обряда инициации и полная факультативность и вариативность того, что сейчас называем инициацией мы. Я думаю, что мы сейчас очень четко смогли развести обряд направо и понятие «инициация в широком смысле» налево.
Дальше, следующий момент. Вот мы пока говорим об обряде инициации. Итак, берем наших мальчиков и начинаем в лесу их, бедолажек, обижать. Обижать их начинают серьезно, их начинают подвергать пыткам, и, как я уже сказала, на этих пытках далеко не все выживали, где-то примерно треть отсеивалась. У остальных, логично, следы инициатических пыток оставались на всю жизнь. Вопрос. Как наши мальчики относились к следам этих пыток? Я, конечно, не мужчина, но я читала то, что писал один мужчина про другого мужчину. Я имею в виду Марка Твена, «Приключения Тома Сойера». Там у Тома Сойера, если вы помните, тетя Полли зуб выдрала, и он ходил с этим выдранным зубом с такой неимоверной гордостью, потому что он прошел через некую боль, и он теперь имеет след на теле. Это действительно предмет гордости. Я хочу вас подвести к одной в прямом смысле слова антисоветской идее. Я об этом уже говорила, но здесь я это очень жестко подчеркну. То, что нам с вами кажется варварскими, дикими, ужасными обычаями традиционного общества, и то, что советская наука, которая гораздо более «советская», чем наука, подавала как тиранию жрецов и вождей, будет в обществе держаться только до той поры, пока это будет востребовано обществом изнутри. Пока инициатическими шрамами гордятся, а в мире охотников, логично, документ о том, что ты способен терпеть боль, это самый красный диплом на свете, – обряд не умрет. Почитайте русские сказки на досуге, только без детей, пожалуйста. Когда Баба-яга герою в своей избушке ремень кожи со спины вырезает. Очень приятное чтение. Становится понятно, что человек имеет доказательство, что он способен терпеть жуткую боль и тем самым он, логично, не боится идти на охоту, не боится получать там всевозможные раны, он доказал, насколько он сильный человек. С переходом к земледелию эта вот способность терпеть исключительно сильные боли будет менее критична, это для земледельца далеко не настолько обязательная штука. Я очень жестко настаиваю на том, что, во-первых, мы в этнографических условиях имеем дело с «красным дипломом», доказывающим идеальную пригодность к жизни в охотничьем обществе, а во-вторых, переходя же на психологию подростка в целом, мы имеем здесь дело с ответом на запрос психологических потребностей подростка.
Здесь я наконец-таки ввожу определение предмета нашей лекции. Пока человек шестидесяти лет считался весьма серьезным стариком, пока срок жизни был с шестьюдесятью годами в качестве потолка, то, как вы понимаете, биологический подростковый возраст, соответствующий половому созреванию, и психологический подростковый возраст прекрасно совпадали, то есть после восемнадцати лет человек уже совершенно точно женатый, а то еще женились и гораздо раньше. Когда стараниями медицины, с одной стороны, срок жизни людей стал увеличиваться, с другой стороны, количество войн на единицу истории стало резко сокращаться, то мы здесь имеем дело с тем, что процесс психологических изменений у нас затягивается. Сейчас современные восьмидесятилетние, в общем-то, даже не очень соответствуют средневековым шестидесятилетним. Они, пожалуй, помоложе будут. Скажите мне, пожалуйста, в каком возрасте мы сейчас перестаем быть подростками? На подростков и взрослых рассчитайсь, да. Когда у нас подростковый возраст таки заканчивается? Я напоминаю, что подростковый возраст в любом обществе заканчивается созданием семьи, поэтому, строго говоря, правильный ответ – это в каком возрасте у нас женаты/замужем. Правильный ответ таков. Комитеты по делам молодежи занимаются лицами в возрасте до тридцати пяти лет. Так что привет всем подросткам в аудитории от немногочисленных взрослых.
Я сразу разведу вам вот какие вещи. Скажите мне, пожалуйста, ребенок среднестатистический, психологический ребенок хочет получать или хочет действовать? И подросток, психологический подросток хочет получать или хочет действовать? Вы меня понимаете, что ребенок в первую очередь хочет получать, он привык получать, он даже не то что «хочет», тут слово «хочет» неточное, потому что ребенок привык: мама поставила перед ним тарелку с кашей, я еще буду капризничать: каша мне не та, я не хочу эту кашу, я хочу конфету. «Дай», – говорит ребенок. Поэтому не путайте наш затянувшийся подростковый возраст и явление инфантилизма в современном обществе. Это противоположные вещи. Ребенок привык получать, он будет капризничать, если ему дают не то, что он хочет. Подросток хочет только одного – реализации своих сил. Девиз подростка – «Я возьму сам!» (кстати, название одного из романов Олди, гимн подростковому крушению всего и вся). Кто хорошо помнит Лермонтова, «Героя нашего времени». Печорин страдает, «чувствую в душе моей силы необъятные», не знаю куда их девать. Вот она, проблема великовозрастного подростка. Заметьте, Печорину там тоже не восемнадцать, ему где-то под тридцать. И вот она подростковая проблема: я чувствую силы, я хочу действовать, я не знаю куда их девать. Пока эта проблема стоит, ты подросток. Когда ты знаешь, куда девать эти силы, ты можешь десять раз быть неформалом, но ты взрослый. Вот вам ситуация. Мы будем говорить, как мы разводим термины «инициация» и «обряд инициации», точно так же мы будем разводить два термина: «психологический подросток», которому может быть до тридцати пяти, и «биологический подросток». С биологическим подростком все четко и ясно, биологический подросток – это половое взросление. Психологический – с этим теперь все тоже четко и ясно.
