— А вы сами? У вас есть какое-то определенное мнение о том, кто может быть замешан в эту… историю?
— Вы имеете в виду происки конкурентов? — опять улыбнулся Павел Белый. Улыбка у него стала совсем жуткой. — Нет, я не знаю ничего о том, кто в этом может быть замешан. Слишком нереально. Кроме того, я не хочу подменять собой следственные органы и делать за них их работу.
Корреспондент отвернулся от нелюбезного главы агентства «Белый Глобус», пробормотал в кадр свои имя и фамилию — «Алексей Канавин специально для…» — и появилась студия, где за столом восседал интеллектуального вида юноша в очках — ведущий.
— Вот с такими проблемами сталкивается отечественный бизнес, — резюмировал он. — Если деньги не будут найдены, это преступление можно будет отнести к тем самым «преступлениям века», которые так любят авторы всех детективных романов, начиная еще с Агаты Кристи.
Грянула музыка, закрутились циферблаты и кольца, программа понеслась дальше, оставив позади Павла Белого. Или Петра Борисовича Лиго?
Варвара задумчиво уменьшила громкость.
Петр Борисович Лиго умер, она видела это своими собственными глазами.
Петр Борисович Лиго жив, она видела это своими собственными глазами.
Значит, или это не Петр Борисович, или он не умер.
Все знаменитые книжные сыщики очень отличались друг от друга — некоторые играли на скрипке, другие выращивали цветы, третьи вязали шарфики для племянников, четвертые помадили усы, — но все они сходились в одном.
Нужно исключить все возможности одну за другой, и тогда оставшаяся, какой бы она ни казалась невероятной, и будет разгадкой.
Прежде всего она установит — жив или умер, он или не он.
Варвара подошла к окну и откинула штору. Задрала голову и посмотрела вверх. Ручка была высоко, просто так не дотянуться.
Кто и зачем открыл в кабинете окно, когда Петр Борисович умер? Или не умер? Или не он?
Отпроситься с работы оказалось не так-то легко. Варвара почему-то была уверена, что шеф моментально отпустит ее куда угодно, лишь бы она не попадалась ему на глаза и не оскорбляла своим диким видом его эстетическое чувство.
Но не тут-то было.
— И что я должен делать без секретарши? — кисло спросил он. В руках он вертел безделушку от Тиффани, которая нестерпимо сверкала, несмотря на то что за окнами было серо и дождь шел не переставая. — Телефонную трубку сам поднимать?
— Альберт Анатольевич, я самое большее — на час. — Она даже руки сложила умоляюще.
Этот жест напомнил ей мадам Монро, которая умоляла ее никогда больше не носить длинных волос.
— Пока обеденный перерыв. Мне очень нужно!
— Вам очень нужно! — фыркнул шеф. — А мне нужно, чтобы мои сотрудники были на работе! Что это за мода такая — разгуливать среди бела дня!
«Ах ты, скотина, — вдруг внутренне взбеленилась всегда сдержанная Варвара, — ты что, ничего не слыхал про трудовой кодекс? Там все написано, когда, почем, во сколько и по сколько часов! Ты-то сейчас пойдешь на свою личную кухню обед трескать, который тебе Владислава спроворила — суп-харчо и куриные грудки с рисом-карри, — а когда я отпрашиваюсь один раз в году, ты мне что-то про телефон толкуешь!»
— Лара остается, — сказала Варвара, насупившись, — она ответит на звонки.
— Лара — начальник секретариата! — закричал шеф страдающим фальцетом. — Почему она должна отвечать на звонки?! Почему она все время выполняет за вас ваши обязанности?!
Все время — это было сильно сказано. Безделушка от Тиффани сверкнула как-то особенно угрожающе.
— Идите! — Шеф махнул рукой. — Идите-идите, а я подумаю, что мне с вами…
«Уволит, — поняла Варвара. — Конечно. Сколько он может меня терпеть?»
В последнее время все труднее становилось уговаривать себя, что она не так уж плоха, что она кое-что умеет, что у нее тоже есть профессионализм и достоинство. Все чаще казалось, что они правы — она никуда не годится. Она просто толстая, неумелая, глупая секретарша, которую держат «из милости», но даже «из милости» держали из последних сил, очень милосердные попались.
И прическа почти не помогала, и куртка, которая страшно ей нравилась. Прическа с курткой составляли удивительное сочетание, заставляли все время вспоминать, что именно говорила ей мадам Монро:
…короткие стрижки, майки, джинсы и «Харлей Дэвидсон»…
Нет, ничего не помогало.
Илария пробежала в кабинет шефа, даже не глянув в сторону Варвары, — видно, побежала обсуждать, когда они станут ее увольнять, и тут пришла Громова с письмом от председателя.
— Привет, — озабоченно сказала она Варваре, — я тебя с этой стрижкой как будто не узнаю! Тебе так идет, ты так изменилась и похорошела! У себя?
— С Иларией.
— Варенька, доложи, что я пришла. У меня срочная почта. Вечером к председателю иду, твой письмо должен при мне посмотреть. Доложишь?
— Конечно!
Снимать куртку она не стала. Потянула тяжелую дверь, оказалась в тамбуре. Вторая была приоткрыта.
— …когда ты не знаешь, что она видела! — громко говорила Илария. — Алик, так нельзя, дуся! Ну, уволишь ты ее сейчас. А она возьмет да… стукнет кому-нибудь. Что ты станешь делать?
Варвара замерла в тамбуре. В куртке было жарко, но она вдруг почувствовала озноб.
