Игорь, спрыгнув с ограждения.
Побежал к продавщице. Купил два жареных пирожка с мясом, вернулся и снова оказался рядом с Алей.
— Ешь. — Он почти грубо сунул ей в руку пирожок в бумажной салфетке.
— Не хочу.
— Ешь, я сказал.
— Ты даже не дослушал, о чем я хотела спросить.
— Я все могу.
— Ты грубый.
— Замолчи. Ешь.
— Грубый.
Аля начала есть. С утра оба ничего не ели. Только ходили. Вернее, она ходила, а Игорь ходил за ней, чтобы она могла ходить столько, сколько ей понадобится. А потом усадил ее таким вот решительным образом.
— Значит, мог? — сказала опять Аля.
— Перестань ты с этим. От твоих вопросов ко мне ничего не изменится у других. Не нарисуется.
Она замолчала, смотрела на него. Он вдруг понял, что обижает, а не защищает ее. Быстро доел пирожок и сказал:
— Посмотри у себя бронзовую монету.
Она не понимала, о чем он.
— Две копейки надо. У меня нет.
Она переложила пирожок с салфеткой в левую руку и правой достала из кармана пальто мелкие деньги. Протянула ему на ладони. Он нашел в кучке монет две копейки.
— Сиди тут и ни с места.
Он опять спрыгнул, пошел в будку телефона-автомата. Говорил по телефону и поглядывал на Алю. Вернулся. Она хотела спросить, кому он звонил, но он сам сказал:
— В училище, твоей матери.
— Спасибо. Надо было мне самой позвонить.
— Надо было. А то я всякое такое не умею.
— Всякое такое, — повторила Аля.
— Не люблю говорить, люблю дело делать.
— Что бы ты делал на моем месте?
— Я сказал — перестань. Или давай займусь папашей…
— Не надо о нем больше так, Игорь.
— Я в людях фальшь презираю. Я не конкретно о твоем отце.
Игорь старался быть мягким, уступчивым. «Будь хотя бы приемлемым», — часто просила его классный руководитель Светлана Сергеевна. Это из-за нее в свое время ушла Марина Осиповна, чтобы Светлана Сергеевна осталась в средней школе.
— Меня тошнит от этих фальшивых, — говорил Игорь. — Зуд по всей коже. Они ведь очень умненькие, незапачканные. Я их в детстве насмотрелся, когда мать после работы по домам ходила, убирала. Я ходил с ней, уроки делал в этих домах, чтобы она не волновалась за меня. Насмотрелся… — Игорь помолчал и добавил: — Субчики. Всегда готовы тебя отбортнуть, е-мое.
Аля знала, что Галина Степановна, мать Игоря и Тоси, подрабатывала по вечерам уборкой. Была и у них несколько раз. Теперь уже не подрабатывает. Может быть, потому что Тося получил повышенную стипендию.
Отец Игоря умер рано. Игорь не любил рассказывать о своих родных. «А зачем? Это мое и при мне должно и остаться». Он и Алю сурово обрывал. Приучал быть волевой и гордой, каким был сам.
Они съели еще по пирожку и снова зашагали по городу. Посмотрели часы на новом здании Театра кукол. Пришлось задержаться, чтобы часы пробили двенадцать и началось действие зверей и фигур. Многие специально подъезжали даже на такси, чтобы поглядеть. Часы разыгрывали маленький спектакль, и очень смешно на всю Садовую кричал петух.
Потом Игорь с Алей оказались в магазине фото- и кинотоваров. Там демонстрировали работу узкопленочного кинопроектора, показывали мультфильм из серии «Ну, погоди!». Один папа держал пальто дочери, а она, в нарядной юбке, прыгала от восторга, когда заяц ловко обманывал волка. Игорю казалось, что продолжается представление часов. И хорошо, и пускай: там, где звери и дети, там всегда весело.