Я ушла в определение термина «подросток», потому что я начала говорить о следах неких инициатических пыток, которыми прошедшие через обряд инициации с гордостью хвалятся. Мы из древнего охотничьего общества переносимся в современную Москву. Тут вот какая штука. Подросток (в данном случае любой, если я не оговариваю какой, то я имею в виду хоть биологический, хоть психологический) прекрасно знает, что все великие герои терпели страшную боль, и ему очень хочется узнать: «А я вообще крутой?» Это самый главный вопрос в жизни подростка. «Я крутой?» Вот пока он решает вопрос этот, причем больше в теоретическом плане, он подросток, когда он его более-менее решил, он, глядишь, повзрослел. И этот вопрос он решает, в частности, в форме: «А я могу терпеть исключительно сильную боль?» И поэтому я вас подвожу к тому, что задача терпеть исключительно сильную боль – это (внимание!) психологически нормальное состояние подростка. Он хочет пройти через боль, он хочет доказать себе собственную крутость в своих глазах и хочет предъявить следы пыток окружающим.
Я никогда не общалась с хиппи и тому подобными, была из сравнительно благополучной, интеллигентной семьи и круг общения у меня был университетский. Особенно в студенческие годы, когда я ничего, кроме библиотеки, в жизни и не видела. Тем не менее: две подруги. Одна – два высших образования, филологическое и потом психологическое, заведующая библиотекой долгое время. Она мне показывала шрамы на руках от того, что она прикасалась к раскаленному краю духовки. Женщина, не Том Сойер, вполне себе социальный человек, вполне себе образованный. Другая – я не знаю, она сейчас доктор наук или нет, но уровень у нее стремительно шел к доктору в свое время, мы с ней вместе ездили в экспедиции Н. И. Толстого. Понимаете, тоже не маргинал, не хипарь, с социальностью все в порядке, с интеллектом дай боже, я на нее снизу вверх смотрела. Затушила в свое время сигарету о руку, показывала след от этой самой затушенной о руку сигареты. И это женщины. Я представляю, что творилось и творится в куда более неформальных кругах. То, что, как вы понимаете, нормальный хипарь с попиленными венами – эти самые следы шрамов на венах он предъявляет с гордостью трех Томов Сойеров вместе взятых. Мне про это рассказывали те, кто знал таких людей. Теперь следующий момент, на который я очень серьезно обращаю ваше внимание.
Я уже говорила о том, что традиционное общество не учитывает духовные запросы одного конкретного индивида, но учитывает запросы доминирующей группы в целом. То есть, если для подростка вполне нормально желание пройти через пытки и предъявлять потом шрамы, то, соответственно, возникает у нас обряд инициации, который на эти запросы отвечает. Что делает город? Городская цивилизация зажмуривается, городская цивилизация говорит: «Ничего этого нету, а там, где есть, это неправильно, это исключение, это единицы». То есть она от них прячется, и в итоге они оказываются отпущены на самотек. В чем-то получается гораздо хуже.
У вас в вопросах прозвучала тема суицида. Вот к ней мы с удовольствием и переходим. Символически обряд инициации заключается в том, что наших подростков съел владыка Нижнего мира, то есть шалаш, в котором проходит посвящение, имеет облик его пасти, он их съел, они от этого умерли как дети, дальше он их обратно выплюнул. Соответственно, выплевывает он уже взрослых мужчин. Это вам символика. При этом логично, что если они умерли, то их матерям предъявляют их окровавленную одежду – ваши сыновья умерли, вот их одежда со следами крови на ней. Кровь, надо сказать, вполне себе их. Когда молодые мужчины, прошедшие обряд инициации, возвращаются в племя, они имеют новые имена, новую мужскую одежду, с ними знакомятся как с незнакомыми, то есть ребенок умер, взрослый появился прямиком взрослым из потустороннего мира. Это ответ на абсолютно нормальный для подростка психологический запрос. Подросток хочет узнать, что такое смерть, он очень обостренно вопрос смерти чувствует, но он хочет заглянуть за грань смерти, но не умереть, а вернуться обратно. Заглянул, посмотрел, выяснил, вернулся. Обряд инициации берет этот психологический подростковый запрос под контроль. Вот, на, получи, сможешь вернуться – очень круто, не сможешь – лишний рот не кормить. Вот вам ситуация. Как вы понимаете, в городе всего этого не будет, в городе запрос подростка «мне интересно узнать, что такое смерть» городской цивилизацией (заметьте, не нашей современной, а в принципе городской) игнорируется и оказывается отпущен на самотек. Запрос нормальный, это его психологическая потребность. И что мы имеем? Черт-те что во всех вариантах. Мы имеем в огромных количествах разные формы симуляции суицида.