— Да-а, — задумчиво протянул невидимый шеф, — конечно, вряд ли… Я второй такой идиотки в жизни не видел… Нет, вряд ли…
— И все равно, все равно! — горячо воскликнула Илария. — Пусть лучше будет на глазах. Пока. Потерпи, дуся. Ну, хоть немножечко!
— Да не могу я терпеть! — вскипел шеф. — Она в командировку поехала, конверт отнесла!.. Нет, ей-богу, второй такой дуры, чтобы все это сожрать и не подавиться!
— Все равно, Алик, — Илария понизила голос, и Варвара придвинула горящее то ли от жары, то ли от озноба ухо вплотную к щели, — все равно придется что-то предпринимать, но ты подумай…
— Только что зашла к шефу, — громко сказала кому-то в приемной Громова, — она в куртке была, наверное, собралась отойти, так что, я думаю, попозже.
Варвара отскочила от двери, вытерла мокрый лоб, перевела дух и решительно постучала. В глазах у нее было темно.
— Альберт Анатольевич, — заявила она с порога, — пришла Громова, управляющая делами. У нее срочное письмо от председателя, она просит принять ее прямо сейчас.
Шеф, пока она говорила, все поднимал и поднимал брови, и сейчас они были так высоко, что еще чуть-чуть — и очутились бы с другой стороны черепа.
— Вам что, неизвестно, когда я разговариваю с помощником, заходить ко мне нельзя?! — начал он. — Вы что, сегодня работаете первый день? Почему вы не позвонили, а вошли?!
— Потому что Громова меня попросила, — объяснила Варвара, строго контролируя каждое слово.
Ничего. Ничего. Обойдется. Ольгу Громову не принять он не может, кишка тонка. Не доложить о ней Варвара тоже не может, это всем ясно, и ему в том числе. Значит, все правильно. Потерпи. Потерпи. Сейчас ты выйдешь на улицу, а там воздух. Много-много мартовского воздуха, и мартовского неба, и ошалевших мартовских воробьев.
Наконец шеф махнул аристократической бледной рукой — пусть заходит Громова. И переглянулся с Иларией, как бы напоследок безмолвно обмениваясь с ней мыслями о Варвариной тупости.
— Заходи, Ольга, — велела Варвара, — разрешил.
— Был какой-то мальчик, — на ходу сказала Громова, — по-моему, из компьютерного отдела. Спрашивал тебя. Я попросила, чтобы попозже зашел. Правильно?
— Да.
— Ты не заболела? — уже почти из-за двери спросила заботливая Громова. — Смотри, щеки какие! Температурные щеки!
— Сейчас пройдусь, — улыбнулась Варвара, — и все будет нормально.
— Только постарайтесь прогуливаться не слишком долго, — пропуская Ольгу в кабинет и улыбаясь ей очаровательной серебристой улыбкой, велела Илария, — у меня очень много работы, Варварочка.
Наконец Варвара выбралась на улицу и зашагала по оттаявшему асфальту.
Конечно, они говорили о ней, и она заставила замолчать того, кто трусливо шептал ей, что, может, и не о ней, может, она как-то не правильно подслушала… На того, трусливого, положиться было нельзя.
Итак, все правильно. Они уверены в ее тупости, но не знают, что именно она видела. Что она могла видеть такого, что напугало их?
Она первая вошла в кабинет, когда там что-то загрохотало, и ей показалось, что это посетитель свалился со стула. Людка сказала — надо посмотреть, что он там делает, и Варвара вошла.
Петр Борисович Лиго лежал щекой на ковре и был мертв. Рядом валялись монитор и клавиатура.
Варвара огляделась по сторонам и приткнула себя на первую попавшуюся мокрую лавочку. Сумку она прижимала к боку.
Потом она установила, что компьютер не был включен в сеть. Окно оказалось открытым. Кстати, она до сих пор не знает, кто именно его закрыл, и не знает, важно ли это. Ни с кем, кроме Тани, она не делилась своими наблюдениями. Тогда о чем они говорили, шеф и Илария? Что она могла видеть?
Варвара закрыла глаза и стала вспоминать — каждое движение, каждый звук. Она все помнила и так, да и вспоминать особенно было нечего, но она старалась.
Нет. Ничего.
А Карловы Вары?
Он сказал: «Она в командировку поехала, конверт отнесла… нет второй такой дуры, чтобы это сожрать и не подавиться!»
Значит, она проглотила какую-то наживку, и эта наживка сработала, несмотря на то что они были не слишком уверены, что она сработает. Сработала из-за того, что «нет второй такой дуры», как Варвара.
Что было в конверте? И если это всего лишь наживка, кто его украл?!
Варвара открыла глаза.
Времени у нее осталось совсем мало. Офис фирмы «Электроникс Плюс» был рядом, на «Соколе», но выпустили ее всего на час. В ее распоряжении только сорок минут, и Варвара тяжело поднялась со скамейки. По крайней мере, сейчас она выяснит, работал ли на этой фирме Петр Борисович Лиго или это тоже ложь.
Сплошная ложь.
В старом многоподъездном доме одно крыло занимали офисы, и Варвара взобралась на третий этаж. На каждом этаже она спрашивала, нет ли здесь «Электроникса», и ее отправляли все выше. Лестница была довольно чистой, на площадках между этажами стояли облезлые стулья с торчащими кустиками поролона и консервные банки, заменявшие пепельницы. Возле одной из банок курили недокормленного вида юнцы в длинных кофтах и широченных штанах, «по-модному» спущенных с худосочных задниц, и говорили непонятные слова, и громко хохотали — как все юнцы на свете. На Варвару они