Он смотрел на Алю — она не улыбалась, но он знал, что ей лучше, чем было утром. А потом он затащил ее в транспортное агентство. Она не понимала — зачем, но он понимал: люди уезжают, улетают. Двигаются по белому свету. Побывали они еще в Планетарии и в Зоопарке, где купили и съели пачку вафель.
А потом начал накрапывать дождь. Первый весенний, но был холодным, почти зимним. Игорь положил себе на голову портфель и Але велел сделать то же самое.
Они стояли с портфелями на головах под дождем, пока наконец Игорь не повел Алю домой. Сказал:
— С джоггингом покончено.
— Что это — «джоггинг»?
— Спорт. Бег с ходьбой. На сегодня покончено.
Аля ничего не ответила. Ее брошка на пальто сверкала под дождем и была похожа на каплю свежего березового сока.
Глава VРешка
Ирина была в меховой шапочке и в пальто с маленьким меховым воротничком. Даже когда морозно, она носила длинные серьги. Цвет серег соответствовал цвету французской туши-пленки, которой были покрыты концы век у самых ресниц. Зеленоватая тушь-пленка и зеленоватые серьги. Губы сделаны коричневой жидкой помадой, тоже пленкой и тоже французской. Ирина любила французскую косметику. Если ее нельзя было достать в магазине, покупала с рук, щедро переплачивая, чтобы не лишиться источника «живописи».
Виктор Скудатин сидел угрюмый. В училище давно уже ведутся между сотрудниками разговоры о нем и его жизни. Он знал. От этого не спрячешься сам и Ирину не спрячешь. Необходимо добиться определенности в их отношениях. Пора. Виктор почувствует себя прочнее. Как сказать Ирине? Уже пытался говорить, чуть ли не с первых дней знакомства. Ирина от прямого ответа уходила. Виктор понимал, что если он опять заговорит, да еще здесь, в буфете кинотеатра, где они сейчас сидели, будет глупо, но, кажется, он именно так и сделает.
Секретарь комитета комсомола училища Володя Новиков недавно крутил для друзей кино — собственную свадьбу. Мастера собрались в комнате при актовом зале, где хранятся музыкальные инструменты, и смотрели самодельный узкопленочный фильм. Скудатин, конечно, был на свадьбе. Тогда он еще не познакомился с Ириной. Свадьба была веселая, соблюдались старые русские обычаи. Происходила осенью за городом, в доме у родных невесты. Жених и невеста сидели во главе стола на венских стульях, обмотанных белыми лентами и украшенных бантами. Горлышки кувшинов с брагой и графинов с рябиновой тоже были украшены пышными бантами. Во дворе Володя Новиков соорудил настил из досок, ему помогали все мастера. Скудатин тоже помогал. Потом установили мощные динамики и магнитофон. На эстраде провели вечер: танцевали, пели. В свадьбе принял участие весь поселок — пришли на звуки музыки.
Когда Виктор рассказал Ирине об этой веселой свадьбе, о стульях с белыми лентами, об эстраде, она сказала: «Примитивно, пошло». Отнеслась отрицательно.
Виктор, чтобы как-то начать разговор об их отношениях, заговорил о ПТУ.
— Твои производственные дела, — ответила Ирина.
— Но мои производственные дела связаны с личными.
— Не вижу прямой связи.
— Мои производственные дела связаны именно с тобой. Ты знаешь все подробно.
— Я не все знаю. Я знаю результат.
— Для тебя важен результат?
— Конечно. Я женщина.
— Оставайся ею — выходи за меня замуж.
— Разговор не для буфета в кино.
Виктор смутился. Ирина безошибочно ориентировалась в обстановке, чего не умел делать Виктор.
— Какая разница, где говоришь, — пробормотал Виктор.
Ирина положила ложечку на стол. Она ела пирожное.
— Я еще не разведена с мужем, — вдруг сказала она.
— Когда ты вышла замуж? — ошарашенно спросил он.